Таверна "У погибшего флудера"

[Kai.to]

Спасибо, ребята. Очень приятно, что не забываете. Спасибо за тёплые слова.

 

А лог я сделаю. Учитывая пожелания Шиори, он должен быть ещё более удобным.

 

Закончу, думаю, за недельки две. Время есть. Каждый день почти над ним работаю :) Всё-таки ролевая игра и качественный лог — это непросто.

[Ковалёв Стас]

С Днём Рожденья, Kaitho. Пожелаю отсутсвия бардака и аврала на работе, чтобы было более менее ровно.

[shiоri]

Кстати, да, Кайто, "Пум-Пурум!" (ц) ^^ 9/9/10 - круто, но 9/9/9 было всё-таки понтовее. Хотя я знаю, что ты бы предпочёл 7/7/7 ^^

 

Всё-таки ролевая игра и качественный лог — это непросто.

Хочется Афмы, которой ещё не было, как тут не понять :o

 

Боже мой, он ещё и длинное тире юзает...

[MuseHunter]

Боже мой, он ещё и длинное тире юзает...

[slow]А как?[/slow]

[shiоri]

Alt + 0151, очевидно же...

[Нери]

Kojima, С Днем Рождения!!!

[MuseHunter]

Фигасе, магия однако!

[Davinel]

между "возможностями естественными" не зависящими от человека

и "возможностями законными"

 

Ты хочешь всё либо ничего. По твоему если законом нельзя дать возможность мужчине рожать, то закон бесполезный?

Конституция - юридический документ. То, что там написано, значит ровно то, что оно значит. Если хотите чтобы что то значило "В нашей стране для всех одинаковые запреты и одинаковые свободы"(что кстати тоже не совсем верно, но да и черт с ним) - надо было так и писать. Но написано "равные _возможности_". А это брехня )

 

 

btw по остальным пунктам ты согласен, раз не споришь? ^^

[Kai.to]

Спасиб, парни.

 

Хотел поработать с логом, а Сбербанк РФ подкинул работы с таблицами по делам о банкротствах. Вот так <_<

 

Люблю длинное тире и правильные кавычки ^^'. А почему 7/7/7? O_o

[oven666]

MuseHunter, твой зверек на Аватарке вошел в режим берсерка?

Конституция - юридический документ. То, что там написано, значит ровно то, что оно значит. Если хотите чтобы что то значило "В нашей стране для всех одинаковые запреты и одинаковые свободы"(что кстати тоже не совсем верно, но да и черт с ним) - надо было так и писать. Но написано "равные _возможности_". А это брехня )

дуб = толстое дерево? Да... в России.

брехня - в Африке под сенью баобаба

 

береза - высокая? Да .... рядом с тюльпаном. Брехня - рядом с секвойей.

 

Ты сам подтвердил - юридический документ. Значит отбрасываем в сторону биологию, физику, химию, экономику. Богатые и бедные, здоровые и больные, мужчины и женщины - все ГРАЖДАНЕ России имеют равные возможности. Обязанности могут различаться, но возможности - равные. (юридически)

женщина тоже может служить в ВС (если захочет). Мужчина может рожать (если сумеет). главное что Закон представляет им такую возможность. А воспользуются или нет - не важно. В 18 лет ты можешь купить водки и выжрать её в одно рыло... А если тебе здоровье не позволяет или нет денег то это Законом не регулируется... Это вне его функций. Он предоставил возможность, ты не воспользовался. Твое право

Может ты сейчас приведешь какого нибудь онаниста-девственника и на его примере будешь доказывать что равноправия нет так как ему девчонки не дают а тебе - дают?

.

btw по остальным пунктам ты согласен, раз не споришь? ^^

WTF

не надо меня злить... смотрим внимательно эти "остальные" пункты и то как я по ним "не спорю"

Никакого равенства перед законом нет т.к. эти самые обязанности прописаны в конституции и относятся только к одному полу.

 

 

И? Одни пункты конституции противоречат другим пунктам, вот и все.

 

О чем я и говорю.

А вот в конституции пишут обратное. Брешут.

Davinel, не понимаете разницу? Спросите у юристов.

Не хотите спросить? Езжайте в маленькую гордую страну не соблюдающую прав человека и прочувствуйте что значит отсутствие законодательного равенства при наличии равенства от природы

 

 

Разницу между чем и чем?

между "возможностями естественными" не зависящими от человека

и "возможностями законными"

 

Ты хочешь всё либо ничего. По твоему если законом нельзя дать возможность мужчине рожать, то закон бесполезный?

Ты просто никогда не жил в обществе, где тебе ЗАКОНОДАТЕЛЬНО запрещалось бы что-то доступное другим. Например ходить в ресторан или театр, ездить в купе или автобусе, работать по душе и призванию....

Покажи мне пункт по которому я "не спорю"

Изменено 9 сентября, 2010 пользователем oven666 (смотреть историю редактирования)

[shiоri]

Люблю длинное тире и правильные кавычки ^^'.

Перенять, что ли? ^^

А почему 7/7/7? O_o

Три топора же... Я, правда, не пробовал, меня только такой штукой угощали ^^.

[MuseHunter]

MuseHunter, твой зверек на Аватарке вошел в режим берсерка?

Ага, вчера был тяжелый день.

[Kai.to]

Почувствовал себя пропитым алкашом...

[Davinel]

Твое право

Вот вот. Право. Закон может предоставить права. Может предоставить равные права. Предоставить равные возможности он не в силах. Он может предоставить мужчине _право_ рожать, но не может дать ему такой возможности. Может предоставить для слепоглухонемого право слышать, разговаривать, видеть и быть президентом РФ, но не может дать ему такой возможности.

Поэтому то, что написано в конституции о равных возможностях - брехня. Ну ладно, скажем мягче.. художественное преувеличение.

Покажи мне пункт по которому я "не спорю"

 

1. Как можно назвать нечто "равенством перед законом" когда этот же самый закон навязывает дополнительные обязанности по половому признаку?

 

2. Обязательная воинская повинность противоречит конституции. Да, я знаю что она записана в конституцию, это говорит нам только о том, что одни пункты конституции противоречат другим пунктам конституции.

[Take]

Kojima, с Днём рождения.

[oven666]

Davinel, ты зациклился на одном единственном значении слова. Учи русский язык.

 

 

Толковый словарь русского языка Ушакова

Возможность

 

ВОЗМО'ЖНОСТЬ, и, ж. (книжн.).

1. только ед. Отвлеч. сущ. к возможный. В. такого решения весьма сомнительна. 2. только ед. То, что можно себе представить, что может осуществиться. В. не превращается в действительность автоматически. 3. Удобный случай, благоприятное для чего-н. стечение обстоятельств. Представляется в. поехать на юг. Открылась в. Разные возможности. 4. только мн. Средство для осуществления своих интересов. Материальные возможности (денежные средства). Недостаточность плана в сравнении с производственными возможностями. У него большие возможности. ◊ По возможности или по мере возможности (по силе возможности неправ.), в знач. вводного слова — насколько представляется возможным.

 

Возможность — направление развития, присутствующее в каждом явлении жизни; выступает и в качестве предстоящего, и в качестве объясняющего, то есть как категория.

 

С точки зрения закона ещё Ф. Бекон говорил что "возможность украсть создает вора"

 

Когда нет на лицо полноты условий для действительного существования какого-нибудь явления, про него говорится, что оно существует в возможности. Нужно различать произвольно предполагаемую возможность, имеющую лишь отвлеченно-логическое значение (напр., я могупереселиться в Америку, сделаться математиком, Берлин может провалитьсяи т.п. ) от возможности, находящейся в природе вещей, напр., желудь имеет возможность стать дубом, или есть дуб в возможности, ум имеет возможность мыслить, или есть возможность мышления. Понятие возможности первого рода связано с вопросами о случайном и необходимом, а также о свободе воли и предопределении; Понятие возможности второго рода (желудь и дуб) зависит от понятия развития, а возможность в третьем смысле (ум имышление) сводится к вопросу о пребывающем субъекте психической действительности. Помимо частных случаев отношения между возможностью и действительностью, или потенциальным и актуальным бытием в различныхявлениях физического и психического Мира, некоторые метафизические системы признают такое же отношение как общую основу вселенной,утверждая идею единой всеобщей мировой потенции, из которой происходитвсе разнообразие действительных явлений. Понятие этой потенции принимает различный характер в различных метафизических системах, совпадая то спонятием материального начала или субстрата (prima materia схоластиков),то с понятием живой природы или души Мира.

 

 

ВОЗМОЖНОСТЬ и ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ — модальные характеристики бытия, выражающие, с одной стороны, тенденцию становления, с другой — ставшую реальность. Если понятие В. выражает объективно существующую тенденцию изменения предмета, возникающую на основе определенной закономерности его развития, то Д. — объективно сущее, наличное состояние предмета, конституированное в качестве фрагмента бытия. В широком смысле слова Д., таким образом, есть совокупность всех реализовавшихся В. и предметно совпадает с феноменом наличного бытия. Выступая в качестве парных категорий, В. и Д. могут быть охарактеризованы с точки зрения взаимоперехода: В. возникает в рамках Д. как одна из тенденций и потенциальных перспектив ее эволюции, презентируя будущее в настоящем, воплощая тем самым эволюционный потенциал Д. (как, по примеру Аристотеля, статуя Гермеса в мраморной глыбе), а превращение В. в Д. (актуализация) порождает новые В. Однако претворение в жизнь одной из В., ее превращение в Д., означает в то же время и неосуществленность всех других, альтернативных В. (их сохранение в качестве В. или превращение в невозможность). Таким образом, в контексте взаимодействия В. и Д. конституируется категория невозможности как того, что не может быть артикулировано в качестве Д. ни при каких условиях и не может быть помыслено без нарушения логического закона непротиворечивости суждения.

 

Наряду с этим, противостоя невозможности, В. противостоит и необходимости, т.е. тому, что не может не стать Д., в отличие от которой В. соизмеряет свой статус потенциальности с вариативной перспективой. (В связи с сопоставленностью Д. с необходимостью, В. — из соображений симметрии — ставится в соответствие со случайностью, которая характеризует В. или невозможности тех условий развития предмета, при которых В. — с необходимостью — превратится в Д.) Различные виды В. могут быть систематизированы с помощью следующих типологических оппозиций: 1) формальная В., т.е. все то, что не исключено сущностными законами развития предмета и может быть помыслено в непротиворечивой форме в качестве потенциальных версий его развития (см. гегелевский пример о формальной возможности того, что турецкий султан станет папой Римским), и В. реальная, т.е. такая, которая не только может быть помыслена без нарушения законов формальной логики, но и сохраняет потенциал актуализации при ее сопоставлении с другими В. (в этом контексте конституируется понятие вероятности как количественной меры В.: "максимальная вероятность" означает акт превращения В. в Д.); 2) абстрактная В., т.е. такая, условия реализации которой, в свою очередь, выступают в качестве возможных, и конкретная В., превращение которой в Д. может быть осуществлено на наличном уровне развития предмета; 3) обратимая В., превращение которой в Д. симметрично трансформирует статус прежней Д. в возможный (фигура маятникообразного взаимопревращения), и необратимая В., превращение которой в Д. придает прежней Д. статус невозможности.

 

Термины В. (dinamis) и Д. (energeia) были введены впервые в "Метафизике" Аристотеля, однако объективно дифференциация актуального и потенциального существования обнаруживает себя уже в рамках натурфилософии, начиная со старших физиков: так, у Анаксимандра, Анаксагора, Демокрита Д. (т.е. наличный, эмпирически данный Космос) представляет собою лишь один из возможных вариантов организации исходного субстанциального начала как неограниченности В., причем эта В. обратима (см., например, ритмические пульсации космизации и апейронизации мира у Анаксимандра, гераклитовский огонь, "мерами разгорающийся и мерами погасающий" и т.п.). Наряду с этим, в философии элеатов оформляется апория о невозможности В., ибо сущее не может возникнуть ни из сущего (ибо в этом случае отсутствует реальное возникновение), ни из несущего (что невозможно). Аналогично — в рамках мегарской школы (см. Сократические школы) оформляется идея о том, что возможной является только Д., ибо вне Д. не может быть В. ("возможностью можно обладать только в акте").На базе критики означенной аргументации ("такие утверждения упраздняют всякое движение и возникновение") выстраивается концепция В. и Д. Аристотеля. В. связывается у Аристотеля с материальным, а Д. — с формальным началами. Под Д., таким образом, понимается то, что обрело форму, вид, эйдос. Аристотель интерпретирует взаимодействие В. и Д. в контексте процессуального изменения бытия ("осуществление того, что существует в В., есть движение") при безусловном примате Д. ("существующее актуально возникает из существующего потенциально под действием существующего актуально"). Понятия В. и Д. лежат у Аристотеля в основе логической теории модальности, детерминируя классификацию суждений — по критерию модальности — на "ассерторические" ("суждения Д."), "проблематические" ("суждения В.") и "аподиктические" ("суждения необходимости"). В средневековой схоластике energeia и dinamis были переведены на латынь как actus (акт) и potentia (потенция), что обрисовывает основные векторы интерпретации их соотношения в рамках аристотелевской парадигмы.

 

Однако многочисленные неортодоксальные ответвления и вариации схоластических концепций, задающие радикально новые ракурсы видения проблемы В. и Д., выходят далеко за границы этой схемы. В этом контексте наиболее плодотворна доктрина Иоанна Дунса Скота, интерпретирующего понятия В. и Д. в контексте модальной онтологии: В. рассматривается им как сфера концептуальной непротиворечивости, логическая В. иного мироустройства как альтернатива Д. В новоевропейской философии механицизм и радикальная ориентация на естествознание обусловили отрицание объективного существования В. как случайной (в связи с трактовкой случайности как проявления незнания): "случайным и возможным называется вообще то, необходимую причину чего нельзя разглядеть" (Гоббс). У Лейбница положение о всеобщей необходимости, исключающей какую бы то ни было В., фундирует известный тезис о сущем мире как единственно возможном и, следовательно, наилучшем. Наряду с этим в качестве гипотетической модели в философии Лейбница была выдвинута идея о "конкуренции" между различными В. как вариантами мира, в контексте которой была сформулирована мысль о своего рода шкале вероятностей реализации той или иной версии бытия.

 

Критическая философия Канта трактует В. и Д. в качестве априорных категорий модальности: "что согласуется с формальными условиями опыта (что касается наглядных представлений и понятий), то это возможно... Что согласно с материальными условиями опыта (ощущение), то действительно... То, связь чего с действительностью определяется согласно общим условиям опыта, существует необходимо". В рамках гегелевской концепции осуществлено синтетическое рассмотрение В. и Д.: В. выступает как абстрактный момент Д.: "В. есть то, что существенно для Д., но она существенна таким образом, что она, вместе с тем, есть только В. Реализованная В., конституировавшаяся в качестве Д., обретает все параметры существования: Д. есть ставшее непосредственным единство сущности и существования, или внутреннего и внешнего; Д. есть конкретное единство сущности и явления". Высказанные в рамках классической философской традиции версии отношения В. и Д. (в частности, идеи Иоанна Дунса Скота, Лейбница, немецкой трансцендентально-критической философии) сыграли значительную роль в становлении модальных концепций семантического анализа в рамках неклассической философской парадигмы (Карнап, С.Кангер, Р.Монтегю, Хинтикка, С.Крипке, А.Прайор, А.Мередит, И. Томас и др.). Проблема взаимоотношения В. и Д. артикулируется в неклассической философии как проблема возможных миров (см. Возможные миры). Проблема В. и Д. актуальна и для социального вектора философствования, ибо принципиально статистическая природа социальных закономерностей имеет своим следствием шлейф нереализованных В., тянущийся за реализованной и свершившейся Д., и если для историка предметом изучения является только имевшее место быть (Д. истории), то для философа в качестве предмета выступают именно те веера канувших в Лету В., которые открывались каждым поворотным событием прошлого

 

1. Как можно назвать нечто "равенством перед законом" когда этот же самый закон навязывает дополнительные обязанности по половому признаку?

 

2. Обязательная воинская повинность противоречит конституции. Да, я знаю что она записана в конституцию, это говорит нам только о том, что одни пункты конституции противоречат другим пунктам конституции.

1) я тебе уже говорил что следует различать возможности (права) и обязанности.

В должностной инструкции главного бухгалтера обязанностей в несколько раз больше чем у курьера. Следует ли из этого что главбух фирмы более угнетенное существо с меньшими чем у курьера возможностями?

 

2) назови пункт Конституции которому противоречит статья 59?

 

1. Защита Отечества является долгом и обязанностью гражданина Российской Федерации.

 

2. Гражданин Российской Федерации несет военную службу в соответствии с федеральным законом.

 

3. Гражданин Российской Федерации в случае, если его убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы, а также в иных установленных федеральным законом случаях имеет право на замену ее альтернативной гражданской службой.

[shiоri]

Запарил оверквотинг >_<

 

Говард Лавкрафт. Хребты безумия

 

Повесть

 

Против своей воли начинаю я этот рассказ, меня вынуждает явное

нежелание ученого мира прислушаться к моим советам, они жаждут

доказательств. Не хотелось бы раскрывать причины, заставляющие меня

сопротивляться грядущему покорению Антарктики -- попыткам растопить вечные

льды и повсеместному бурению в поисках полезных ископаемых. Впрочем, советы

мои и на этот раз могут оказаться ненужными.

Понимаю, что рассказ мой поселит в души многих сомнения в его

правдивости, но скрой я самые экстравагантные и невероятные события, что

останется от него? В мою пользу, однако, свидетельствуют неизвестные дотоле

фотографии, в том числе и сделанные с воздуха,-- очень четкие и

красноречивые. Хотя, конечно, и здесь найдутся сомневающиеся -- ведь

некоторые ловкачи научились великолепно подделывать фото. Что касается

зарисовок, то их-то уж наверняка сочтут мистификацией, хотя, думаю,

искусствоведы основательно поломают голову над техникой загадочных рисунков.

Мне приходится надеяться лишь на понимание и поддержку тех немногих

гениев науки, которые, с одной стороны, обладают большой независимостью

мысли и способны оценить ужасающую убедительность предъявленных

доказательств, сопоставив их с некоторыми таинственными первобытными мифами;

а с другой -- имеют достаточный вес в научном мире, чтобы приостановить

разработку всевозможных грандиозных программ освоения "хребтов безумия".

Жаль, что ни я, ни мои коллеги, скромные труженики науки из провинциальных

университетов, не можем считаться достаточными авторитетами в столь сложных

и абсолютно фантастических областях бытия.

В строгом смысле слова мы и специалистами-то в них не являемся. Меня,

например, Мискатоникский университет направил в Антарктику как геолога: с

помощью замечательной буровой установки, сконструированной профессором

нашего же университета Фрэнком Х. Пэбоди, мы должны были добыть с большой

глубины образцы почвы и пород. Не стремясь прослыть пионером в других

областях науки, я тем не менее надеялся, что это новое механическое

устройство поможет мне многое разведать и увидеть в ином свете.

Как читатель, несомненно, знает из наших сообщений, установка Пэбоди

принципиально нова и пока не имеет себе равных. Ее незначительный вес,

портативность и сочетание принципа артезианского действия бура с принципом

вращающегося перфоратора дают возможность работать с породами разной

твердости. Стальная бурильная коронка, складной хвостовик бура, бензиновый

двигатель, разборная деревянная буровая вышка, принадлежности для взрывных

работ, тросы, специальное устройство для удаления разрушенной породы,

несколько секций бурильных труб -- шириной по пять дюймов, а длиной, в

собранном виде, до тысячи футов,-- все это необходимое для работы снаряжение

могло разместиться всего на трех санях, в каждые из которых впрягалось по

семь собак. Ведь большинство металлических частей изготовлялись из легких

алюминиевых сплавов. Четыре огромных самолета, сконструированных фирмой

Дорнье для полетов на большой высоте в арктических условиях и снабженных

специальными устройствами для подогрева горючего, а также для скорейшего

запуска двигателя (последнее -- также изобретение Пэбоди), могли доставить

нашу экспедицию в полном составе из базы на краю ледникового барьера в любую

нужную нам точку. А там можно передвигаться уже и на собаках.

Мы планировали исследовать за один антарктический сезон -- немного

задержавшись, если потребуется,-- как можно больший район, сосредоточившись

в основном у горных хребтов и на плато к югу от моря Росса. До нас в этих

местах побывали Шеклтон, Амундсен, Скотт и Бэрд. Имея возможность часто

менять стоянку и перелетать на большие расстояния, мы надеялись получить

самый разнородный геологический материал. Особенно интересовал нас

докембрийский период -- образцы антарктических пород этого времени,

малоизвестны научному миру. Хотелось также привезти с собой и куски

отложений из верхних пластов, содержащих органические остатки,-- ведь знание

ранней истории этого сурового, пустынного царства холода и смерти необычайно

важно для науки о прошлом Земли. Известно, что в давние времена климат на

антарктическом материке был теплым и даже тропическим, а растительный и

животный мир богатым и разнообразным; теперь же из всего этого изобилия

сохранились лишь лишайники, морская фауна, паукообразные и пингвины. Мы

очень надеялись пополнить и уточнить информацию о былых формах жизни. В тех

случаях, когда бурение покажет, что здесь находятся остатки фауны и флоры,

мы взрывом увеличим отверстие и добудем' образцы нужного размера и кондиции.

Из-за того, что внизу, на равнине, толща ледяного покрова равнялась

миле, а то и двум, нам приходилось бурить скважины разной глубины на горных

склонах. Мы не могли позволить себе терять время и бурить лед даже

значительно меньшей толщины, хотя Пэбоди и придумал, как растапливать его с

помощью вмонтированных в перфоратор медных электродов, работающих от

динамо-машины. После нескольких экспериментов мы отказались от такой затеи,

а теперь именно этот отвергнутый нами метод собирается использовать,

несмотря на все наши предостережения, будущая экспедиция Старкуэтера-Мура.

Об экспедиции Мискатоникского университета широкая общественность знала

из наших телеграфных отчетов, публиковавшихся в "Аркхемской газете" и

материалах "Ассошиэйтед Пресс", а позднее -- из статей Пэбоди и моих. Среди

ее членов были четыре представителя университета: Пэбоди, биолог Лейк, физик

Этвуд, он же метеоролог, и я, геолог и номинальный глава группы, а также

шестнадцать помощников: семеро студентов последнего курса и девять опытных

механиков. Двенадцать из шестнадцати могли управлять самолетом, и все, кроме

двоих, были умелыми радистами. Восемь разбирались в навигации, умели

пользоваться компасом и секстантом, в том числе Пэбоди, Этвуд и я. Кроме

того, на двух наших кораблях -- допотопных деревянных китобойцах,

предназначенных для работы в арктических широтах и имеющих дополнительные

паровые двигатели,-- были полностью укомплектованные команды.

Финансировали нашу экспедицию Фонд Натаниэля Дерби Пикмена, а также еще

несколько спонсоров; сборы проходили очень тщательно, хотя особой рекламы не

было. Собаки, сани, палатки с необходимым снаряжением, сборные части

самолетов -- все перевозилось в Бостон и там грузилось на пароходы.

Великолепной оснащенностью экспедиции мы во многом обязаны бесценному опыту

наших недавних блестящих предшественников: мы придерживались их рекомендаций

во всем, что касалось продовольствия, транспорта, разбивки лагеря и режима

работы. Многочисленность таких предшественников и их заслуженная слава стали

причиной того, что наша экспедиция, несмотря на ее значительные успехи, не

привлекла особого внимания общественности.

Как упоминалось в газетах, мы отплыли из Бостона 2 сентября 1930 года и

шли вначале вдоль североамериканского побережья. Пройдя Панамский канал,

взяли курс на острова Самоа, сделав остановку там, а затем в Хобарте,

административном центре Тасмании, где в последний раз пополнили запасы

продовольствия. Никто из нас прежде не был в полярных широтах, и потому мы

целиком полагались на опыт наших капитанов, старых морских волков, не один

год ловивших китов в южных морях,-- Дж. Б. Дугласа, командовавшего бригом

"Аркхем" и осуществлявшего также общее руководство кораблями, и Георга

Торфинсена, возглавлявшего экипаж барка "Мискатоник".

По мере удаления от цивилизованного мира солнце все позже заходило за

горизонт -- день увеличивался. Около 62' южной широты мы заметили первые

айсберги -- плоские, похожие на огромные столы глыбы с вертикальными

стенками, и еще до пересечения Южного полярного круга, кое событие было

отпраздновано нами 20 октября с традиционной эксцентричностью, стали

постоянно натыкаться на ледяные заторы. После долгого пребывания в тропиках

резкий спад температуры особенно мучил меня, но я постарался взять себя в

руки в ожидании более суровых испытаний. Меня часто приводили в восторг

удивительные атмосферные явления, в том числе впервые увиденный мною

поразительно четкий мираж: отдаленные айсберги вдруг ясно представились

зубчатыми стенами грандиозных и фантастичных замков.

Пробившись сквозь льды, которые, к счастью, имели в себе открытые

разломы, мы вновь вышли в свободные воды в районе 67' южной широты и 175'

восточной долготы. Утром двадцать шестого октября на юге появилась

ослепительно блиставшая белая полоска, а к полудню всех нас охватил восторг:

перед нашими взорами простиралась огромная заснеженная горная цепь,

казалось, не имевшая конца. Словно часовой на посту, высилась она на краю

великого и неведомого материка, охраняя таинственный мир застывшей Смерти.

Несомненно, то были открытые Россом Горы Адмиралтейства, и, следовательно,

нам предстояло, обогнув мыс Адэр, плыть вдоль восточного берега земли

Виктории до места будущей базы на побережье залива Мак-Мердо, у подножья

вулкана Эребус на 77'9' южной широты. Заключительный этап нашего пути был

особенно впечатляющим и будоражил воображение. Величественные, полные тайны

хребты скрывали от нас материк, а слабые лучи солнца, невысоко

поднимавшегося над горизонтом даже в полдень, не говоря уж о полуночи,

бросали розовый отблеск на белый снег, голубоватый лед, разводья между

льдинами и на темные, торчащие из-под снега гранитные выступы скал. Вдали,

среди одиноких вершин, буйствовал свирепый антарктический ветер; лишь

ненадолго усмирял он свои бешеные порывы; завывания его вызывали смутное

представление о диковатых звуках свирели; они разносились далеко и в силу

неких подсознательных мнемонических причин беспокоили и даже вселяли ужас.

Все вокруг напоминало странные и тревожные азиатские пейзажи Николая Рериха,

а также еще. более невероятные и нарушающие душевный покой описания

зловещего плоскогорья Ленг, которые дает безумный араб Абдула Альхазред в

мрачном "Некрономиконе". Впоследствии я не раз пожалел, что, будучи

студентом колледжа, заглядывал в эту чудовищную книгу.

7 ноября горная цепь на западе временно исчезла из поля нашего зрения;

мы миновали остров Франклина, а на следующий день вдали, на фоне длинной

цепи гор Перри, замаячили конусы вулканов Эребус и Террор на острове Росса'.

На востоке же белесой полосой протянулся огромный ледяной барьер толщиной не

менее двухсот футов. Резко обрываясь, подобно отвесным скалам у берегов

 

' Здесь и далее имеется в виду полуостров Росса.

 

Квебека, он ясно говорил, что кораблям идти дальше нельзя. В полдень мы

вошли в залив Мак-Мердо и встали на якорь у курящегося вулкана Эребус.

Четкие очертания этого гиганта высотой 12 700 футов напомнили мне японскую

гравюру священной Фудзиямы; сразу же за ним призрачно белел потухший вулкан

Террор, высота его равнялась 10 900 футам.

Эребус равномерно выпускал из своего чрева дым, и один из наших

ассистентов, одаренный студент по фамилии Денфорт, обратил наше внимание,

что на заснеженном склоне темнеет нечто, напоминающее лаву. Он также

прибавил, что, по-видимому, именно эта гора, открытая в 1840 году, послужила

источником вдохновения для По, который спустя семь лет написал:

 

Было сердце мое горячее,

Чем серы поток огневой,

Чем лавы поток огневой,

Бегущий с горы Эореи

Под ветра полярного вой,

Свергающийся с Эореи,

Под бури арктической вой'.

 

Денфорт, большой любитель такого рода странной, эксцентрической

литературы, мог говорить о По часами. Меня самого интересовал этот писатель,

сделавший Антарктиду местом действия своего самого длинного произведения --

волнующей и загадочной "Повести о приключениях Артура Гордона Пима".

А на голом побережье и на ледяном барьере вдали с шумным гоготанием

бродили, переваливаясь и хлопая ластами, толпы нелепейших созданий --

пингвинов, В воде плавало множество жирных чаек, поверхность медленно

дрейфующих льдин была также усеяна ими.

Девятого числа, сразу после полуночи, мы с превеликим трудом добрались

на крошечных лодчонках до острова Росса, таща за собой канаты, соединяющие

нас с обоими кораблями; снаряжение и продовольствие доставили позже на

плотах. Ступив на антарктическую землю, мы пережили чувства острые и

сложные, несмотря на то, что до нас здесь уже побывали Скотт и Шеклтон.

Палаточный лагерь, разбитый нами прямо у подножия вулкана, был всего лишь

временным пристанищем, центр же управления экспедицией оставался на

"Аркхе-ме". Мы перевезли на берег все бурильные установки, а также собак,

сани, палатки, продовольствие, канистры с бензином, экспериментальную

установку по растапливанию льда, фотоаппараты, аэрокамеры, разобранные

самолеты и прочее снаряжение, в том числе три миниатюрных радиоприемника --

помимо тех, что помещались в самолетах. В какой бы части ледяного континента

мы ни оказались, они помогли бы нам не терять связь с "Аркхемом". А с

помощью мощного радиопередатчика на "Аркхеме" осуществлялась связь с внешним

миром; сообщения о ходе работ регулярно посылались в "Аркхемскую газету",

имевшую свою радиостанцию в Кингпорт-Хеде (штат Массачусетс). Мы надеялись

завершить дела к исходу антарктического лета, а в случае неудачи

перезимовать на "Аркхеме", послав "Мискатоник" домой заблаговременно -- до

того, как станет лед,-- за свежим запасом продовольствия.

Не хочется повторять то, о чем писали все газеты, и рассказывать еще

раз о штурме Эребуса; об удачных пробах, взятых в разных частях острова; о

неизменной, благодаря изобретению Пэбоди, скорости бурения, которая не

снижалась даже при работе с очень твердыми породами; об удачных испытаниях

устройства по растапливанию льда; об опаснейшем подъеме на ледяной барьер с

санями и снаряжением и о сборке пяти самолетов в лагере на ледяной круче.

Все члены нашей экспедиции -- двадцать мужчин- и пятьдесят пять ездовых

собак -- чувствовали себя превосходно, правда, до сих пор мы еще не

испытывали лютого холода или ураганного ветра. Ртуть в термометре держалась

на отметках 4' -- 7' ниже нуля -- морозы, к которым мы привыкли у себя в

Новой Англии, где зимы бывают довольно суровыми. Лагерь на ледяном барьере

был также промежуточным, там предполагалось хранить бензин, провизию,

динамит и еще некоторые необходимые вещи.

Экспедиция могла рассчитывать только на четыре самолета, пятый

оставался на базе под присмотром летчика и еще двух подручных и в случае

пропажи остальных самолетов должен был доставить нас на "Аркхем". Позже,

когда какой-нибудь самолет или даже два были свободны от перевозки

аппаратуры, мы использовали их для связи: помимо этой основной базы, у нас

имелось еще одно временное пристанище на расстоянии шестисот -- семисот миль

-- в южной части огромного плоскогорья, рядом с ледником Бирдмора. Несмотря

на метели и жесточайшие ветры, постоянно дующие с плоскогорья, мы в целях

экономии и эффективности работ отказались от промежуточных баз.

В радиосводках от 21 ноября сообщалось о нашем захватывающем

беспосадочном полете в течение четырех часов над бескрайней ледяной

равниной, окаймленной на западе горной грядой. Рев мотора разрывал вековое

безмолвие; ветер не мешал полету, а попав в туман, мы продолжили путь по

радиокомпасу.

Когда между 83' и 84' южной широты впереди замаячил некий массив, мы

поняли, что достигли ледника Бирдмора, самого большого шельфового ледника в

мире; ледяной покров моря сменяла здесь суша, горбатившаяся хребтами. Теперь

мы окончательно вступали в сверкающее белизной мертвое безмолвие крайнего

юга. Не успели мы это осознать, как вдали, на востоке, показалась гора

Нансена, высота которой равняется почти 15 000 -- футов. Удачная

разбивка лагеря за ледником на 86' 7' южной широты и 174' 23' восточной

долготы и невероятно быстрые успехи в бурильных и взрывных работах,

проводившихся в нескольких местах, куда мы добирались на собаках или на

самолетах,-- все это успело стать достоянием истории, так же как и

триумфальное восхождение Пэбоди с двумя студентами, Гедни и Кэрролом, на

гору Нансена, которое они совершили 13 -- 15 декабря. Находясь на высоте 8

500 футов над уровнем моря, мы путем пробного бурения обнаружили твердую

почву уже на глубине двадцати футов и, прибегнув к установке Пэбоди,

растапливающей снег и лед, смогли добыть образцы пород там, где до нас не

помыслил бы это сделать ни один исследователь. Полученные таким образом

докембрийские граниты и песчаники подтвердили наше предположение, что у

плато и большей, простирающейся к западу, части континента одно

происхождение, чего нельзя было сказать о районах, лежащих к юго-востоку от

Южной Америки; они, по нашему разумению, составляли другой, меньший,

континент, отделенный от основного воображаемой линией, соединяющей моря

Росса и Уэдделла. Впрочем, Бэрд никогда не соглашался с нашей теорией.

В некоторых образцах песчаников, которые после бурения и взрывных работ

обрабатывались уже долотом, мы обнаружили крайне любопытные вкрапления

органических остатков -- окаменевшие папоротники, морские водоросли,

трилобиты, кринойды и некоторых моллюсков -- лингвелл и гастроподов, что

представляло исключительный интерес для изучения первобытной истории

континента. Встречались там и странного вида треугольные полосатые

отпечатки, около фута в основании, которые Лейк собирал по частям из сланца,

добытого на большой глубине в самой западной точке бурения, недалеко от гор

Королевы Александры. Биолог Лейк посчитал полосатые вкрапления фактом

необычным и наводящим на размышления; я же как геолог не нашел здесь ничего

удивительного -- такой эффект часто встречается в осадочных породах. Сланцы

сами по себе -- метаморфизированные образования, в них всегда есть

спрессованные осадочные породы; под давлением они могут принимать самые

невероятные формы -- так что особых причин для недоумения я тут не видел.

6 января 1931 года Лейк, Пэбоди, Дэниэлз, все шестеро студентов, четыре

механика и я вылетели на двух самолетах в направлении Южного полюса, однако

разыгравшийся не на шутку ветер, который, к счастью, не перерос в частый

здесь свирепый ураган, заставил нас пойти на вынужденную посадку. Как писали

газеты, это был один из наших разведывательных полетов, когда мы наносили на

карту топографические особенности местности, где еще не побывал ни один

исследователь Антарктиды. Предыдущие полеты оказались в этом отношении

неудачными, хотя мы вдоволь налюбовались тогда призрачно-обманчивыми

полярными миражами, о которых во время морского путешествия получили лишь

слабое представление. Далекие горные хребты парили в воздухе как сказочные

города, а белая пустыня под волшебными лучами низкого полночного солнца

часто обретала золотые, серебряные и алые краски страны грез, суля смельчаку

невероятные приключения. В пасмурные дни полеты становились почти

невозможны: земля и небо сливались в одно таинственное целое и разглядеть

линию горизонта в этой снежной хмари было очень трудно.

Наконец мы приступили к выполнению нашего первоначального плана,

готовясь перелететь на пятьсот миль к западу и разбить там еще один лагерь,

который, как мы ошибочно полагали, будет находиться на другом малом

континенте. Было интересно сравнить геологические образцы обоих районов.

Наше физическое состояние оставалось превосходным -- сок лайма разнообразил

наше питание, состоявшее из консервов и солонины, а умеренный холод позволял

пока не кутаться. Лето было в самом разгаре, и, поспешив, мы могли закончить

работу к марту и тем избежать долгой тяжкой зимовки в период антарктической

ночи. На нас уже обрушилось несколько жестоких ураганов с запада, но урона

мы не понесли благодаря изобретательности Этвуда, поставившего элементарные

защитные устройства вокруг наших самолетов и укрепившего палатки. Нам

фантастически везло.

В мире знали о нашей программе, а также об упрямой настойчивости, с

которой Лейк требовал до переселения на новую базу совершить вылазку в

западном, а точнее, в северо-западном направлении. Он много думал об этих

странных треугольных вкраплениях, мысль о них не давала ему покоя; в

результате ученый пришел к выводу, что их присутствие в сланцах противоречит

природе вещей и не отвечает соответствующему геологическому периоду.

Любопытство его было до крайности возбуждено, ему отчаянно хотелось

возобновить буровые и взрывные работы в западном районе, где отыскались эти

треугольники. Он почему-то уверовал в то, что мы встретились со следами

крупного, неизвестного науке организма, основательно продвинувшегося на пути

эволюции, однако почему-то выпадающего из классификации. Странно, но горная

порода, сохранившая их, относилась к глубокой древности -- кембрийскому, а

может, и докембрийскому периоду, что исключало возможность существования не

только высокоразвитой, но и прочей жизни, кроме разве одноклеточных и

трилобитов. Сланцам, в которых отыскались странные следы, было от пятисот до

тысячи миллионов лет.

 

11

 

 

 

Полагаю, читатели с неослабевающим вниманием следили за нашими

сообщениями о продвижении группы Лейка на северо-запад, в края, куда не

только не ступала нога человека, но о которых и помыслить-то раньше было

невозможно. А какой бы поднялся переполох, упомяни мы о его надеждах на

пересмотр целых разделов биологии и геологии. Его предварительная вылазка

совместно с Пэбоди и еще пятью членами экспедиции, длившаяся с 11 по 18

января, омрачилась гибелью двух собак при столкновении саней с оледеневшими

каменными выступами. Однако бурение принесло Лейку дополнительные образцы

архейских сланцев, и тут даже я заинтересовался явными и многочисленными

свидетельствами присутствия органических остатков в этих древнейших пластах.

Впрочем, то были следы крайне примитивных организмов -- революции в науке

подобное открытие не сделало бы, оно говорило лишь в пользу того, что низшие

формы жизни существовали на Земле еще в докембрии. Поэтому я по-прежнему не

видел смысла в требовании Лейка изменить наш первоначальный план; внеся в

него экспедицию на северо-запад, что потребовало бы участия всех четырех

самолетов, большого количества людей и всех машин. И все же я не запретил

эту экспедицию, хотя сам решил не участвовать в ней, несмотря на все уговоры

Лейка. После отлета группы на базе остались только мы с Пэбоди и еще пять

человек; я тут же засел за подробную разработку маршрута восточной

экспедиции. Еще раньше пришлось приостановить полеты самолета, начавшего

перевозить бензин из лагеря у пролива Мак-Мердо. На базе остались только

одни сани и девять собак: совсем без транспорта находиться в этом безлюдном

крае вечной Смерти было неразумно.

Как известно, Лейк на своем пути в неведомое посылал с самолета

коротковолновые сообщения, они принимались как нами, в южном лагере, так и

на "Аркхеме", стоявшем на якоре в заливе Мак-Мердо, откуда передавались

дальше всему миру -- на волне около пятидесяти метров. Экспедиция стартовала

в четыре часа утра 22 января, а первое послание мы получили уже два часа

спустя. В нем Лейк извещал нас, что они приземлились в трехстах милях от

базы и тотчас приступают к бурению. Через шесть часов поступило второе,

очень взволнованное сообщение: после напряженной работы им удалось пробурить

узкую скважину и подорвать породу; наградой стали куски сланцем -- на них

обнаружились те же отпечатки, из-за которых и заварился весь этот сыр-бор.

Через три часа мы получили очередную краткую сводку: экспедиция

возобновила полет в условиях сильного ветра. На мой приказ не рисковать Лейк

резко возразил, что новые находки оправдают любой риск. Я понимал, что он

потерял голову и взбунтовался -- дальнейшая судьба всей экспедиции

находилась теперь под угрозой. Оставалось только ждать, и я со страхом

представлял себе, как мои товарищи стремительно движутся в глубь коварного и

зловещего белого безмолвия, готового обрушить на них свирепые ураганы,

озадачить непостижимыми тайнами и простирающегося на полторы тысячи миль --

вплоть до малоизученного побережья Земли Королевы Мэри и Берега Нокса..

Затем часа через полтора поступило еще одно, крайне эмоциональное

послание прямо с самолета, оно почти изменило мое отношение к экспедиции

Лейка и заставило пожалеть о своем неучастии:

"22.05. С борта самолета. После снежной бури впереди показались горы

необычайной величины. Возможно, не уступают Гималаям, особенно если принять

во внимание высоту самого плато. Наши координаты; примерно 76' 15' южной

широты и 113'.10' восточной долготы. Горы застилают весь горизонт. Кажется,

вижу два курящихся конуса. Вершины все черные -- снега на них нет. Резкий

ветер осложняет полет".

После этого сообщения все мы, затаив дыхание, застыли у радиоприемника.

При мысли о гигантских горных хребтах, возвышающихся неприступной крепостью

в семистах милях от нашего лагеря, у нас перехватило дыхание. В нас

проснулся дух

, первопроходцев, и мы от души радовались, что наши товарищи, пусть без

нас, совершили такое важное открытие. Через полчаса Лейк снова вышел на

связь:

"Самолет Мултона совершил вынужденную посадку у подножия гор. Никто не

пострадал, думаем сами устранить повреждения. Все необходимое перенесем на

остальные три самолета -- независимо от того, полетим дальше или вернемся на

базу. Теперь нет нужды путешествовать с грузом. Невозможно представить себе

величие этих гор. Сейчас налегке полечу на разведку в самолете Кэрролла.

Вам трудно вообразить себе здешний пейзаж. Самые высокие вершины

вздымаются ввысь более чем на тридцать пять тысяч футов. У Эвереста нет

никаких шансов. Этвуд остается на земле -- будет определять с помощью

теодолита высоту местности, а мы с Кэрроллом немного полетаем. Возможно, я

ошибся относительно конусов, потому что формация выглядит слоистой. Должно

быть, докембрийские сланцы с вкраплением других пластов. На фоне неба

прочерчены странные конфигурации -- на самых высоких вершинах как бы лепятся

правильные секции каких-то кубов. В золотисто-алых лучах заходящего солнца

все это выглядит очень впечатляюще -- будто приоткрылась дверь в сказочный,

чудесный мир. Или -- ты дремлешь, и тебе снится таинственная, диковинная

страна. Жаль, что вас здесь нет -- хотелось бы услышать ваше мнение ".

Хотя была глубокая ночь, ни один из нас не подумал идти спать. Должно

быть, то же самое происходило на базе в заливе и на "Аркхеме", где также

приняли это сообщение. Капитан Дуглас сам вышел в эфир, поздравив всех с

важным открытием, к нему присоединился Шерман, радист с базы. Мы, конечно,

сожалели о поломке самолета, но надеялись, что ее легко устранить. И вот в

двадцать три часа мы опять услышали Лейка:

"Летим с Кэрроллом над горами. Погода не позволяет штурмовать самые

высокие вершины, но это можно будет сделать позже. Трудно и страшно

подниматься на такую высоту, но игра стоит свеч. Горная цепь тянется

сплошным массивом -- никакого проблеска с другой стороны. Некоторые вершины

превосходят самые высокие пики Гималаев и выглядят очень необычно. Хребты

состоят из докембрийских сланцевых пород, но в них явно угадываются пласты

другого происхождения. Насчет вулканов я ошибся. Конца этим горам не видно.

Выше двадцати одной тысячи футов снега нет".

"На склоне высоких гор странные образования. Массивные, низкие глыбы с

отвесными боковыми стенками; четкие прямые углы делают их похожими на стены

крепостного вала. Невольно вспоминаешь картины Рериха, где древние азиатские

дворцы лепятся по склонам гор. Издали это смотрится потрясающе. Когда мы

подлетели ближе, Кэрроллу показалось, что глыбы состоят из более мелких

частей, но, видимо, это оптическая иллюзия -- просто края искрошились и

обточились, и немудрено -- сколько бурь и прочих превратностей климата

пришлось им вынести за миллионы лет".

"Некоторые слои, особенно верхние, выглядят более светлыми, чем другие,

и, следовательно, природа их кристаллическая. С близкого расстояния видно

множество пещер или впадин, некоторые необычайно правильной формы --

квадратные или полукруглые. Надо обязательно осмотреть их. На одном пике

видел что-то наподобие арки. Высота его приблизительно от тридцати до

тридцати пяти тысяч футов. Да я и сам нахожусь сейчас на высоте двадцати

одной тысячи пятисот футов -- здесь жуткий холод, продрог до костей. Ветер

завывает и свищет вовсю, гуляет по пещерам, но для самолета реальной

опасности не представляет".

 

Еще с полчаса Лейк разжигал наше любопытство своими рассказами, а потом

поделился намерением покорить эти вершины. Я заверил его, что составлю ему

компанию, пусть пришлет за мной самолет. Только прежде нам с Пэбоди нужно

решить, как лучше распорядиться бензином и где сосредоточить его основной

запас в связи с изменением маршрута. Теперь, учитывая буровые работы Лейка и

частую аэроразведку, большая масса горючего должна храниться на новой базе,

он предполагал разбить ее у подножия гор. Полет же в восточном направлении

откладывался -- во всяком случае, до будущего года. Я вызвал по рации

капитана Дугласа и попросил его переслать нам как можно больше бензина с той

единственной упряжкой, которая оставалась в заливе. Нам предстояло пуститься

в путь через неисследованные земли между базой на заливе Мак-Мердо и

стоянкой Лейка.

Позднее на связь вышел Лейк и сообщил, что решил разбить лагерь на

месте поломки самолета Мултона, где уже вовсю шел ремонт. Ледяной покров там

очень тонкий, в некоторых местах даже чернеет грунт, так что Лейк сможет

проводить буровые и взрывные работы, не совершая вылазки на санях и не

карабкаясь в горы. Его окружает зрелище неописуемой красоты, продолжал он,

но ему как-то не по себе у подножия этих гигантов, высящихся плотной стеной

и вспарывающих пиками небо. По расчетам Этвуда, высота пяти главных вершин

колеблется от тридцати до тридцати четырех тысяч футов. Лейка явно

беспокоило, что местность не защищена от ветра: можно ожидать любой метели,

от которых нас пока Бог миловал. Лагерь находился на расстоянии немногим

более пяти миль от подножия высочайших гор. В пробившемся сквозь ледяную

пустыню голосе Лейка я уловил подсознательное беспокойство, очень уж он

призывал нас поторопиться и как можно скорее составить представление об этом

таинственном уголке Антарктики. Сам он наконец собрался отдохнуть после

этого безумного дня, беспримерного по нагрузкам и полученным результатам.

Утром Лейк, Дуглас и я провели одновременно переговоры с наших, так

далеко отстоящих друг от друга баз и договорились, что один из самолетов,

Лейка доставит к нему в лагерь Пэбоди, меня и: еще пятерых членов

экспедиции, а также столько горючего, сколько сможет поднять. Вопрос об

остальном топливе оставался открытым и зависел от того, какое мы примем

решение относительно восточной экспедиции. Сошлись на том, чтобы подождать с

этим несколько дней,-- у Лейка пока хватало горючего и на нужды лагеря, и на

бурение. Хорошо было бы пополнить запасы, и южной базы, хотя в том случае,

если экспедиция на восток откладывалась, база будет пустовать до следующего

лета. Лейку вменили в обязанность послать самолет с заданием проложить

трассу от открытых им гор до залива Мак-Мердо.

Пэбоди и я готовились к закрытию базы на более или менее длительный

срок. Даже если будет принято решение зимовать в Антарктике, мы, возвращаясь

на "Аркхем", сюда не завернем. Несколько палаток были уже укреплены кубами

плотного снега, и теперь мы решили довершить начатое. У Лейка на новой базе

палаток хватало -- в чем-чем, а в этом недостатка не было, так что везти их

с собой не представлялось разумным. Я послал радиограмму, что уже через

сутки мы с Пэбоди готовы вылететь на новое место.

Однако после четырех часов, когда мы получили взволнованное и

неожиданное послание от Лейка, деятельность наша несколько затормозилась.

Рабочий день его начался неудачно: обзорный полет показал, что в ближайших,

свободных от снега, скалах полностью отсутствуют столь нужные ему древние

архейские пласты, коих было великое множество на вершинах хребтов, манящих и

дразнящих его воображение. Большинство скал состояло из юрских и команчских

песчаников, а также из пермских и триасовых кристаллических сланцев, в

которых поблескивала темная обнаженная порода -- по виду каменный уголь. Это

не могло не разочаровать Лейка, который надеялся напасть здесь на древнейшие

-- старше пятисот миллионов лет -- породы. Он понимал, что архейские пласты,

где ему впервые повстречались странные отпечатки, залегают на крутых склонах

гигантских гор, к которым следовало еще добираться на санях.

Тем не менее Лейк решил в интересах дела начать буровые работы и,

установив буровую машину, поручил пятерым членам экспедиции управляться с

нею; остальные тем временем обустраивали лагерь и занимались ремонтом

самолета. Для работ выбрали место в четверти мили от базы, где горная порода

казалась не очень твердой. Песчаник здесь бурился отлично -- почти обошлись

без сопутствующих взрывных работ. Через три часа после первого

основательного взрыва раздались возбужденные крики бурильщиков, и

руководитель работ, молодой человек по фамилии Гедни, прибежал в лагерь с

потрясающим известием.

Они наткнулись на пещеру. После начала бурения песчаник быстро сменился

известняком, полным мельчайших органических отложений -- цефалоподов,

кораллов, морских ежей и спириферид; изредка попадалось нечто, напоминающее

губки и позвонки рыб,-- скорее всего, из отрядов телеостов, акул и ганоидов.

Это была уже сама по себе важная находка: первый раз в наши руки попадали

органические остатки позвоночных, но когда вскоре после этого буровая

коронка, пройдя очередной пласт, вышла в пустоту, бурильщиков охватил

двойной восторг. Заложили динамит, и последовавший взрыв приоткрыл завесу

над подземной тайной: сквозь зияющее неровное отверстие -- пять на пять

футов -- жадным взорам людей предстала впадина в известняке, размытом более

пятидесяти миллионов лет назад медленно сочившимися грунтовыми водами этого

некогда тропического мира.

Пещерка была не глубже семи-восьми футов, зато разветвлялась во всех

направлениях и, судя по гулявшему в ней ветру, составляла лишь одно звено в

целой подземной системе, верх и низ которой были густо усеяны крупными

сталактитами и сталагмитами, некоторые -- столбчатой структуры. Но что

важнее всего, тут были россыпи раковин и костей, кое-где они просто забивали

проходы. Это костное месиво, вынесенное потоком из неведомых зарослей

мезозойских древесных папоротников и грибов, лесов третичной системы с

веерными пальмами и примитивными цветковыми растениями, содержало в себе

останки такого множества представителей животного мира -- мелового,

эоценового и прочих периодов, что даже величайшему палеонтологу

потребовалось бы больше года на опись и классификацию этого богатства.

Моллюски, ракообразные, рыбы, амфибии, рептилии, птицы и низшие

млекопитающие -- крупные и мелкие, известные и неизвестные науке. Немудрено,

что Гедни бросился сломя голову к лагерю, после чего все, побросав работу,

помчались, несмотря на лютый мороз, туда, где буровая вышка указывала на

местонахождение только что найденной дверцы в тайны земного прошлого и

канувших в вечность тысячелетий.

Слегка утолив свое любопытство ученого, Лейк нацарапал в блокноте

короткую информацию о событиях и отправил молодого Мултона в лагерь с

просьбой послать сообщение в эфир. Так я впервые услышал об этом

удивительном открытии -- о найденных раковинах, костях ганоидов и плакодерм,

останках лабиринтодонтов и текодонтов, черепных костях и позвонках

динозавра, кусках панциря броненосца, зубах и крыльях птеродактиля, останках

археоптерикса, зубах миоценских акул, костях первобытных птиц, а также

обнаруженных останках древнейших млекопитающих -- палеотерий, кеифодонтов,

эогиппусов, ореодонтов и титанофонеусов. Останки позднейших видов, вроде

мастодонтов, слонов, верблюдов или быков, отсутствовали, и потому Лейк

определил возраст пласта и содержащихся в нем окаменелостей довольно точно

-- не менее тридцати миллионов лет, причем самые последние отложения

приходились на олигоцен.

С другой стороны, преобладание следов древнейших организмов просто

поражало. Хотя известняковая формация по всем признакам, в том числе и

вкрапленным органическим останкам, относилась к команчскому периоду и никак

не к более раннему, в разбросанных по пещере костях узнавались останки

организмов, обычно относимых к значительно более древнему времени --

рудиментарных рыб, моллюсков и кораллов, распространенных в силурийском и

ордовикском периодах. Вывод напрашивался сам собой: в этой части Земли-

существовали организмы, жившие как триста, так и тридцать миллионов лет тому

назад. Продолжалось ли это мирное сосуществование на антарктических землях и

дальше -- после того, как во времена олигоцена пещеру наглухо завалило? Это

оставалось загадкой. Во всяком случае, начало материковых оледенений в

период плейстоцена пятьсот тысяч лет назад -- ничтожная цифра по сравнению с

возрастом этой пещеры: наверняка убило все ранние формы жизни, которые

каким-то чудом здесь удержались.

Лейк не успокоился, послав нам первую сводку, а тут же накатал еще одно

донесение и отправил его в лагерь, не дождавшись возвращения Мултона. Тот

так и остался сидеть в одном из самолетов у передатчика, диктуя мне -- и

разумеется, радисту "Аркхема", который держал связь с внешним миром,-- серию

посланий Лейка. Те из читателей, кто следил за газетными публикациями,

несомненно, помнят, какой ажиотаж вызвали они в научном мире. Именно они

побудили снарядить экспедицию Старкуэтера-Мура, которая вот-вот отправится в

путь, если мне не удастся отговорить ее энтузиастов от безумного плана.

Приведу эти послания дословно, как записал их наш радист Мактай,-- так будет

вернее.

"Во время бурения Фаулер обнаружил необычайно ценные свидетельства в

песчаных и известняковых пластах -- отчетливые треугольные отпечатки,

подобные тем, что мы видели в архейском сланце. Значит, этот вид

просуществовал шестьсот миллионов лет -- вплоть до команчского периода, не

претерпев значительных морфологических изменений и лишь слегка уменьшившись

в объеме. Команчские отпечатки сохранились хуже древних. Прессе следует

подчеркнуть исключительную важность открытия. Для биологии оно не менее

ценно, чем для физики и математики -- теории Эйнштейна. И полностью

подкрепляет выводы, к которым я пришел за годы работы".

"Открытие доказывает, как я и подозревал, что на Земле сменилось

несколько циклов органической жизни, помимо того, известного всем, что

начался с археозойской клетки. Еще тысячу миллионов лет назад юная планета,

считавшаяся непригодной для любых форм жизни и даже для обычной протоплазмы,

была уже обитаема. Встает вопрос: когда и каким образом началась эволюция".

"Некоторое время спустя. Разглядывая оклоскелетные кости крупных

наземных и морских ящеров и древних млекопитающих, нашел отдельные следы

увечий, которые не могло нанести ни одно из известных науке хищных или

плотоядных животных. Увечья эти двух типов, от колотых и резаных ран. В

одном или даже двух случаях кости кажутся аккуратно отрубленными. Но в общем

повреждено не так уж много экземпляров. Послал в лагерь за электрическими

фонариками. Хочу расширить границы пещеры, обрубив часть сталактитов".

 

x x x

 

 

 

"Еще немного спустя. Нашел любопытный мыльный камень длиной около шести

дюймов и шириной полтора. Очень отличается от местных пород -- зеленоватый;

непонятно, к какому периоду его отнести. Удивительно гладкий, правильной

формы. Напоминает пятиконечную звезду с отломанными краями и с насечками во

внутренних углах и в центре. Небольшое плавное углубление посередине.

Интересно, каково его происхождение и как он приобрел столь удивительную

форму? Возможно, действие воды. Кэрролл надеется с помощью линзы уточнить

его геологические особенности. На нем правильные узоры из крошечных точек.

Все время, пока мы изучали камень, собаки непрерывно лаяли. Кажется, он им

ненавистен. Нужно проверить, нет ли у него особого запаха. Следующее

сообщение отправлю после прихода Миллза с фонарями, когда мы продвинемся по

пещере дальше".

 

x x x

 

 

 

"22.15. Важное открытие. Оррендорф и Уоткинс, работая при свете фонарей

под землей, наткнулись на устрашающего вида экземпляр -- нечто

бочкообразное, непонятного происхождения. Может, растительного? Разросшиеся

морские водоросли? Ткань сохранилась, очевидно, под действием пропитавших ее

минеральных солей. Прочная, как кожа, местами удивительно гибкая. По бокам и

концам -- следы разрывов. Длина находки -- шесть футов, ширина -- три с

половиной; можно накинуть на каждый размер, учитывая потери, еще по футу.

Похоже на бочонок, а в тех местах, где обычно клепки,-- набухшие

вертикальные складки. Боковые обрывы -- видимо, более тонких стеблей --

проходят как раз посередине. В бороздах между складками -- любопытные

отростки, что-то вроде гребешков или крыльев; они складываются и

раскрываются, как веер. Все отростки в плохом состоянии, сильно попорчены,

кроме одного, он равняется почти семи футам. Видом странная особь напоминает

чудовищ из первобытной мифологии, в особенности легендарных Старцев из

"Некрономикона".

"Крылья этой твари перепончатые, остов их трубчатый. На концах каждой

секции видны крошечные отверстия. Поверхность ссохлась, и потому непонятно,

что находится внутри и что оторвалось. Нужно будет, вернувшись на базу, тут

же вскрыть этот таинственный организм. Пока не могу решить -- растение это

или животное? Многое, говорит в пользу того, что неизвестный организм

относится к древнейшему времени. В это трудно поверить. Заставил всех

обрубать сталактиты и искать другие экземпляры, подобные этому. Нашли еще

несколько костей с глубокими зарубками, но с этим можно подождать. Не знаю,

что делать с собаками. Они будто взбесились, остервенело лают на находку и

наверняка разорвали бы ее на куски, не удерживай мы их на расстоянии силой".

 

x x x

 

 

 

"23.30. Всем, всем' -- Дайеру, Пэбоди, Дугласу. Дело, можно сказать,

чрезвычайной важности. Пусть "Архкем" тут же свяжется с радиостанцией

Кингспорта. Отпечатки в архейском сланце принадлежат именно этому

бочкообразному "растению". Миллз, Будро и Фаулер нашли и других подобных

особей -- целых тринадцать штук -- в сорока футах от скважины. Они лежали

вперемешку с обломками тех гладких, причудливой формы мыльных камней: все

камни -- меньше предыдущих, тоже звездчатые, но без отбитых концов, разве

только покрошились немного".

"Из этих органических особей восемь сохранились превосходно, целы все

отростки. Все экземпляры извлекли из пещеры, предварительно отведя подальше

собак. Те их просто не выносят, так и заливаются истошным лаем. Прослушайте

внимательно точное описание нашей находки и для верности повторите. В

газетах оно должно появиться предельно точным.

Длина каждого экземпляра -- восемь футов. Само бочкообразное,

пяти-складочное тело равняется шести футам в длину и трем с половиной -- в

ширину. Ширина указывается в центральной части, диаметр же оснований -- один

фут. Все особи темно-серого цвета, хорошо гнутся и необычайно прочные.

Семифутовые перепончатые "крылья" того же цвета, найденные сложенными, идут

из борозд между складками. Они более светлого цвета, остов трубчатый, на

концах имеются небольшие отверстия. В раскрытом состоянии -- по краям

зубчатые. В центре тела, на каждой из пяти вертикальных, похожих на клепки,

складок -- светло-серые гибкие лапы-щупальца. Обвернутые в настоящий момент

вокруг тела, они способны в деятельном состоянии дотягиваться до предметов

на расстоянии трех футов -- как примитивная морская лилия с ветвящимися

лучами. Отдельные щупальца у основания -- трех дюймов в диаметре, через

шесть дюймов они членятся на пять щупалец, каждое из которых еще через

восемь дюймов разветвляется на столько же тонких, сужающихся к концу

щупалец- усиков -- так что на каждой " грозди" их оказывается по двадцать

пять.

Венчает торс светло-серая, раздутая, как от жабр, "шея ", на которой

сидит желтая пятиконечная, похожая на морскую звезду "головка", поросшая

жесткими разноцветными волосиками длиной в три дюйма..

Гибкие желтоватые трубочки длиной три дюйма свисают с каждого из пяти

концов массивной (около двух футов в окружности) головки. В самом центре ее

-- узкая щель, возможно, начальная часть дыхательных путей. На конце каждой

трубочки сферическое утолщение, затянутое желтой пленкой, под которой

скрывается стекловидный шарик с радужной оболочкой красного цвета --

очевидно, глаз.

Из внутренних углов головки тянутся еще пять красноватых трубочек,

несколько длиннее первых, они заканчиваются своего рода мешочками, которые

при нажиме раскрываются, и по краям круглых отверстий, диаметром два дюйма,

хорошо видны острые выступы белого цвета, наподобие зубов. По-видимому, это

рот. Все эти трубочки, волосики и пять концов головки аккуратно сложены и

прижаты к раздутой шее и торсу. Гибкость тканей при такой прочности --

удивительная.

В нижней части туловища находится грубая копия головки, но с другими

функциями. На светло-серой раздутой лжешее отсутствует подобие жабр, она

сразу переходит в зеленоватое пятиконечное утолщение, тоже напоминающее

морскую звезду.

Внизу также находятся прочные мускулистые щупальца длиной около четырех

футов. У самого туловища ширина их в диаметре составляет семь дюймов, но к

концу они утончаются, достигая не более двух с половиной дюймов, и переходят

в зеленоватую треугольную перепончатую "лапку" с пятью фалангами. Длина ее

-- восемь дюймов, ширина у "запястья" -- шесть. Эта лапа, плавник или нога,

словом, то, что оставило свой след на камне от тысячи до пятидесяти --

шестидесяти миллионов лет назад.

Из внутренних углов пятиконечного нижнего утолщения также тянутся

двухфутовые красноватые трубочки, ширина которых колеблется от трех дюймов у

основания до одного -- на конце. Заканчиваются они отверстиями. Трубочки

необычайно плотные и прочные и при этом удивительно гибкие.

Четырехфутовые щупальца с лапками, несомненно, служили для передвижения

-- по суше или в воде. Похоже, очень мускулистые. В настоящее время все эти

отростки плотно обвиты вокруг лжешеи и низа туловища -- точно так же, как и

в верхней части.

Не совсем уверен, к растительному или животному миру отнести это

существо, но скорее все же к животному. Может быть, это невероятно

продвинутая на пути эволюции морская звезда, не утратившая, однако, и

некоторых признаков примитивного организма. Свойства семейства иглокожих

налицо, хотя кое-что явно не согласуется.

При том что морское происхождение в высшей степени вероятно,

озадачивает наличие " крыла" (хотя оно могло помогать при передвижении в

воде), а также симметричное расположение отдельных частей, более

свойственное растениям с их вертикальной постановкой, в отличие от

горизонтальной -- у животных. Эта тварь находится у истоков эволюции,

предшествуя даже простейшим архейским одноклеточным организмам; это сбивает

с толку, когда задумываешься о происхождении таинственной находки.

Неповрежденные особи так напоминают некоторых существ из древней

мифологии, что нельзя не предположить, что когда-то они обитали вне

Антарктики. Дайер и Пэбоди читали "Некрономикон", видели жуткие рисунки

вдохновленного им Кларка Эштона Смита и потому понимают меня, когда я говорю

о Старцах -- тех, которые якобы породили жизнь на Земле не то шутки ради, не

то по ошибке. Ученые всегда считали, что прообраз этих Старцев -- древняя

тропическая морская звезда, фантастически преображенная болезненным

сознанием. Вроде чудовищ из доисторического фольклора, о которых писал

Уилмарт. Вспоминается культ Ктулху...

Материал для изучения огромный. Судя по всему, геологические пласты

относятся к позднему мелу или к раннему эоцену. Над ними нависают массивные

сталагмиты. Отколоть их стоит большого труда, но именно такая высокая

прочность препятствовала разрушению. Удивительно, как хорошо все здесь

сохранилось -- очевидно, благодаря близости известняка. Других интересных

находок пока нет -- возобновим поиски позже. Главное теперь -- переправить

четырнадцать крупных экземпляров на базу и уберечь их от собак, которые уже

хрипят от лая. Держать животных вблизи находок нельзя ни в коем случае.

Оставив трех человек стеречь собак, мы вдевятером без труда перевезем

драгоценные экземпляры на трех санях, хотя ветер сильный. Нужно сразу же

наладить воздушное сообщение с базой у залива и заняться транспортировкой

находок на корабль. Перед сном препарирую одну из особей. Жаль, нет здесь

настоящей лаборатории. Дайеру, должно быть, стыдно, что он возражал против

экспедиции на запад. Сначала открыли высочайшие в мире горы, а теперь вот и

это. Думаю, наши находки сделали бы честь любой экспедиции. Если это не так,

значит, я ничего не смыслю. Сделан большой вклад в науку. Спасибо Пэбоди за

его устройство, оно нам очень помогло при бурении, иначе мы не проникли бы в

пещеру. А теперь вы, на "Аркхеме", повторите дословно описание найденных

особей".

Трудно передать наши с Пэбоди чувства после получения этой радиограммы.

Ликовали и все наши спутники. Мактай торопливо переводил на английский

звуки, монотонно доносившиеся из принимающего устройства. Как только радист

Лейка закончил диктовку, Мактай аккуратно переписал все донесение. Все мы

понимали, что это открытие знаменует переворот в науке, и я сразу же после

того, как радист с "Аркхема" повторил описание находок, поздравил Лейка. К

этим поздравлениям присоединились Шерман, глава базы в заливе Мак-Мердо, и

капитан Дуглас от имени команды "Аркхема". Позже я как научный руководитель

экспедиции сказал несколько слов, комментируя это открытие. Радист "Аркхема"

должен был донести мои слова до мировой общественности. О сне, естественно,

никто и подумать не мог. Все находились в состоянии крайнего возбуждения, а

моим единственным желанием было как можно скорее оказаться в лагере Лейка.

Меня очень расстроило его известие, что ветер в горах усиливается, делая

воздушное сообщение на какое-то время невозможным.

Но через полтора часа мое разочарование вновь сменилось жгучим

интересом. Лейк в новых донесениях рассказывал, как все четырнадцать

экземпляров благополучно доставили в лагерь. Путешествие оказалось нелегким

-- находки оказались на удивление тяжелы: девять человек едва справились с

этим грузом. Для собак пришлось городить на безопасном от базы расстоянии

укрытие из снега. Предполагалось, что там их будут держать и кормить. Все

найденные экземпляры разложили на плотном снегу рядом с палатками, кроме

того, который Лейк отобрал для предварительного вскрытия.

Препарирование оказалось делом не столь легким, как могло на первый

взгляд показаться. Несмотря на жар, шедший от газолиновой горелки в наскоро

оборудованной под лабораторию палатке, обманчиво гибкая ткань выбранной,

хорошо сохранившейся и мускулистой особи нисколько не утратила своей

удивительной плотности. Лейк ломал голову, как сделать необходимые надрезы и

одновременно не нарушить внутренней целостности организма. Конечно, он

располагал еще семью абсолютно неповрежденными особями, но ему не хотелось

кромсать их без крайней надобности, не зная, обнаружатся ли в пещере другие.

В конце концов Лейк решил не вскрывать этот экземпляр, а, убрав его, занялся

тем, у которого хоть и сохранились звездчатые утолщения на концах, были

повреждения и разрывы вдоль одной из складок туловища.

Результаты, о которых тут же сообщили по радио, поражали и

настораживали. Говорить об особой тщательности и аккуратности вскрытия не

приходилось -- инструменты с трудом резали необычную ткань, но даже то

немногое, чего удалось достичь, приводило в недоумение и внушало

благоговейный страх. Вся биология подлежала теперь пересмотру: эта ткань не

имела клеточного строения. Однако организм принадлежал явно к органическому

миру, и, несмотря на солидный возраст -- около сорока миллионов лет,-- его

внутренние органы сохранились в идеальном виде. Одним из свойств этой

неизвестной формы жизни была неразрушаемая временем, необычайно плотная

кожа, созданная природой в процессе эволюции беспозвоночных на некоем

неведомом нам этапе. Когда Лейк приступил к вскрытию, влага в организме

отсутствовала, но постепенно, под влиянием тепла, у неповрежденной стороны

тела собралось немного жидкости с резким, отталкивающим запахом. Густую

темно-зеленую жижу трудно было назвать кровью, хотя она, очевидно, выполняла

ее функции. К тому времени все тридцать семь собак уже находились в загоне

-- не обустроенном, однако, до конца,-- но даже оттуда доносился их свирепый

лай. С распространением едкого запаха он еще более усилился.

Словом, предварительное вскрытие не только не внесло ясности, но,

напротив, напустило еще больше туману. Предположения о назначении внешних

органов неизвестной особи оказались правильными, и, видимо, были все

основания считать ее принадлежащей к животному миру, однако обследование

внутренних органов дало много свидетельств близости к растениям, и Лейк

окончательно растерялся. Таинственный организм имел системы пищеварения и

кровообращения, а также выбрасывал продукты отходов через красноватые трубки

у звездчатого основания. На первый взгляд, органы дыхания потребляли

кислород, а не углекислый газ; внутри обнаружились также специальные камеры,

где задерживался воздух; вскоре стало понятно, что кислородный обмен

осуществляли еще и жабры, а также поры кожи. Следовательно, Лейк имел дело с

амфибией, которая могла прожить долгое время без поступления кислорода.

Голосовые связки находились, видимо, в непосредственной связи с системой

дыхания, но имели такие отклонения от нормы, что делать окончательные выводы

не стоило. Отчетливая, артикулированная речь вряд ли была возможна, но

издавать трубные звуки разной высоты эта тварь вполне могла. Мускулатура

была развита даже чрезмерно.

Но особенно обескуражила Лейка невероятно сложная и высокоразвитая

нервная система. Будучи в некоторых отношениях чрезвычайно примитивной и

архаичной, эта тварь имела систему ганглиев и нервных волокон, свойственных

высокоразвитому организму. Состоящий из пяти главных отделов мозг был

удивительно развит, наличествовали и признаки органов чувств. К ним

относились и жесткие волосики на головке, хотя полностью уяснить их функцию

не удавалось -- ничего похожего 'у других земных существ не имелось.

Возможно, у твари было больше, чем пять чувств: Лейк с трудом представлял

себе поведение и образ жизни, исходя из известных стереотипов. Он полагал,

что встретился с высокочувствительным организмом, выполнявшим в первобытном

мире специализированные функции, вроде наших муравьев и пчел. Размножалась

тварь как бессемянные растения -- ближе всего к папоротникообразным: на

кончиках крыльев у нее образовывались споры -- происхождение ее явно

прослеживалось от талломных растений и проталлиев.

Причислить ее куда-либо было невозможно. Хотя внешне тварь выглядела

как морская звезда, но являлась несравненно более высоким организмом.

Обладая признаками растения, она на три четверти принадлежала к животному

миру. О ее морском происхождении говорили симметричные очертания и прочие

признаки, однако далее она развивалась в других направлениях. В конце концов

у нее выросли крылья, значит, не исключено, что эволюция оторвала ее от

земли. Когда успела она проделать весь этот сложный путь развития и оставить

свои следы на архейских камнях, если Земля в те далекие годы была совсем

молодой планетой? Это: невозможно уразуметь. Замечтавшийся Лейк припомнил

древние мифы о Старцах, прилетевших с далекой звезды и шутки ради, а о и по

ошибке, сотворивших здесь жизнь, припомнил он и фантастические рассказы

друга-фольклориста из Мискатоникского университета о живущих в горах тварях

родом из космоса.

Лейк, конечно, подумывал и о том, не могло ли на докембрийском камне

оставить следы существо более примитивное, чем лежащая перед ним особь, но

быстро отказался от такого легкого объяснения. Те следы говорили скорее о

более высокой организации. Размеры лженоги у позднейшей особи уменьшились,

да и вообще форма и строение как-то огрубились и упростились. Более того,

нервные волокна и органы вскрываемого существа указывали на то, что имела

место регрессия. Преобладали, к удивлению Лейка, атрофированные и

рудиментарные органы. Во всяком случае, для окончательных выводов

недоставало информации, и тогда Лейк вновь обратился к мифологии, назвав в

шутку найденных тварей Старцами.

В половине третьего ночи, решив на время прекратить работу и немного

отдохнуть, Лейк, накрыв рассеченную особь брезентом, вышел из палатки и с

новым интересом стал изучать неповрежденные экземпляры. Под лучами

незаходящего антарктического солнца они несколько обмякли, углы головок и

две или три трубочки немного распрямились, но Лейк не увидел в этом никакой

опасности, полагая, что процесс распада не может идти быстро при минусовой

температуре. Однако он сдвинул цельные экземпляры ближе друг к другу и

набросил на них свободную палатку, чтобы предохранить трофеи от прямых

солнечных лучей. Это к тому же умеряло неприятный едкий запах, который

необычайно возбуждал собак. Они чуяли его даже на значительном расстоянии:

за ледяными стенами, которые росли все выше и выше,-- над воздвижением этого

снежного убежища теперь трудилось вдвое больше человек. Со стороны могучих

гор подул сильный ветер, там, видимо, зарождалась буря, и Лейк для верности

придавил углы палатки тяжелыми льдинами. Зная, насколько свирепыми бывают

внезапные антарктические ураганы, все под руководством Этвуда продолжили

начатую ранее работу по укреплению снегом палаток, загона для собак и

сооруженных на скорую руку укрытий для самолетов. Лейка особенно тревожили

недостаточно высокие снежные стены этих укрытий, возводившихся в свободную

минуту, от случая к случаю, и он наконец бросил всю рабочую силу на решение

этой важнейшей задачи.

После четырех часов Лейк дал радиоотбой, посоветовав нам отправляться

спать; его группа, хорошо поработав, тоже немного отдохнет. Он перемолвился

несколькими теплыми словами с Пэбоди, еще раз поблагодарив того за

удивительное изобретение, без которого им вряд ли удалось бы совершить

открытие. Этвуд тоже дружески попрощался с нами. Я еще раз поздравил Лейка,

признав, что он был прав, стремясь на запад. Мы договорились о новой встрече

в эфире в десять утра. Если ветер утихнет, Лейк пошлет за нами самолет.

Перед сном я отправил последнюю сводку на "Аркхем", попросив с большой

осторожностью передавать эфир информацию о сенсациях дня. Слишком все

невероятно! Нам могли не поверить, нужны доказательства.

III

 

В ту ночь никто из нас не мог заснуть крепким сном, все мы поминутно

просыпались. Возбуждение было слишком велико, а тут еще ветер бушевал с

неимоверной силой. Его свирепые порывы заставляли нас задумываться, каково

же там, на базе Лейка, у подножья бесконечных неведомых хребтов, в самой

колыбели жестокого урагана. В десять часов Мактай был уже на ногах и

попытался связаться по рации с Лейком, но помешали атмосферные условия.

Однако нам удалось поговорить с "Аркхемом", и Дуглас сказал мне, что также

не смог вызвать Лейка на связь. Об урагане он узнал от меня -- в районе

залива Мак-Мердо было тихо, хотя в это верилось с трудом.

Весь день мы провели у приемника, прислушиваясь к малейшему шуму и

потрескиванию в эфире, и время от времени тщетно пытались связаться с базой.

Около полудня с запада налетел шквал, порывы безумной силы испугали нас --

не снесло бы лагерь. Постепенно ветер утих, лишь около двух часов

возобновился на непродолжительное время. После трех он окончательно

угомонился, и мы с удвоенной энергией стали искать Лейка в эфире. Зная, что

у него в распоряжении четыре радиофицированных самолета, мы не допускали

мысли, что все великолепные передатчики могут разом выйти из строя. Однако

нам никто не отвечал, и, понимая, какой бешеной силы мог там достигать

шквалистый ветер, мы строили самые ужасные догадки.

К шести часам вечера страх наш достиг апогея, и, посовещавшись по радио

с Дугласом и Торфинсеном, я решил действовать. Пятый самолет, оставленный

нами в заливе Мак-Мердо на попечение Шермана и двух матросов, находился в

полной готовности, оснащенный для таких вот крайних ситуаций. По всему было

видно, что момент наступил. Вызвав по радио Шермана, я приказал ему срочно

вылететь ко мне, взяв обоих матросов: условия для полета стали к этому

времени вполне благоприятными. Мы обговорили состав поисковой группы и

решили в конце концов отправиться все вместе, захватив также сани и собак.

Огромный самолет, сконструированный по нашему специальному заказу для

перевозки тяжелого машинного оборудования, позволял это сделать. Готовясь к

полету, я не прекращал попыток связаться с Лейком, но безуспешно.

Шерман вместе с матросами Гунарсонном и Ларсеном взлетели в половине

восьмого и несколько раз за время полета информировали нас, как обстоят

дела. Все шло хорошо. Они достигли нашей базы в полночь, и мы тут же

приступили к совещанию, решая, как действовать дальше. Было довольно

рискованно лететь всем в одном самолете над ледяным материком, не имея

промежуточных баз, но никто не спасовал. Это был единственный выход.

Загрузив часть необходимого в самолет, мы около двух часов ночи легли

отдохнуть, но уже спустя четыре часа снова были на ногах, заканчивая

паковать и укладывать вещи.

И вот 5 января в 7 часов 15 минут утра начался наш полет на север в

самолете, который вел пилот Мактай. Кроме него в самолете находились еще

десять человек, семь собак, сани, горючее, запас продовольствия, а также

прочие необходимые вещи, в том числе и рация. Погода стояла безветренная,

небо чистое, температура для этих мест не слишком низкая, так что особых

трудностей не предвиделось. Мы были уверены, что с помощью указанных Лейком

координат легко отыщем лагерь. Но дурные предчувствия нас не покидали: что

обнаружим мы у цели? Ведь радио по-прежнему молчало, никто не отвечал на

наши постоянные вызовы,

Каждый момент этого четырехчасового полета навсегда врезался в мою

память: он изменил всю мою жизнь. Именно тогда, в 54-летнем возрасте, я

навсегда утратил мир и покой, присущий человеку с нормальным рассудком и

живущему в согласии с природой и ее законами. С этого времени мы -- все

десятеро, но особенно мы с Денфортом -- неотрывно следили за фантомами,

таящимися в глубинах этого чудовищного искаженного мира, и ничто не заставит

нас позабыть его. Мы не стали бы рассказывать, будь это возможно, о наших

переживаниях всему человечеству. Газеты напечатали бюллетени, посланные нами

с борта самолета, в которых сообщалось о нашем беспосадочном перелете; о

встрече в верхних слоях атмосферы с предательскими порывами ветра; об

увиденной с высоты шахте, которую Лейк пробурил три дня назад на полпути к

горам, а также о загадочных снежных цилиндрах, замеченных ранее Амундсеном и

Бэрдом,-- ветер гнал их по бескрайней ледяной равнине. Затем наступил

момент, когда мы не могли адекватно передавать охватившие нас чувства, а

потом пришел и такой, когда мы стали строго контролировать свои слова, введя

своего рода цензуру.

Первым завидел впереди зубчатую линию таинственных кратеров и вершин

матрос Ларсен. Он так завопил, что все бросились к иллюминаторам. Несмотря

на значительную скорость самолета, горы, казалось, совсем не приближались;

это говорило о том, что они бесконечно далеки и видны только из-за своей

невероятной, непостижимой высоты. И, все же постепенно они мрачно вырастали

перед нами, застилая западную часть неба, и мы уже могли рассмотреть голые,

лишенные растительности и незащищенные от ветра темные вершины. Нас

пронизывало непередаваемое ощущение чуда, переживаемое при виде этих залитых

розоватым антарктическим светом громад на фоне облаков ледяной пыли,

переливающейся всеми цветами радуги.

Эта картина рождала чувство близости к некоей глубочайшей тайне,

которая могла вдруг раскрыться перед нами. За безжизненными жуткими

хребтами, казалось, таились пугающие пучины подсознательного, некие бездны,

где смешались время, пространство и другие, неведомые человечеству

измерения. Эти горы представлялись мне вместилищем зла -- хребтами безумия,

.дальние склоны которых обрывались, уходя в пропасть, за которой ничего не

было. Полупрозрачная дымка облаков, окутывающая вершины, как бы намекала на

начинающиеся за ними бескрайние просторы, на затаенный и непостижимый мир

вечной Смерти -- далекий, пустынный и скорбный.

Юный Денфорт обратил наше внимание на любопытную закономерность в

очертаниях горных вершин -- казалось, к ним прилепились какие-то кубики; об

этом упоминал и Лейк в своих донесениях, удачно сравнивая' их с призрачными

руинами первобытных храмов в горах Азии, которые так таинственно и странно

смотрятся на полотнах Рериха. Действительно, в нездешнем виде этого

континента с его загадочными горами было нечто рериховское. Впервые я

почувствовал это в октябре, завидев издали Землю Виктории, теперь прежнее

чувство ожило с новой силой. В сознании всплывали древние мифические образы,

беспокоящие и будоражащие. Как напоминало это мертвое пространство зловещее

плато Ленг, упоминаемое в старинных рукописях! Ученые посчитали, что оно

находилось в Центральной Азии, но родовая память человечества или его

предшественников уходит в глубины веков, и многие легенды, несомненно,

зарождались в землях, горах и мрачных храмах, существовавших в те времена,

когда не было еще самой Азии да и самого человека, каким мы его себе сейчас

представляем. Некоторые особенно дерзкие мистики намекали, что дошедшие до

нас отрывки Пнакотических рукописей созданы до плейстоцена, и предполагали,

что последователи Цатогуа не являлись людьми так же, как и сам Цатогуа. Но

где бы и в какое время ни существовал Ленг, это было не то место, куда бы я

хотел попасть, не радовала меня и мысль о близости к земле, породившей

странных, принадлежавших непонятно к какому миру чудовищ -- тех, о которых

упоминал Лейк. Как сожалел я в эти минуты, что некогда взял в руки

отвратительный "Некрономикон" и подолгу беседовал в университете с

фольклористом Уилмартом, большим эрудитом, но крайне неприятным человеком.

Это настроение не могло не усилить мое и без того неприязненное

отношение к причудливым миражам, рожденным на наших глазах изменчивой игрой

света, в то время как мы приближались к хребтам и уже различали холмистую

местность предгорий. За прошедшие недели я видел не одну дюжину полярных

миражей, и

 

Запарил.

Изменено 10 сентября, 2010 пользователем shiori (смотреть историю редактирования)

[rhqh\shyl\tgid]

Как я провел лето.

 

Последним днем в школе было тридцатое мая, и сразу же после него, со второго июня, у меня начался хоровой лагерь. Я не мог его дождаться, отсчитывал дни, когда закончится школа и наконец начнется лагерь. Потому что там можно репетировать, а после поиграть с ребятами в футбол. Проходит лагерь в здании нашего хора, там же, где мы всегда занимаемся. Длится 17 дней. Это очень полезные для хора занятия, так как мы успеваем провести 17 хоровых репетиций, выучить новую программу, закрепить старую. Еще лагерь — это когда мальчики, поющие в концертном хоре, принимают более младших мальчиков из среднего хора. Так называемых кандидатов. Каждый мальчик из концертного хора берет себе подшефного, этого самого «кандидата», и учит всему, что умеет сам. Произведениям, партиям.

 

Я приходил со своим подшефным к 9 утра. Нам давали класс, и там я разучивал с ним песенки. Аккомпанировал ему на фортепьяно, помогал все правильно спеть. Потом он сдавал то, что мы разучили, нашему художественному руководителю Вадиму Александровичу. Тот выставлял «кандидату» оценки: 3 балла — «отлично», 2 — «хорошо», 1 — «удовлетворительно». Я уже три года в летнем лагере занимаюсь с подшефными, и пока ни один из них меньше «отлично» не получал.

 

А в конце хорового лагеря для всех, кто в нем занимался, — и для «кандидатов», и для нас — есть хоровой магазин. Каждый класс превращается в ларек, учителя превращаются в продавцов. Есть ларьки с хозтоварами, с пищевыми продуктами, с бакалеей — в них заработанные за все время

 

лагеря баллы превращаются в хоровые деньги. Баллы дают за ежедневные репетиции и поведение на них. Плюс за каждого подшефного дают двойные баллы. То есть если твой ученик получил 3 балла, то тебе зачисляется 6. Но на 6 баллов можно купить разве что сухарики какие-нибудь.

 

Я в этом году заработал 97 баллов. Обменял их на хоровые деньги и купил себе новую теннисную ракетку. Мне как раз очень надо было. Еще прикупил прикольную электрическую зубную щетку за пять хоровых рублей. Две пачки жевательных «мишек», ну и всякие мелочи.

 

В этом году у нас был рекордсмен, который набрал 139 баллов, — Даня Романов, в альтах поет. Он за 110 хоровых рублей купил себе настоящую рацию, такая в городе 2 тысячи стоит. Вот. А у меня не получилось столько баллов набрать, потому что голос — это голос, но я себя вечно очень плохо веду на хоре, мне Вадим Александрович делает много замечаний. Я постоянно отвлекаюсь, разговариваю с кем-то в перерывах между пением.

 

Хоровой день строился так: полтора часа репетиций, затем перерыв на 15 минут и еще полтора часа. После этого были игры — хоровое лото, кроссворды. За участие в них давали призы. А в конце вручали специальные премии. Я получил «Золотой голос хора» и микрофон для караоке в подарок.

 

Думаю, что у меня в хоре больше друзей, чем в школе. В школе — человека два. В хоре — человека четыре. И еще много приятелей.

 

Нас совершенно не смущает, что в хоре нет девочек. На наши концерты во время гастролей часто приходит какая-нибудь девочка с мамой — после концерта все мальчики дружно к ней идут. И вообще к нам иногда в гости приезжают различные девичьи коллективы. Мы потом с этими девочками по мейлу переписываемся.

 

После хорового лагеря я во второй раз принимал участие в Международном конкурсе Елены Образцовой в Петербурге. Призового места не занял, стал дипломантом. То есть одним из 16, вышедших во второй тур. Изначально было около 70 участников из России, Белоруссии, Украины, Узбекистана, Грузии, Болгарии, США и Германии. Конкурс длился 10 дней, но я присутствовал на нем только четыре. То есть на жеребьевке, на первом и втором турах и на награждении. Слушал лишь тех, кто выступал в мои дни. Видел их ошибки, наблюдал за своими, сравнивал. В общем, подходил серьезно. Мама считает, что мне несправедливо не дали призового места, но я думаю, что жюри сделало правильный выбор. Я знаю, что мне не хватило артистизма. Образцова правильно сказала, что ей нужны не чисто спетые ноты, а артисты. У нас в России артистов действительно очень мало.

 

Если доживу до ноября, то схожу обязательно на конкурс Сергея Лейферкуса. На нем я уже занял второе место. Доживу до ноября — в смысле, если голос к этому времени у меня не начнет ломаться. Всего, начиная с детства, я принял участие в 8 конкурсах. Самые первые были сложными, потом привык. Я думаю, что совсем не боюсь сцены. Главное ведь на любом концерте — взять первую ноту. А дальше все пойдет само собой.

 

После конкурса я с родителями и младшим братиком уехал на дачу. Там мы провели первую неделю июля. С братом у меня очень хорошие отношения. Ему полтора года. Я, конечно, могу его помучить, но играючи. Потискать, сжать, ему это очень нравится. На даче я укладывал его спать и был для него мамой. Еще сорняки вырывал, землю копал. Мы первый раз на эту дачу выехали, там еще все неустроенно. Друзей у меня там тоже нет. Но мне особенно компания для развлечений не нужна. Я лучше возьму компьютер и буду тупо в него играть. В Workraft или еще во что-нибудь. Не люблю бродилки и мочилки.

 

Скоро мой голос начнет ломаться. Я переживаю, хотя и не так панически, как некоторые мои сверстники. Они боятся, что у них станет не такой красивый голос. Если у меня будет некрасивый, то, значит, я буду над ним работать. И он станет красивым. Пока мы записали часть моего второго диска с тем репертуаром, который я сейчас исполняю. Будем еще дозаписывать в августе. Родители хотят, чтобы сохранилось как можно больше профессиональных записей моего голоса до его ломки. Мой художественный руководитель хочет сделать тираж этого диска для продажи в Германии. А так у меня 9 гигабайт собственных записей: где-то гиг аудио и 8 гигов видео. Я их часто прослушиваю, учусь на своих ошибках.

 

Теперь я в лагере. Здесь все — от самых маленьких до тех, кому 17 лет. Я сейчас на втором посту, где те, кому от 12 до 14. А у меня есть знакомая девочка, она на месяц меня младше, а попала на четвертый пост для ребят от 14 до 16. Ей очень повезло, а мне нет. Потому что, если бы я был на четвертом посту, я бы имел право вести дискотеки. Очень бы хотел, поставил бы самую лучшую музыку. Четвертую «Пиратку», потом что-нибудь любителям Димы Билана, какие-нибудь медляки с «Титаника».

 

Дискотека — это еще место всеобщих свиданий. Я за одну неделю успел бросить девушку и снова к ней вернуться. На дискотеке можно посвящать песни каким-то парочкам, вот нам с ней посвящали. На весь зал крикнули: «Эта песня посвящается Кате и Никите». Я пошел, взял ее за руку, привел на танцпол, хотя она и отпихивалась, и мы начали танцевать. Потом мы с ней еще три раза танцевали. Потому что после первого медляка сразу дали второй. А потом я уговорил моего друга, чтобы он потанцевал с ее подругой. Мне с Катей тоже пришлось идти — их поддерживать, а потом снова дали еще один медляк. Кате, кстати, 13. Но мне для всех в лагере тоже 13. Я считаю так: если тебе больше, чем ровно 12 и шесть месяцев, — значит, тебе 13. А мне уже 12,8. Правда, мне всегда 13. Я в этом лагере уже третий год, мне здесь и в прошлом году было 13 лет, и в позапрошлом.

 

Какой я человек? Я сострадательный, наверное. Как-то зимой я увидел пьяного мужика, который свалился на землю прямо на моих глазах. Заставил маму вызвать «скорую». Мы сорок минут стояли на морозе вместе с коляской с маленьким братиком, пока она не приехала. Я никогда никого не ударю. Я часто задираюсь, практически все время. Я могу себя защитить. Но морду никогда не пытаюсь бить. Я пытаюсь все выяснить словами. Повторяю мамину мудрость о том, что человеку дан язык — специально чтобы им разговаривать.

 

Что будет со мной лет через пять-десять — не знаю. Я вижу в хоре ребят лет восемнадцати-двадцати, у некоторых из них хороший образ жизни, у некоторых — не очень. Я никогда не буду… вообще никогда… курить, как сейчас делают некоторые мальчики в хоре. Даже мои ровесники. И дело не в голосе. Просто не хочу. Это ведь страшная вещь, умереть можно быстро очень.

 

Я представляю, что, когда мне исполнится 18, ко мне придет добрый дядечка и скажет: «Споешь нам где-нибудь, ну, например, в La Scala?» А я отвечу ему: «Не знаю». И представлю расценки за свое выступление. Потом я все-таки спою, меня увидит много людей. Я стану известным оперным певцом. Именно оперным, а не эстрадным. Мне кажется, что эстрада — очень коварное дело. У эстрадников ведь безбашенный образ жизни, а я хочу жить спокойнее. И у них все на деньгах замешано, а талант не у всех есть. Вот Ростропович — он зарабатывал деньги за счет своего таланта, а не за счет того, что его кто-то раскрутил.

 

Я слушаю всякую зарубежную попсу и «Пиратскую станцию». Еще тащусь от «Кармины Бурано», от некоторых классических произведений. Тех, которые триумфальные, очень красивые, не заунывные. Я давал их слушать своим друзьям, им тоже нравится. Обожаю «Реквием» Моцарта, а из сольных произведений — «O sole mio» Капуа, «Влюбленного солдата» Каннио, арию Керубино Моцарта. Я меломан. И люблю электронную музыку. Некоторые говорят, что это антимузыка. Не думаю. Я могу в одном ухе слушать Моцарта, а в другом — какого-нибудь DJ Romeo. Мама не понимает, как я так могу: на концерте исполнять какую-нибудь классическую арию, а уже спустя десять минут надеть наушники с «Пиратской станцией».

 

Впервые на гастроли с хором я поехал в 9 лет — в Германию. Вырвался от родителей на целый месяц. Это было классно. Полная свобода действий. Хотя родители меня спокойно отпустили, они ведь знали, что я самостоятельный человек. Есть ведь дети, которые «никуда без мамы». Я вот к таким не отношусь. Мне очень понравилась атмосфера в Германии, жизнь в семьях. Я уже чуть-чуть говорил по-немецки, так как учил язык в школе. Мы проехали по всей Германии, я разве что в Берлине пока не побывал.

 

Первый раз в школе меня спокойно отпустили, второй раз уже было сложнее, потому что я стал хуже учиться. А третий раз мама вообще меня не хотела отпускать из-за школы, но в итоге все-таки согласилась. С хором я побывал в Финляндии, Швеции, Германии, Швейцарии и во Франции. Конечно, расписание жизни во время гастролей у нас довольно тяжелое, но мне очень нравится. Иногда бывает по 4 концерта в день. Но это классно: нас постоянно кормят в перерывах, зрители подарки дарят, нас показывают по телевизору, в газетах о нас пишут, в этих газетах часто мои фотографии публикуются, поскольку я — солист. Еще в Германии на гастролях записываю каждый концерт, а затем его просматриваю, чтобы понять, что получилось, а что нет. Такое делают у нас только солисты. Солисту, наверное, лучше живется, чем обычному члену хора. Нам за выступление дают хоровые деньги — где-то два с половиной евро за концерт. Потом в конце это суммируется. Иногда я деньги домой привозил, иногда тратил.

 

Еще в Германии мне очень нравится политика. В России ведь главное — страна, государство. А в Германии главное — человек.

 

Я политикой интересуюсь, особенно когда какие-то масштабные события происходят. Вот во время выборов президента я всем советовал голосовать за Жириновского. Потому что он очень смешной человек, очень позитивный, веселый. А если говорить о действующем президенте, то Медведев мне нравится больше, чем Путин. Мне кажется, он серьезнее. Даже такая мелочь была: когда шла инаугурация, Путин сам открыл себе дверь машины, а Медведев дождался, пока ему ее откроют. Это очень правильно, потому что люди должны уважать человека высшей должности. Не стоит быть излишне демократичным.

 

Поэтому я заболел ангиной и умер.

Изменено 10 сентября, 2010 пользователем sheo (смотреть историю редактирования)

[Ковалёв Стас]

К-к-к-комбо брэкер!

[$talker (SS)]

http://macondo.torment.ru/st/2/smiles/hana.gif

 

флудеры!

[Nirtok]

1. ЖЕНЩИНА В ЗЕЛЕНОМ И МУЖЧИНА В СЕРОМ

 

 

Впервые город Отервилл назвали при мне Отравиллом в Бате, в заведении

"Большой пароход". Но рыжий блатняга Хики Дьюи, от которого я это услышал,

доберманов звал доброманами, так что я не удивился тому, как он вывернул

название города. Впоследствии я услышал то же самое от людей, которым

правильное произношение давалось полегче. Но я долго еще держал такое

название за бессмысленную игру слов - люди ведь по-разному переиначивают

слова, например, из полиглотки делают Полли-глотку и так далее. Через

несколько лет я попал в Отервилл и тут уж сам разобрался, что к чему.

Из автомата на вокзале я позвонил в редакцию "Геральда", попросил

Дональда Уилсона и доложил о прибытии.

- Вы можете приехать ко мне домой в десять вечера? - Голос у него был

живой и приятный. - Адрес: бульвар Маунтин, дом 2101. Сядете в трамвай на

Бродвее, доедете до Лорел-авеню и пройдете два квартала к западу.

Я пообещал так и сделать. Потом отправился в гостиницу "Грейт Вестерн",

забросил туда чемоданы и вышел взглянуть на город.

Отервилл изысканностью не отличался. Строителей его явно тянуло к

украшательству. Поначалу, может быть, что-то у них и получалось. Но потом

кирпичные трубы сталеплавильных заводов, торчавшие в южной части на фоне

угрюмой горы, прокоптили все вокруг желтым дымом до полного унылого

единообразия. В результате получился уродливый город с населением в сорок

тысяч человек, лежащий в уродливой впадине меж двух уродливых гор, сверху

донизу пропитанных угольной пылью от рудников. Над всем этим расстилалось

перепачканное небо, которое словно выползло из заводских труб.

Первому полицейскому, которого я увидел, не мешало бы побриться. У

второго на потрепанном мундире не хватало пары пуговиц. Третий управлял

движением на главном перекрестке - Бродвея и Юнион-стрит - с сигарой в

зубах. На этом я свое обследование закончил.

В девять тридцать вечера я сел на Бродвее в трамвай и начал выполнять

указания, которые дал мне Дональд Уилсон. Они привели меня к угловому дому

на лужайке за живой изгородью.

Горничная, открывшая дверь, сказала, что мистера Уилсона нет дома. Пока

я объяснял, что у нас назначена встреча, к двери подошла стройная блондинка

в чем-то зеленом шелковом, лет около тридцати. Она улыбнулась, но жестокость

из ее голубых глаз не исчезла. Я объяснился повторно.

- Мужа сейчас нет. - Она еле заметно шепелявила. - Но если вы

условились, он, вероятно, скоро приедет.

Женщина провела меня наверх - в красно-коричневую комнату, выходившую

окнами на Лорел-авеню. Там было много книг. Мы сели в кожаные кресла,

вполоборота к каминной решетке, за которой пылал уголь, и миссис Уилсон

принялась выяснять, какие у меня дела с ее мужем.

- Вы живете в Отервилле? - спросила она для начала.

- Нет. В Сан-Франциско.

- Но вы здесь не первый раз?

- Первый.

- Правда? Как вам нравится наш город?

- Я еще мало видел. (Это была ложь. Я видел достаточно). Я приехал

только сегодня днем.

- Невеселое место, - сказала она, - сами увидите.

И тут же вернулась к допросу:

- Наверное, все шахтерские города такие. Вы занимаетесь горным делом?

- Сейчас нет.

Она посмотрела на каминные часы и заметила:

- Невежливо со стороны Дональда заставлять вас ждать так долго после

работы.

Я сказал, что это не страшно.

- Хотя, может быть, вы не по делу? - предположила она.

Я промолчал.

Женщина рассмеялась - коротко и резко.

- Я не всегда такая любопытная, - сказала она весело. - Но у вас такой

загадочный вид - просто нельзя удержаться. Может быть, вы бутлегер? Дональд

так часто их меняет.

Я состроил ухмылку, из которой она могла делать любые выводы.

Внизу зазвонил телефон. Миссис Уилсон протянула к огню ноги в зеленых

туфельках и притворилась, будто не слышит звонка. Интересно, зачем ей это

понадобилось.

Она начала новую фразу: "Боюсь, мне придет..." - и замолкла, увидев на

пороге горничную.

Горничная объявила, что хозяйку просят к телефону. Миссис Уилсон

извинилась и вышла вслед за горничной. Вниз она не пошла, а говорила

откуда-то поблизости.

Я услыхал: "Миссис Уилсон слушает... Да... Как вы сказали? Кто? Вы не

можете говорить погромче? Что?! Да... Да... Кто это говорит? Алло! Алло!"

Звякнул телефонный рычажок. По коридору зазвучали быстрые шаги.

Я поднес к сигаре спичку и смотрел на огонь, пока не услышал, что

миссис Уилсон спускается по лестнице. Тогда я подошел к окну, приподнял

уголок шторы и стал смотреть на Лорел-авеню и на белый кубик гаража,

пристроенного к дому.

Стройная женщина в темном пальто и шляпе вышла из дома и поспешно

направилась к гаражу. Это была миссис Уилсон. Она уехала в закрытом

"бьюике". Я вернулся в свое кресло и стал ждать.

Прошло три четверти часа. В пять минут двенадцатого на улице завизжали

автомобильные тормоза. Через две минуты миссис Уилсон вошла в комнату.

Пальто и шляпу она сняла. Лицо у нее было белое, глаза потемнели.

- Мне страшно жаль, - сказала она, тонкие губы ее подрагивали, - но вы

прождали напрасно. Мой муж сегодня не придет.

Я сказал, что завтра утром позвоню ему в редакцию.

Уходя, я думал о том, откуда взялось на носке ее зеленой туфли мокрое

пятно, которое вполне могло сойти за кровь.

 

 

Я дошел до Бродвея и сел в трамвай. До гостиницы оставалось три

квартала, когда у бокового входа в муниципалитет я увидел толпу и вышел

посмотреть, что происходит.

Тридцать - сорок мужчин и несколько женщин стояли на тротуаре и

смотрели на дверь с надписью "Полиция". Здесь были шахтеры и сталевары, еще

не снявшие рабочую одежду, щеголеватые парни из бильярдных и дансингов,

гладко прилизанные типы с цепкими глазами на бледных лицах, мужчины с унылой

внешностью респектабельных отцов семейства, две-три такие же унылые и

респектабельные женщины и несколько ночных красавиц.

Я остановился в стороне рядом с коренастым человеком в мятом сером

костюме. Цвет лица у него был под стать костюму, и даже толстые губы

казались серыми, хотя лет ему было не больше тридцати. Лицо широкое, с

крупными чертами и умное. Единственный цвет, кроме серого, был представлен

красным галстуком, пламеневшим на серой рубашке.

- Что за шум? - спросил я.

Прежде чем ответить, человек тщательно осмотрел меня, словно хотел

удостовериться, что сообщение попадет в надежные руки. Глаза у него были

такие же серые, как одежда, но из материала пожестче.

- Дон Уилсон отправился воссесть рядом с Господом, если, конечно,

Господь его примет такого - сплошь в дырках.

- Кто его застрелил? - спросил я.

Серый человек поскреб в затылке и сказал:

- Тот, кто в него стрелял.

Мне была нужна информация, а не остроумие. Можно было бы попытать удачи

с кем-нибудь другим, но красный галстук меня заинтересовал. Я сказал:

- Я здесь человек новый. Можете острить дальше. Приезжие для этого и

существуют.

- Дональда Уилсона, эсквайра, издателя утреннего и вечернего

"геральдов", нашли недавно на Харрикейн-стрит, застреленного неизвестными

лицами, - пропел он скороговоркой. - Теперь не так обидно?

- Спасибо. - Я дотронулся до его галстука. - Это что-нибудь означает?

Или просто так носите?

- Я Билл Куинт.

- Черт побери! - воскликнул я, пытаясь сообразить, что бы это

значило. - Ей-Богу, рад с вами познакомиться!

Я выудил из кармана бумажник и быстро перебрал пачку визиток, которые

собрал в разных местах разными способами. Я искал красную карточку. Она

удостоверяла, что я Генри Ф. Нилл, матрос первого класса, надежный член

организации "Индустриальные рабочие"*.

______________

* "Индустриальные рабочие мира" (ИРМ) - одна из самых боевых и

прогрессивных профсоюзных организаций США в 20-е годы. Основана в 1905 г. -

Примеч. пер.

 

Во всем этом не было ни единого слова правды.

Я передал карточку Биллу Куинту. Он внимательно, с обеих сторон, прочел

ее, отдал обратно и осмотрел меня от шляпы до башмаков без особого доверия.

- Ну, он уже не воскреснет, - сказал Куинт. - Вам в какую сторону?

- В любую.

Мы пошли рядом и завернули за угол - вроде бы без всякой цели.

- Что вам здесь делать, если вы матрос? - спросил он небрежно.

- Откуда вы это взяли?

- Из карточки.

- У меня и другая есть, там написано, что я лесоруб, - сказал я. -

Хотите, чтобы я стал шахтером, - завтра достану и такую.

- Не достанете. Здесь их выдаю я.

- А если придет распоряжение из Чикаго?

- Да пошел он, ваш Чикаго. Здесь их выдаю я. - Он кивнул на дверь

ресторана и осведомился: - Зайдем?

- Я вообще-то непьющий - когда нечего выпить.

Мы прошли через ресторанный зал и поднялись на второй этаж, там вдоль

длинной стены тянулась стойка бара и были расставлены столики. Билл Куинт

кивнул и сказал "привет" кое-кому из парней и девушек, сидевших у стойки и

за столами, а меня провел в одну из кабинок с зелеными занавесками.

Потом мы часа два пили виски и разговаривали.

Серый человек понимал, что у меня нет никаких прав на карточку, которую

я ему показал, равно как и на ту, о которой я говорил. Он понимал, что я

вовсе не принадлежу к честным "уоббли"*. Как заправила "Индустриальных

рабочих мира" в Отервилле, он считал своим долгом докопаться до моей сути и

при этом не дать мне выудить из себя ни полслова о делах городских

радикалов.

______________

* От "wobble" - качаться из стороны в сторону, вилять, колебаться;

жаргонное прозвище членов ИРМ. - Примеч. пер.

 

Меня это устраивало. Я интересовался общим положением дел в Отервилле.

Об этом Куинт был не прочь побеседовать. Время от времени он небрежно

пытался выяснить, какое отношение я имею к красным карточкам.

Я извлек из него следующее.

Сорок лет подряд Отервиллом безраздельно правил старик Илайхью Уилсон -

отец того Уилсона, которого убили сегодня вечером. Он был президентом и

главным акционером Горнодобывающей корпорации Отервилла, Первого

Национального банка, владельцем обеих городских газет - "Морнинг Геральд" и

"Ивнинг Геральд" - и хозяином - по крайней мере, наполовину - почти всех

сколько-нибудь стоящих здешних предприятий. Помимо этой собственности, ему

принадлежал сенатор Соединенных Штатов, парочка членов Палаты

представителей, губернатор, мэр и большинство законодателей штата. Илайхью

Уилсон - это и был, в сущности, Отервилл, а может быть, даже - почти штат.

Во время войны ИРМ, процветавшая тогда повсюду на Западе, сумела

сколотить рабочую организацию в Горнодобывающей корпорации Отервилла.

Рабочий люд здесь был, мягко говоря, не слишком избалован. Организация

воспользовалась новой ситуацией и выдвинула кое-какие требования. Старик

Илайхью пошел на небольшие уступки, а затем затаился в ожидании.

Его час настал в 1921 году. Дела пошли скверно. Старика Илайхью не

волновало, что предприятия на время придется закрыть - все равно от них было

мало толку. Он разорвал соглашения, заключенные с рабочими, и стал пинками

загонять их на место - туда, где они были до войны.

Конечно, раздался крик о помощи. Из штаб-квартиры ИРМ, находившейся в

Чикаго, сюда прислали Билла Куинта. Он выступил против стачки, осудил

открытый невыход на работу и посоветовал применить старый прием - саботаж,

то есть оставаться на рабочих местах и не расходовать силы. Но отервиллским

ребятам этого было мало. Они хотели действовать, хотели попасть в историю

рабочего движения. И забастовали.

Стачка длилась восемь месяцев. Обе стороны потеряли много крови - в

фигуральном смысле. "Уоббли" отдали ее и в буквальном. Старик Илайхью нанял

для кровопусканий бандитов, штрейкбрехеров, национальную гвардию, даже части

регулярной армии. Когда был проломлен последний череп и хрустнуло последнее

ребро, в рабочей организации Отервилла осталось столько же пороха, сколько в

отгоревшей хлопушке.

И все же, сказал Билл Куинт, старик Илайхью слегка просчитался. Он

задавил стачку, но потерял власть над городом и штатом. Чтобы одолеть

шахтеров, ему пришлось дать полную волю своим наемным головорезам. Когда

битва закончилась, он не сумел от них избавиться. Старик Илайхью уже отдал

им город, и забрать его назад не хватило силенок. Отервилл приглянулся

бандюгам, и они здесь окопались. Они выиграли для старика бой, а город взяли

себе в уплату за труды. Открыто порвать с ними Илайхью не мог. У костоломов

было что порассказать о нем. Старик нес ответственность за все, что они

понавытворяли во время стачки.

Дойдя до этого места, мы с Биллом Куинтом уже порядком набрались. Он

осушил еще стакан, отбросил волосы, которые лезли ему в глаза, и обрисовал

нынешнее положение:

- Сейчас, пожалуй, в самой большой силе Пит Финн. Вот это, что мы

пьем, - его товар. Потом еще есть Лу Ярд. Он дает деньги в рост и занимается

выкупом под залог. Завел контору на Паркер-стрит, скупает там, говорят,

почти весь левый товар в городе и корешит с Нунаном, шефом полиции. Потом

еще этот парень Макс Талер, по прозвищу Шепот, у него тоже много дружков.

Такой чернявый, гладкий паренек, у него с горлом что-то не в порядке. Не

может говорить громко. Игрок. Вот эта троица, за компанию с Нунаном,

помогает Илайхью управлять городом - только помощи от них больше, чем ему

надо. Но старику приходится с ними водиться, а то...

- А где в этой раскладке парень, которого сегодня пришили, сын

Илайхью? - спросил я.

- Был там, куда его папаша поставил, и вот где он теперь...

- Ты хочешь сказать, что сам старик велел его...

- Возможно, но, по-моему, вряд ли. Этот Дон, когда вернулся домой, стал

редактировать папашины газеты. Старый черт, хоть и стоит одной ногой в

могиле, все еще норовит брыкаться. Он привез парня с этой француженкой из

Парижа и сделал из него себе обезьянку - хорошо придумал, по-отцовски. Дон

начал в своих газетах кампанию за реформы: очистить городок от преступности

и коррупции. Это значит, если доводить дело до конца, очистить его от Пита,

Лу и Шепота. Понял? Старик использовал парня, чтобы встряхнуть их как

следует. Так вот, по-моему, ребятам это надоело.

- А по-моему, в твоей раскладке не все сходится, - сказал я.

- В этом паршивом городишке многое не сходится. Будешь еще пить эту

бурду?

- Я сказал, что не буду. Мы вышли на улицу. Билл Куинт объявил, что

живет в гостинице "Шахтерская" на Форест-стрит. Нам было по пути, и мы пошли

вместе. Возле моей гостиницы стоял мясистый парень, похожий на полицейского

в штатском, и разговаривал с пассажиром большого автомобиля.

- В машине - Шепот, - сказал мне Билл Куинт.

Я заглянул за плечо мясистому и увидел Талера в профиль. Он был

маленький, молодой и смуглый, с красивыми чертами лица, будто выточенными

острым резцом.

- Аккуратный, - сказал я.

- Угу, - согласился серый человек. - Динамит в упаковке - он тоже

аккуратный.

 

 

2. ЦАРЬ ОТРАВИЛЛА

 

 

"Морнинг Геральд" посвятила две страницы Дональду Уилсону и его смерти.

На фотографии у него было приятное умное лицо - вьющиеся волосы, смешливые

рот и глаза, на подбородке ямочка, галстук в полоску.

Описание смерти не отличалось сложностью. Вчера вечером в десять сорок

в Дона всадили четыре пули: в живот, грудь и спину. Он умер мгновенно.

Произошло это на Харрикейн-стрит, в квартале, где шли дома с номерами от

1100 и дальше. Жильцы, выглянувшие на выстрелы, увидели, что на тротуаре

лежит человек. Над ним стояли, нагнувшись, мужчина и женщина. Было темно и

плохо видно. Когда люди выскочили на улицу, мужчина и женщина уже исчезли.

Никто не разобрал, как они выглядели. Никто не видел, куда они

скрылись.

В Уилсона выстрелили шесть раз из пистолета калибра 8,13 миллиметра.

Две пули в него не попали и засели в фасаде дома. Проследив траекторию этих

пуль, полиция выяснила, что стреляли из узкого проулка на другой стороне.

Вот все, что стало известно.

"Морнинг Геральд" в передовице излагала короткую историю борьбы своего

покойного редактора за общественные реформы и выражала мнение, что его убили

те, кто не хотел, чтобы Отервилл был очищен. "Геральд" писала, что если шеф

полиции хочет доказать свою непричастность к делу, ему следует срочно

поймать и представить суду убийцу или убийц. Статья была откровенная и злая.

Я дочитал ее за второй чашкой кофе, вскочил на Бродвее в трамвай, сошел

на Лорел-авеню и направился к дому убитого.

Когда мне оставалось всего полквартала, направление моих мыслей и шагов

изменилось.

Передо мной переходил улицу невысокий молодой человек, одетый в

коричневое трех оттенков. У него было смуглое красивое лицо. Это был Макс

Талер, он же Шепот. Я оказался на углу бульвара Маунтин как раз вовремя,

чтобы увидеть, как нога в коричневой штанине исчезает в дверях дома

покойного Дональда Уилсона.

Я вернулся на Бродвей, нашел аптеку с телефонной будкой, отыскал в

справочнике домашний номер Илайхью Уилсона, позвонил туда и сказал кому-то,

кто назвался секретарем старика, что Дональд Уилсон вызвал меня из

Сан-Франциско, что мне известно кое-что с его смерти и что я хочу видеть

Уилсона-старшего.

Когда я повторил это достаточно выразительно, меня пригласили приехать.

Секретарь - худой, бесшумный человек лет сорока с острым взглядом -

ввел меня в спальню. Царь Отравилла сидел в постели.

У старика была небольшая и почти абсолютно круглая голова, покрытая

коротко стриженными седыми волосами. Уши у него были такие маленькие и так

плотно прилегали к голове, что не нарушали впечатления сферичности. Нос тоже

был маленький, в одну линию с костистым лбом. Прямой рот перерезал

окружность, прямой подбородок отсекал ее от шеи, короткой и толстой,

уходившей в белую пижаму между квадратными мясистыми плечами. Одну руку -

короткую, плотную, с толстыми пальцами - он держал поверх одеяла. Глаза у

него были крошечные, круглые, голубые и водянистые. Они словно прятались за

водянистой пленкой под кустистыми седыми бровями и ожидали момента, когда

можно будет выскочить и что-то углядеть. К такому человеку в карман не

полезешь, если не слишком уверен в ловкости рук.

Старик резко дернул круглой головой, приказывая мне сесть рядом с

кроватью, тем же способом отослал секретаря вон и спросил:

- Ну, что там насчет моего сына?

Голос у него был грубый. Слова он произносил не очень-то разборчиво,

потому что его грудь принимала в этом слишком много участия, а губы слишком

мало.

- Я из сыскного агентства "Континентал", отделение в Сан-Франциско, -

сообщил я ему. - Два дня назад мы получили от вашего сына чек и письмо с

просьбой прислать человека для работы. Я этот человек. Вчера вечером Дональд

Уилсон попросил меня приехать к нему домой. Я приехал, но он не появился.

Когда я вернулся в центр, то узнал, что его убили.

Илайхью Уилсон с подозрением воззрился на меня и спросил:

- Ну и что?

- Пока я ждал, ваша невестка поговорила по телефону, уехала,

вернулась - ее туфля была запачкана чем-то похожим на кровь - и сказала, что

мужа дома не будет. Его застрелили в десять сорок. Она уехала в десять

двадцать, вернулась в одиннадцать ноль пять.

Старик сел поудобнее в постели и нашел много определений для молодой

миссис Уилсон. Когда запас этих слов у него наконец исчерпался, в груди еще

оставалось немного воздуха. Он употребил его на то, чтобы рявкнуть на меня:

- Она уже в тюрьме?

Я сказал, вряд ли.

Ему не понравилось, что она еще не в тюрьме. Это его рассердило. Он

прорычал много такого, что не понравилось мне, и в конце осведомился:

- Какого черта вы ждете?

Он был слишком стар и слишком болен, чтобы схлопотать от меня по

физиономии. Я засмеялся и сказал:

- Жду улик.

- Улик? Каких еще улик? Вы что...

- Не будьте идиотом, - прервал я его завывания. - Зачем ей было его

убивать?

- Потому что она французская шлюха! Потому что она...

В двери появился испуганный секретарь.

- Вон отсюда! - заорал Илайхью Уилсон, и тот исчез.

- Она ревнива? - спросил я, пока старик не принялся орать снова. - Я,

пожалуй, расслышу, даже если вы не будете вопить. Я теперь пью дрожжи, и

глухота почти прошла.

Он уперся кулаками в бугры ляжек под одеялом и выпятил в мою сторону

квадратный подбородок.

- Я человек больной и старый, - сообщил он, цедя сквозь зубы каждое

слово, - но я сильно настроен встать и как следует пнуть вас в задницу.

Не обратив на это внимания, я повторил:

- Она его ревновала?

- Она ревнива, - сказал он, уже без крика, - и испорченна, и

подозрительна, и скупа, и зла, и бессовестна, и лжива, и эгоистична, и

вообще омерзительна - вся, с головы до ног, черт бы ее побрал!

- Причины для ревности были?

- Надеюсь, - сказал он злобно. - Противно думать, что мой родной сын

хранил ей верность. Хотя, вполне возможно, так и было. Он такой. Это на него

похоже.

- Но поводов для убийства у нее не было?

- Каких еще поводов? - Он опять перешел на рев. - Говорят же вам,

что...

- Угу. Говорят. Но это ничего не значит. Детский лепет.

Илайхью Уилсон запрокинул багровое лицо и завопил:

- Стэнли!

В открывшуюся дверь проскользнул секретарь.

- Вышвырни этого подонка! - приказал ему хозяин, потрясая кулаком.

Секретарь повернулся ко мне. Я покачал головой и внес предложение:

- Пошлите за подмогой.

Он нахмурился. Мы были примерно одного возраста. Он был тощий, почти на

голову выше меня, но килограммов на двадцать пять легче. Из моих девяноста

пяти килограммов часть веса приходится на жир, но далеко не главная.

Секретарь переступил с ноги на ногу, улыбнулся извиняющейся улыбкой и

удалился.

- Я вот что хотел сказать, - сообщил я старику. - Сегодня утром я

собирался поговорить с вашей невесткой. Но увидел, что к ней направляется

Макс Талер, и отложил свой визит.

Илайхью Уилсон аккуратно натянул одеяло, откинулся на подушки,

ввинтился глазами в потолок и сказал:

- Гм. Значит, вот как.

- В чем тут дело?

- Она его убила, - сказал он уверенно. - Вот в чем тут дело.

В коридоре послышались шаги - потяжелее, чем секретарские. Когда они

раздались совсем близко, я начал фразу:

- Вы использовали своего сына, чтобы...

- Вон отсюда! - заорал старик на того, кто подошел к спальне. - И чтоб

дверь была закрыта! - Он злобно покосился на меня и осведомился: - Для чего

я использовал своего сына?

- Чтобы всадить нож в спину Талеру, Ярду и Финну.

- Врете.

- Зачем мне выдумывать? Весь Отервилл это знает.

- Это ложь. Я отдал ему газеты. Он делал с ними что хотел.

- Объясните это своим дружкам. Так они вам и поверят.

- Мне плевать, что они думают! Раз я говорю, значит, это так.

- Ну и что? Даже если вашего сына убили по ошибке, к жизни его уже не

вернуть. Хотя я сомневаюсь насчет ошибки.

- Его убила эта женщина.

- Возможно.

- Идите вы с вашим "возможно"! Она убила.

- Возможно. Но тут есть и другая сторона - политика. Можете вы мне

сказать...

- Я могу вам сказать, что его убила эта французская шлюха, и еще могу

вам сказать, что все ваши остальные проклятые кретинские домыслы взяты с

потолка.

- Но пораскинуть мозгами все-таки стоит, - не уступал я. - А вы знаете

изнанку отервиллской политики лучше всех. Это был ваш сын. Вы можете хотя

бы...

- Я могу хотя бы, - прорычал он, - велеть вам убираться ко всем чертям

во Фриско вместе с вашими кретинскими...

Я встал и холодно сказал:

- Я в гостинице "Грейт Вестерн". Не беспокойте меня, пока не захотите

для разнообразия поговорить толково, - и вышел из спальни.

Секретарь переминался внизу с извиняющейся улыбкой.

- Хорош старичок! - бросил я на ходу.

- Чрезвычайно яркая индивидуальность, - пробормотал он.

 

 

В редакции "Геральда" я застал секретаршу убитого. Это была невысокая

девушка лет двадцати, с широко раскрытыми карими глазами, светлыми волосами

и бледным хорошеньким личиком. Фамилия ее была Луис. Она сказала, что не

знает, зачем ее хозяин вызвал меня в Отервилл.

- Мистер Уилсон, - пояснила она, - никому не рассказывал о своих делах.

Он... По-моему, он здесь никому не доверял полностью.

- А вам?

Девушка покраснела и сказала:

- Мне тоже. Но он здесь так недавно и никого из нас как следует не

знал.

- Дело, наверное, не только в этом.

- Ну... - Она прикусила губу и стала тыкать указательным пальцем в

полированную крышку стола. - Его отец... он не очень одобрял то, что делал

сын. А ведь истинным владельцем газет был отец, и мистер Дональд,

естественно, думал, что некоторые служащие больше слушаются мистера Илайхью,

чем его.

- Старик был против кампании за реформы, верно? Как же он позволял

своим газетам ее проводить?

Секретарша наклонила голову и стала изучать отпечатки своих пальцев на

полировке. Говорила она еле слышно.

- Это трудно понять, раз вы не знаете... Когда в прошлый раз мистер

Илайхью заболел, он послал за Дональдом... за мистером Дональдом. Вы знаете,

мистер Дональд почти всю жизнь прожил в Европе. Доктор Прайд сказал мистеру

Илайхью, что ему больше нельзя управлять делами, и он послал сыну

телеграмму, чтобы тот приехал. Но когда мистер Дональд вернулся, мистер

Илайхью не мог решиться все выпустить из рук. Конечно, он хотел, чтобы

мистер Дональд здесь остался, и поэтому отдал ему газеты - то есть сделал

его издателем. Мистеру Дональду это понравилось. Он и в Париже интересовался

журналистикой. Когда он понял, как здесь все ужасно - все эти дела с

гражданскими правами и вообще, - он начал кампанию за реформы. Он не знал...

он же с детства здесь не был... он не знал...

- Он не знал, что его отец увяз в этом так же глубоко, как и все

остальные, - пришел я ей на помощь.

Она передернула плечами, но ничего не возразила и продолжила:

- Они с мистером Илайхью поссорились. Мистер Илайхью велел ему не лезть

в чужие дела, но мистер Дональд продолжал свое. Может быть, он перестал бы,

если бы знал... все. Но, по-моему, ему не приходило в голову, что его отец

действительно в этом серьезно замешан. А отец ему не говорил. Наверное, отцу

трудно сказать такое сыну. Он пригрозил, что отнимет у мистера Дональда

газеты. Не знаю, всерьез он грозил или нет. Но тут мистер Илайхью заболел, и

все осталось как было.

- Дональд Уилсон рассказывал вам об этом? - спросил я.

- Нет. - Теперь она говорила почти шепотом.

- Но вы это узнали. Откуда же?

- Я хочу помочь... помочь вам выяснить, кто его убил, - сказала она

горячо.

- Больше всего вы мне поможете, если скажете, где все это узнали, -

настойчиво повторил я.

Она смотрела на стол, прикусив нижнюю губу. Я ждал. Наконец она

решилась:

- Мой отец - секретарь мистера Илайхью Уилсона.

- Спасибо.

- Но не думайте, что мы...

- Мне это все равно, - заверил я ее. - Что делал Уилсон вчера вечером

на Харрикейн-стрит, когда дома у него была назначена встреча со мной?

Она сказала, что не знает. Я спросил, слышала ли она, как он просил

меня по телефону приехать к нему в десять часов. Она сказала, что слышала.

- Что он делал потом? Попробуйте вспомнить все, до мелочей, что он

говорил и делал, пока вы не ушли с работы.

Секретарша откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

- Вы позвонили - если это действительно вас он приглашал к себе домой -

в два часа. После этого мистер Дональд продиктовал письма, одно на бумажную

фабрику, второе сенатору Киферу насчет изменений в почтовых правилах, и...

ах, да! Около трех он вышел, минут на двадцать. А перед уходом выписал чек.

- На чье имя?

- Не знаю, но я видела, как он писал.

- Где его чековая книжка? Он носил ее с собой?

- Она здесь. - Девушка вскочила, обошла вокруг письменного стола и

потянула верхний ящик. - Заперто.

Я подошел, разогнул скрепку для бумаг и, помогая лезвием ножа, открыл

ею ящик.

Девушка достала тонкую плоскую чековую книжку Первого Национального

банка. На последнем корешке было проставлено 5000. Больше ничего. Никаких

имен. Никаких объяснений.

- Он ушел с этим чеком, - спросил я, - и его не было двадцать минут?

Можно успеть за это время в банк и обратно?

- До банка всего пять минут.

- А что еще произошло перед тем, как он выписал чек? Подумайте. Писем

не приносили? Звонил ему кто-нибудь?

- Дайте вспомнить. - Она опять закрыла глаза. - Он диктовал письма и...

Ну и дура же я! Ему позвонили по телефону. Он сказал: "Да, я могу быть в

десять, но очень ненадолго". Потом он сказал: "Очень хорошо, в десять".

Больше он ничего не говорил, только несколько раз "да, да".

- С мужчиной говорил или с женщиной?

- Не знаю.

- Подумайте. По голосу можно понять разницу.

Она подумала и сказала:

- Тогда с женщиной.

- Кто раньше ушел с работы - он или вы?

- Я. Я вам говорила, что мой отец - секретарь мистера Илайхью. У них с

мистером Дональдом на конец дня была назначена встреча - что-то насчет

финансовых дел газеты. Отец пришел около пяти. Кажется, они собирались

вместе обедать.

Это было все, что могла мне сообщить Луис. Она сказала, что не может

объяснить, как Уилсон оказался на Харрикейн-стрит. Она ничего не знала про

миссис Уилсон.

Мы обшарили стол убитого, но не откопали ничего полезного. Я навестил

телефонисток и ничего не узнал. Час я поработал с посыльными, редакторами и

прочими служащими, но ничего не выкачал и из них. Как сказала секретарша,

свои дела Уилсон держал при себе - и в этом не знал равных.

 

 

3. ДИНА БРАНД

 

 

В Первом Национальном банке я занялся помощником кассира по фамилии

Олбури, молодым, приятного вида блондином лет двадцати пяти.

- Я заверял чек для Уилсона, - сказал он, когда я объяснил, что мне

нужно. - Пять тысяч, на имя Дины Бранд.

- Знаете, кто она такая?

- Да, конечно! Я ее знаю.

- Можете что-нибудь о ней рассказать?

- Пожалуйста, с удовольствием. Вот только я уже на восемь минут опоздал

на встречу...

- Тогда, может быть, поужинаем вместе?

- Прекрасно, - сказал он.

- В семь часов в "Грейт Вестерн"?

- Договорились.

- Я уже исчезаю и отпускаю вас, только скажите, у нее открыт здесь

счет?

- Да, и сегодня утром она получила по чеку деньги. Чек в полиции.

- А где живет эта дама?

- Харрикейн-стрит, дом 1232.

Я сказал "так, так", потом "ну, до вечера" и ушел.

Следующую остановку я сделал в муниципалитете, у шефа полиции.

Шеф Нунан был толстяком с круглым добродушным лицом и зелеными глазами.

Когда я сказал, чем занимаюсь у него в городе, он как будто обрадовался и

предложил мне рукопожатие, сигару и стул.

- Ну, - сказал он, когда мы расположились поудобнее, - теперь говорите,

кто выкинул эту штуку.

- Я умею хранить тайны.

- Я тоже, - весело заверил он сквозь клубы дыма. - Так что вы

предполагаете?

- Трудно гадать, особенно когда нет фактов.

- Факты выложить недолго, - сказал он. - Вчера, перед закрытием банка,

Уилсон заверил чек на пять тысчонок на имя Дины Бранд. Вечером его

продырявили пулей калибра 8,13 недалеко от ее дома. Те, кто слышал стрельбу,

видели возле трупа мужчину и женщину. А на следующее дивное утро

вышеуказанная Дина Бранд депонирует вышеуказанный чек в вышеуказанном банке.

Ну?

- Кто такая эта Дина Бранд?

Шеф стряхнул пепел на середину стола, помахал сигарой, зажатой в

толстых пальцах, и сказал:

- Порочная голубица, как сказал бы поэт. Шикарная потаскуха,

первоклассная золотоискательница.

- Вы уже были у нее?

- Нет. Сперва надо сделать еще пару заходов. Мы приглядываем за ней и

ждем. Это я вам не для разглашения.

- Ясно. Теперь послушайте. - И я рассказал ему о том, что видел и

слышал вчера, пока ждал Дональда Уилсона у него дома.

Когда я кончил, шеф выпятил толстые губы, тихонько свистнул и

воскликнул:

- Ну и ну, интересные штучки вы рассказываете! Так у нее туфля была в

крови? И она сказала, что мужа не будет дома?

На первый вопрос я ответил: "Так мне показалось", а на второй "Угу".

- А вы после этого с ней говорили? - спросил он.

- Нет. Я шел к ней сегодня утром, но молодой человек по имени Талер

забежал туда первым, и я отложил визит.

- Мать честная! - Его зеленые глаза заблестели от восторга. - Это что

же, у нее был Шепот?

- Вот именно.

Он швырнул сигару на пол, встал, оперся пухлыми руками на стол и

перегнулся ко мне, излучая восторг.

- Ну, вы и поработали, - промурлыкал он. - Да ведь Дина Бранд живет с

этим Шепотом. А теперь давайте-ка поедем и побеседуем с вдовой.

 

 

Мы вышли из машины шефа полиции у дома миссис Уилсон. У первой

ступеньки шеф задержался на секунду и взглянул на черный креп над звонком.

Потом сказал: "Что делать - приходится", - и мы поднялись на крыльцо.

Миссис Уилсон не особенно жаждала этой встречи, но если шефы полиции

настаивают, их обычно принимают. Этот шеф настаивал. Нас провели наверх в

библиотеку, где сидела вдова. Она была в черном. В ее голубых глазах сквозил

лютый холод.

Мы с Нунаном по очереди пробормотали соболезнования, и затем он

приступил к делу:

- Хотелось бы задать вам несколько вопросов. Вот, например, куда вы

ездили вчера вечером?

Она неприязненно взглянула на меня, затем на шефа, нахмурилась и

высокомерно произнесла:

- Можно узнать, почему меня допрашивают?

Пока я вспоминал, сколько раз в жизни я слышал эту фразу - слово в

слово, интонация в интонацию, - шеф, не обратив ни малейшего внимания на

вопрос, благодушно продолжал:

- И потом еще, у вас на туфле оказалось пятно. На правой, а может, на

левой. В общем, на какой-то было.

Верхняя губа у нее начала подергиваться.

- Вроде все? - спросил у меня шеф. Не успел я ответить, как он

прищелкнул языком и снова обратил к миссис Уилсон свое добродушное лицо. -

Чуть не забыл. Еще вопрос - как вы узнали, что ваш муж не вернется домой?

Она, пошатываясь, поднялась на ноги, - рука, которой она схватилась за

спинку стула, побелела.

- Надеюсь, вы извините...

- Да, пожалуйста. - Шеф сделал широкий жест своей мясистой дланью. - Не

будем вас беспокоить. Вот только куда вы ездили, и насчет туфли, и откуда вы

знали, что он не вернется. Да, и, пожалуй, вот еще что - зачем сегодня утром

у вас был Талер?

Миссис Уилсон опять села, пытаясь сохранять самообладание. Шеф поглядел

на нее. Улыбка, в которую он старался вложить побольше сердечности,

образовала на его жирном лице странные складки и бугры. Немного погодя плечи

у нее обмякли, подбородок коснулся груди, спина согнулась.

Я подвинул стул и сел напротив.

- Придется рассказать, миссис Уилсон, - сказал я как можно более

сочувственно. - Такие вещи надо объяснять.

- Вы считаете, я что-то скрываю? - с вызовом спросила миссис Уилсон.

Она снова выпрямилась и произносила каждое слово очень тщательно - разве что

слегка шепелявила. - Да, я уезжала. На туфле была кровь. Я знала, что мой

муж мертв. Талер приходил в связи с его смертью. Я на все ответила?

- Это мы и так знаем, - сказал я. - Мы просим объяснить.

Она опять встала и рассерженно воскликнула:

- Мне не нравится, как вы со мной обращаетесь. Я отказываюсь

подвергаться...

Нунан сказал:

- Да пожалуйста, миссис Уилсон, только уж тогда попросим вас проехать с

нами в полицию.

Она повернулась к нему спиной, сделала глубокий вдох и стала бросать

мне в лицо:

- Когда вы ждали здесь Дональда, мне позвонили. Звонил мужчина, он не

назвался. Сказал, что Дональд поехал к женщине по имени Дина Бранд с чеком

на пять тысяч долларов, и дал мне ее адрес. Я поехала туда и стала ждать в

машине, когда появится Дональд. Потом увидела Макса Талера, я знаю его в

лицо. Он подошел к дому этой женщины, но входить не стал. Прошел мимо. Тут

вышел Дональд. Меня он не заметил. Я этого и не хотела. Я собиралась ехать

обратно, чтобы очутиться дома первой. Едва я включила мотор, как услышала

выстрелы и увидела, что Дональд упал. Я выскочила из машины и побежала к

нему. Он был мертв. Я словно обезумела. Тут появился Талер. Он сказал, что

если меня здесь найдут, то скажут, что это я убила Дональда. Талер заставил

меня бегом вернуться к машине и уехать домой.

В глазах у женщины стояли слезы. Сквозь их пелену она изучала мое лицо,

явно пытаясь понять, как я воспринял всю эту историю. Я ничего не сказал.

- Вот это вам было нужно? - спросила она.

- В общем, да, - ответил Нунан. Он подошел к ней сбоку. - О чем говорил

с вами Талер сегодня днем?

- Он советовал мне молчать. - Голос у нее стал тихим и бесцветным. - Он

сказал - если узнают, что мы там были, нас заподозрят, поодиночке или обоих.

Потому что Дональда убили возле дома этой женщины после того, как он отдал

ей деньги.

- С какой стороны стреляли? - спросил шеф.

- Не знаю. Я ничего не видела... Только посмотрела... а Дональд уже

падает.

- Это Талер стрелял?

- Нет, - быстро ответила она. Тут глаза у нее затуманились. Она

приложила руку к груди. - Не знаю. Не думаю. Он ведь сказал, что стрелял

кто-то другой, а где он был в тот момент - не знаю. Мне в голову не пришло,

что это мог сделать он.

- А теперь вы как думаете? - поинтересовался Нунан.

- Может быть... Может быть, он.

Шеф, сделав мощное усилие, подмигнул мне так, что в этом приняли

участие сразу все лицевые мускулы, и двинулся дальше:

- Так вы не знаете, кто вам звонил?

- Он не назвался.

- Голос не узнали.

- Нет.

- А какой был голос?

- Тихий такой, словно этот человек боялся, что его подслушивают. Я с

трудом разбирала слова.

- Он говорил шепотом? - Промолвив это, шеф застыл с открытым ртом.

Зеленоватые глаза на жирном лице алчно заискрились.

- Да, хриплым шепотом.

Шеф звучно захлопнул рот и открыл его снова, чтобы вкрадчиво

пробормотать:

- Вы говорили с Талером...

Миссис Уилсон вздрогнула и перевела широко раскрытые глаза с шефа на

меня.

- Это был он! - вскричала она. - Это был он!

 

 

Когда я вернулся в гостиницу, Роберт Олбури, молодой помощник кассира

из Первого Национального банка, сидел в вестибюле. Мы поднялись ко мне в

комнату и попросили воды со льдом, - лед был нужен, чтобы охладить смесь

виски, лимонного сока и гранатового сиропа. Потом мы спустились в ресторан.

- Расскажите мне про эту даму, - сказал я, когда мы приступили к супу.

- А вы ее видели? - спросил он.

- Нет еще.

- Но слышали о ней?

- Слышал только, что она мастерица своего дела.

- Это да, - согласился он. - Вы, наверное, с ней познакомитесь. Сперва

вы будете разочарованы. Потом, не понимая, как это случилось, вы вдруг

забудете о разочаровании и поймаете себя на том, что уже рассказываете ей

всю свою жизнь и поверяете все беды и надежды. - Он засмеялся по-мальчишески

застенчиво. - Вот тут-то вы и попались окончательно.

- Спасибо за предупреждение. А у вас откуда такие сведения?

Он пристыженно улыбнулся, застыв с ложкой у рта, и сознался:

- Купил.

- Наверное, недешево? По слухам, она любит деньги.

- Она и правда помешана на деньгах, но это почему-то не вызывает

протеста. Она настолько не скрывает своей алчности, что на это как-то нечего

и возразить. Сами увидите, когда познакомитесь.

- Вероятно, увижу. Можно спросить, почему вы с ней расстались?

- Можно. У меня кончились деньги, вот и все.

- Так просто?

Он слегка покраснел и кивнул.

- Кажется, вы легко это пережили, - сказал я.

- А что было делать? - По его симпатичному юному лицу еще шире

разлилась краска. Он заговорил, запинаясь: - Собственно, я ей кое-чем

обязан. Она... Пожалуй, я вам расскажу. Я хочу, чтобы вы знали ее и с этой

стороны. У меня было немного денег. Когда от них ничего не осталось...

Учтите, я был молод и сходил по ней с ума. У меня деньги кончились, но в

банке их было много. Тогда я... Неважно, сделал я что-то или просто

подумал... В общем, она про это узнала. От нее ничего не скроешь. Тут и

наступил конец.

- Она с вами порвала?

- Да, слава Богу! Если бы не она, может быть, сейчас вы разыскивали бы

меня за кражу. Я ей обязан! - Он сосредоточенно наморщил лоб. - Пусть это

останется между нами. Ладно? Просто я хотел, чтобы вы знали - в ней есть не

только плохое. О нем вам и без меня наговорят.

- Возможно, что-то в ней есть и хорошее. А возможно, она рассчитала,

что не стоит рисковать и впутываться в историю за такую цену.

Он поразмышлял над этим и покачал головой.

- Может быть, вы и правы, но не совсем.

- Я так понял, что к ней вход строго по оплаченным билетам.

- А как же Дэн Ролф? - спросил Олбури.

- Это кто такой?

- Считается, что он ей не то родной брат, не то сводный. Но это

неправда. Он смертник - чахоточный. Живет у нее. Дина его содержит. Она в

него не влюблена и ничего такого. Просто подобрала где-то и привела к себе.

- Еще примеры есть?

- Еще она с радикалом встречалась. Хотя вряд ли ей было от него много

выгоды.

- С каким радикалом?

- Который приехал сюда во время стачки. Куинт его зовут.

- Значит, он тоже был у нее в списке?

- Похоже, из-за этого он и остался здесь, когда стачка кончилась.

- Куинт до сих пор значится в списке?

- Нет. Она мне говорила, что боится его. Он грозил ее убить.

- В этом списке, кажется, в свое время перебывали все, - заметил я.

- Ей стоило только захотеть, - сказал он, и это прозвучало серьезно.

- Кто был последним - Дональд Уилсон? - спросил я.

- Не знаю, - сказал Олбури. - Я про них никогда не слышал и ничего

такого не видел. Шеф полиции велел нам проверить, не выписывал ли он ей

чеков раньше, до вчерашнего дня, но мы ничего не нашли. И никто таких чеков

не помнит.

- Кто, по-вашему, был ее последним клиентом?

- Я часто видел ее в городе с парнем по имени Талер, у него тут пара

игорных домов. Кличка Шепот. Вы, наверное, про него слыхали.

В восемь тридцать я расстался с Олбури и направился в гостиницу

"Шахтерская" на Форест-стрит. За полквартала от гостиницы я встретил Билла

Куинта.

- Привет! - окликнул я его. - А я к тебе шел.

Он остановился, оглядел меня с ног до головы и проворчал:

- Так ты легавый.

- Вот невезуха, - пожаловался я. - Иду тебя заарканивать, а тебе уже

настучали.

- Что ты теперь хочешь знать? - спросил он.

- Про Дональда Уилсона. Вы были знакомы?

- Были.

- Хорошо?

- Нет.

- Как ты к нему относился?

Куинт выпятил толстые губы, издал звук, словно рвется тряпка, и заявил:

- Либерал он был паршивый.

- Ты знаешь Дину Бранд? - спросил я.

- Знаю. - Шея у него сделалась короче и толще.

- Могла она убить Уилсона?

- Запросто. Это уж точно.

- Значит, не ты его убил?

- Кто же, как не я, - сказал он. - Мы с ней вместе, на пару. Еще

вопросы есть?

- Есть, но не стану тратиться попусту. Ты же все равно соврешь.

Я вернулся на Бродвей, нашел такси и велел водителю отвезти меня на

Харрикейн-стрит, дом 1232.

 

 

4. ХАРРИКЕЙН-СТРИТ

 

 

Пунктом моего назначения оказался серый сборный домик. На мой звонок

дверь открыл худой человек. В усталом его лице не было ни кровинки, только

яркие пятна величиной с полдоллара розовели на каждой скуле. Это, подумал я,

и есть чахоточный Дэн Ролф.

- Я бы хотел видеть мисс Бранд, - сказал я ему.

- Как передать - кто ее спрашивает? - Голос тоже выдавал в нем больного

человека - и, кстати, образованного.

- Моя фамилия ей ничего не скажет. Я по поводу смерти Уилсона.

Чахоточный посмотрел на меня усталыми темными глазами и сказал:

- И что же?

- Я из сан-францисского отделения сыскного агентства "Континентал". Нас

интересует это убийство.

- Очень любезно с вашей стороны, - заметил он иронически. - Входите.

В комнате на первом этаже, за столом, заваленным бумагами, сидела

молодая женщина. Кипами лежали бюллетени финансовых контор, биржевые сводки

и облигации. Была здесь и программа лошадиных бегов.

Комната выглядела неприбранной и захламленной. Мебели было слишком

много, и казалось, что все стоит не на месте.

- Вот, - кивнул в мою сторону чахоточный, - этот джентльмен приехал из

Сан-Франциско по поручению сыскного агентства "Континентал". Он будет

расследовать обстоятельства смерти мистера Дональда Уилсона.

Молодая женщина встала, отшвырнула ногой с прохода несколько газет и

подошла ко мне, протягивая руку.

Росту в ней было сантиметров на три-четыре больше моего, из чего

следовало, что она тянет примерно на метр семьдесят. Широкоплечая,

полногрудая женщина с округлыми бедрами, крупными мускулистыми ногами. Я

пожал ей руку - мягкую, теплую и сильную. Судя по внешности, ей было лет

двадцать пять, но на лице уже появились признаки усталости: от углов

крупного сочного рта разбегались явственные морщинки, вокруг больших

голубых, слегка воспаленных глаз с накрашенными ресницами уже начали

собираться морщинки потоньше.

Жесткие каштановые волосы давно пора было подровнять, пробор шел криво.

Губная помада с одной стороны была наложена выше, чем с другой. Платье

винного цвета удивительно ей не шло, и местами на нем виднелись прорехи -

там, где пуговицы отлетели и она забыла их застегнуть. Спереди на левом

чулке спустилась петля.

Такова была Дина Бранд, которая, судя по рассказам, свободно выбирала

кого хотела среди мужчин Отервилла.

- Вас, конечно, вызвал его отец, - сказала она, убирая со стула туфли

из змеиной кожи и чашку с блюдцем, чтобы освободить мне место.

Голос у нее был мягкий и ленивый.

Я сказал ей правду:

- Меня вызвал Дональд Уилсон. Я ждал встречи с ним в то время, как его

убивали.

- Не уходи, Дэн, - окликнула она Ролфа.

Он вернулся в комнату. Дина заняла свое место за столом, Ролф сел

напротив, подперев худую щеку худой рукой, и стал смотреть на меня без

всякого интереса.

Она нахмурила брови - между ними при этом появились две морщинки - и

спросила:

- Значит, он знал, что его хотят убить?

- Понятия не имею. Он не сказал, что ему нужно. Может быть, просто

хотел помощи в своей кампании за реформы.

- Но разве вы...

Я пожаловался:

- Нелегко быть ищейкой. То и дело тебя перебивают и задают вопросы.

- Люблю все знать, - сказала она со слабым гортанным смешком.

- Вот и я тоже. Например - зачем вы заставили его идти в банк и

заверять чек.

Очень небрежно Дэн Ролф пошевелился на стуле и откинулся назад, его

худые руки скрылись под столом.

- Так вам и про это известно? - спросила Дина Бранд. Она закинула ногу

на ногу и посмотрела вниз. Взгляд ее остановился на спущенной петле. - Ну,

ей-Богу, хоть совсем их не надевай! - пожаловалась она. - Скоро буду носить

туфли на босу ногу. Вчера отдала за эти проклятые чулки целую пятерку. И вот

вам, пожалуйста! Каждый день - то дорожка, то дырка!

- Это не тайна, - сказал я. - Я имею в виду чек, а не дырки. Чек у

Нунана.

Дина посмотрела на Ролфа, который оторвался от наблюдения за мной и

коротко кивнул.

- Если бы мы с вами нашли общий язык, - протяжно сказала Дина Бранд и

прищурилась, - я, может быть, вам помогла бы.

- А что это за язык?

- Деньги, - объяснила она. - И чем больше, тем лучше. Я их люблю.

Я тут же взял наставительный тон:

- Деньги сберечь - все равно что заработать. Я помогу вам сэкономить

деньги, а заодно избавлю от неприятностей.

- Это мне непонятно, - заявила она, - хотя все слова вроде знакомые.

- Вас полиция не спрашивала насчет чека?

Она отрицательно покачала головой.

Я сказал:

- Нунан шьет дело вам и Шепоту.

- Ой, не пугайте, - пролепетала она. - Я ведь маленькая девочка.

- Нунану известно, что Талер знал про чек. Нунан в курсе, что, когда

Уилсон был у вас, Талер приехал сюда, но не вошел в дом. Нунан знает, что,

когда Уилсона застрелили. Талер ошивался где-то поблизости. Нунану известно

также, что возле трупа видели Талера с какой-то женщиной.

Девушка взяла со стола карандаш и задумчиво почесала им щеку. Грифель

оставил на румянах черные полоски.

Из глаз Ролфа исчезла усталость. Он впился в меня блестящим

лихорадочным взглядом и подался вперед, но руки по-прежнему прятал под

столом.

- Все это, - сказал он, - касается только Талера, мисс Бранд тут ни при

чем.

- Талер и мисс Бранд друг другу не чужие, - заметил я. - Уилсон принес

сюда чек на пять тысяч долларов и был убит на выходе. У мисс Бранд могли

быть неприятности в банке, если бы... если бы Уилсон не позаботился об этом

заранее и не заверил чек.

- Господи, - запротестовала девушка, - если бы я хотела его убить, я бы

сделала это здесь, без свидетелей, или дала бы ему отойти подальше от дома.

Что ж я, по-вашему, дура набитая?

- Я не уверен, что его убили вы, - сказал я. - Но уверен, что толстый

шеф собирается свалить все на вас.

- А вам-то что нужно? - спросила она.

- Узнать, кто убил Уилсона. Мне не интересно, кто хотел или кто мог его

убить. Мне надо знать, кто это сделал.

- Могу помочь, - сказала она, - но мне нужно с этого что-то иметь.

- А безопасность? - напомнил я, но она покачала головой.

- Безопасность - одно, деньги - другое. Вам моя помощь пригодится, но

придется заплатить. Я много не запрошу.

- Не пойдет, - улыбнулся я. - Забудьте о наличных и займитесь

благотворительностью. Представьте себе, будто я Билл Куинт.

Дэн Ролф рванулся со стула, губы его побелели, слившись с цветом лица.

Он сел, только когда девушка засмеялась - лениво и добродушно.

- Сыщик думает, Дэн, что мне от Билла не было никакой прибыли. - Она

перегнулась и положила руку мне на колено. - А если вы знаете заранее о

забастовке, о том, когда она начнется и когда закончится? Разве нельзя с

такой информацией и с небольшим капиталом съездить на биржу и сыграть на

акциях той компании, где бастуют? Можно, и еще как! - победоносно

воскликнула она. - Так что не думайте, будто Билл прошел бесплатно.

- Избаловали вас тут, - сказал я.

- Господи, ну к чему такая скупость? - спросила она с упреком. - Как

будто вы из своего кармана. Вам же выделяют на непредвиденные расходы.

Я ничего не ответил. Она перевела хмурый взгляд с меня на чулок, потом

на Ролфа. Ему она сказала:

- Может, он подобреет, если выпьет?

Ролф встал и вышел.

Дина надула губы, легонько пнула меня носком в голень и сказала:

- Дело даже не в деньгах. Дело в принципе. Если у девушки есть что-то

такое, что нужно другим, дура она последняя, если не сорвет куш.

Я ухмыльнулся.

- Ну, будьте умницей, - принялась она клянчить.

Вошел Дэн Ролф с бутылкой джина, сифоном, лимонами и миской колотого

льда. Мы выпили по одной. Чахоточный удалился. Мы с Диной уперлись в

денежный вопрос и продолжали пить. Я старался склонить ее к беседе о Талере

и Уилсоне. Она упорно переводила разговор на суммы, которые ей причитаются.

Так шло до тех пор, пока бутылка не опустела. На моих часах было четверть

второго.

Жуя лимонную корочку, Дина сказала, уже в третий или четвертый раз:

- Не из вашего же кармана. Какая вам разница?

- Дело не в деньгах, - отвечал я, - дело в принципе.

Она скорчила гримасу и поставила стакан туда, где по ее расчетам, был

стол. Ошиблась она сантиметров на двадцать. Не помню, разбился ли стакан,

долетев до пола, не могу сказать, что с ним было дальше. Но эта ее ошибка

придала мне сил.

- И вообще, - зашел я с новой стороны, - я не уверен, что мне так уж

нужны ваши воспоминания. Обойдусь и без них.

- Прекрасно, но не забывайте, что я последняя, кто видел Дона в живых,

если не считать убийцы.

- Вот и нет, - сказал я. - Его жена видела, как он вышел, сделал

несколько шагов и упал.

- Его жена!

- Угу. Она сидела в машине поблизости.

- Как она узнала, что Дон здесь?

- Говорит, что ей позвонил Талер и сказал, будто бы ее муж повез сюда

чек.

- Разыгрываете, - сказала девушка. - Макс этого знать не мог.

- Я только передаю, что миссис Уилсон сказала нам с Нунаном.

Дина выплюнула на пол остатки лимонной корочки, пригладила рукой

волосы, от чего они еще больше взлохматились, вытерла пальцами рот и

хлопнула по столу.

- Ладно, мистер Всезнайка, - сказала она. - Начинаю игру на вашей

стороне. Можете считать пока, что это вам обошлось даром, но я свое еще

возьму. Думаете, не возьму? - Она вызывающе прищурилась и поглядела на меня

так, словно я был на другом конце улицы.

Снова заводить дискуссию о деньгах не было времени, и я сказал:

- Надеюсь, что возьмете.

Кажется, я повторил это несколько раз, горячо и убежденно.

- Еще бы. Теперь слушайте. Вы пьяны, и я пьяна, и как раз настолько,

чтобы все вам выложить. Такая уж я девушка. Если мне кто понравился, я все

расскажу. Стоит только спросить. Ну, давайте, спрашивайте.

Что я и сделал:

- За что Уилсон дал вам пять тысяч долларов?

- Не "за что", а "отчего". От хорошего настроения. - Она откинулась

назад, чтобы всласть посмеяться. Потом продолжила:

- Ну слушайте. Он выискивал какой-нибудь скандал, а у меня были факты.

Заверенные заявления, свидетельства и всякое прочее, что я приберегла для

обмена на живую монету. Уж я такая - выкраиваю мелочишку где только можно. В

общем, у меня все это было припрятано. Когда Дональд начал охотиться за

скальпами, я дала ему знать, что у меня есть кое-что на продажу, и позволила

ему взглянуть на бумажки одним глазком, чтобы он понял - товар стоящий.

Товар и правда был стоящий. Потом пошел разговор насчет цены. Он был не

таким скрягой, как вы, - таких я в жизни еще не видала, - но сперва немножко

заупрямился. Так что дело застопорилось. А вчера я решила поднажать.

Позвонила ему и сказала, что у меня есть другой покупатель и, если товар ему

нужен, пусть является вечером либо с пятью тысячами наличными, либо с

заверенным чеком. Я ему, конечно, баки забивала, но он в таких делах плохо

разбирался и заглотнул крючок.

- Почему в десять вечера? - спросил я.

- А почему нет? Нормальное время, не хуже любого другого. В таких

переговорах главное - назначить точный час. Ах, да, вы хотите знать, почему

наличными или заверенным чеком? Ладно, скажу. Все вам скажу, что хотите. Уж

я такая. И всегда была такая.

Тут она задержалась минут на пять, объясняя мне в подробностях, какая

она, и как она всегда была такая, и почему. Я поддакивал, пока не сумел

вставить:

- Ладно, так зачем было заверять чек?

Она прикрыла один глаз, помахала пальцами у меня перед носом и

ответила:

- Чтобы он не мог приостановить выплату. Потому что товар, который я

продала, ему не годился. Хороший был товар. Слишком хороший. Если бы он

опубликовал эти бумажки - его старик сел бы в кутузку со всеми остальными.

Папаша Илайхью увяз бы глубже всех.

Я посмеялся с ней, пытаясь разогнать пары джина, клубившиеся у меня в

голове.

- А кто бы еще погорел? - спросил я.

- Да все, будь они прокляты. - Она небрежно отмахнулась. - Макс, Лу

Ярд, Пит, Нунан и Илайхью Уилсон - все, пропади они пропадом.

- Макс Талер знал, что происходит?

- Конечно нет. Знал только Дональд Уилсон.

- Это точно?

- Точнее некуда. Вы что думаете, я звонила на всех углах?

- А как вы считаете, кто теперь про это знает?

- Не интересуюсь, - сказала она. - Я просто хотела сыграть с ним шутку.

Он не стал бы пускать в ход этот товар.

- А вам не кажется, что ребятки, секреты которых вы продали, не поймут

ваших шуток? Нунан пытается пришить это убийство вам и Талеру. Значит, шеф

полиции нашел ваши бумаги в кармане Дональда Уилсона. Эта компания и без

того думала, что старик Илайхью при помощи сына хочет со всеми разделаться,

верно?

- Так точно, сэр, - сказала она, - и тут я с ними согласна.

- Скорее всего, вы ошибаетесь, но это неважно. Если Нунан нашел в

кармане у Дональда Уилсона ваш товар и узнал, что вы продавец, он, ясно,

решил, что вы с дружком Талером переметнулись на сторону старика Илайхью.

- Он же понимает, что старик Илайхью на этом горит не меньше других.

- А что же все-таки вы продали Дональду?

- Три года назад они тут строили новое здание муниципалитета, - сказала

она, - и никто из них при этом не обеднел. Если бумаги у Нунана, он сразу

сообразит, что старик Илайхью на этом замазан, как все, а то и посерьезнее.

- Это не имеет значения. Он сразу решит, что старик задумал выпутаться

в одиночку. Уж поверьте, сестренка, - Нунан и его дружки считают, что вы,

Талер и Илайхью сговорились их утопить.

- Мне плевать, что они там считают, - упрямо заявила она. - Это была

просто шутка. Я так задумала. Так оно и было.

- Вот и славно, - согласился я. - Значит, пойдете на виселицу с чистой

совестью. Вы видели Талера после убийства?

- Нет. Но Макс не убивал Дональда, хотя и был поблизости.

- Почему?

- Много есть причин. Во-первых, Макс не стал бы делать этого своими

руками. Он нашел бы кого-нибудь, а сам был бы далеко отсюда и с железным

алиби. Во-вторых, у Макса револьвер калибра 9,65 и тот, кому он поручил бы

эту работу, стрелял бы из пушки не слабее. Что это за профессионал с

калибром 8,13?

- Тогда кто стрелял?

- Я вам рассказала все, что знаю, - пробормотала она. - И то слишком

много.

Я встал:

- Нет, вы мне рассказали ровно столько, сколько надо.

- Вы что, уже знаете, кто его убил?

- Угу. Хотя надо уточнить еще кое-что, прежде чем я буду его брать.

- Кто это? Кто? - Она вскочила, внезапно почти протрезвев, и вцепилась

мне в лацканы. - Скажите, кто.

- Потом.

Она отпустила лацканы, заложила руки за спину и расхохоталась мне в

лицо.

- Ладно. Не хотите - не надо. А на досуге погадайте, сколько правды

было в моей истории.

Я сказал:

- Сколько бы ни было - спасибо. За джин тоже. И если Макс Талер для вас

что-нибудь значит, вы бы шепнули ему, что Нунан пытается его зацапать.

 

 

5. СТАРИК ИЛАЙХЬЮ

 

СОГЛАСЕН ПОГОВОРИТЬ ТОЛКОВО

 

Было почти полтретьего ночи, когда я добрался до гостиницы. Вместе, с

ключом ночной дежурный передал мне записку с просьбой позвонить по номеру

Тополь 605. Я знал этот номер. Это был телефон Илайхью Уилсона.

- Когда звонили? - спросил я дежурного.

- Около часу ночи.

Похоже было, что дело срочное. Я вошел в будку и набрал номер.

Секретарь старика попросил меня немедленно приехать. Я обещал поторопиться,

сказал дежурному, чтобы он вызвал мне такси, и поднялся к себе глотнуть

виски.

Лучше было бы, конечно, ехать трезвым, но это все равно было исключено.

Раз уж меня ожидала новая работа, я не хотел бы приступать к ней, если

спиртное у меня в желудке при последнем издыхании. Стаканчик меня взбодрил.

Я налил про запас во фляжку, сунул ее в карман и спустился в такси.

Дом Илайхью Уилсона был освещен сверху донизу. Не успел я притронуться

к звонку, как секретарь открыл дверь. Он трясся всем тощим телом под голубой

пижамой и синим халатом. Худое лицо его пылало от возбуждения.

- Скорее! - сказал он. - Мистер Уилсон вас ждет. И, пожалуйста,

уговорите его, чтобы он разрешил убрать тело.

Я пообещал уговорить и пошел за секретарем в спальню к старику.

Старик Илайхью был по-прежнему в постели, но теперь на одеяле, возле

его пухлой руки, лежал черный автоматический пистолет.

Едва я появился, старик оторвал голову от подушек, выпрямился и гаркнул

на меня:

- Есть у вас храбрость или одно только нахальство?

Лицо его было нездорового багрового цвета. Пленка с глаз исчезла. Они

были жесткие и злобные.

Я подождал с ответом, разглядывая труп, распростертый на полу, между

дверью и кроватью.

Невысокий коренастый человек в коричневом костюме лежал на спине,

уставив в потолок мертвые глаза из-под козырька серой кепки. Выстрелом у

него снесло кусок челюсти. Под задранным подбородком виднелся след второй

пули, которая пробила галстук, воротничок и продырявила шею. Одна рука была

подвернута, другая сжимала дубинку величиной с молочную бутылку. Вокруг было

много крови.

Я перевел взгляд с этой некрасивой картинки на старика. Он глупо и

злобно ухмылялся.

- Болтать вы мастер, - сказал он. - Это мне известно. На словах все вы

горазды кулаками махать. А что у вас за душой? Храбрость или одно

нахальство? Или все в болтовню ушло?

Урезонивать его не было смысла. Я нахмурился и напомнил:

- Я ведь просил меня не беспокоить, пока вы не захотите для

разнообразия поговорить толково.

- Вот именно, мой мальчик. - В его голосе звучало дурацкое торжество. -

Будем говорить толково. Мне нужен человек, который смог бы очистить

отравиллский свинарник, выкурить отсюда крыс, больших и малых. Это мужская

работа. Вы мужчина?

- Не стоит ударяться в поэзию, - проворчал я. - Если у вас есть честная

работенка по моей специальности и вы согласны прилично заплатить, может, я и

возьмусь. Но все эти глупые слова насчет выкуривания крыс и очистки

свинарников для меня пустой звук.

- Ладно. Я хочу, чтобы Отервилл был очищен от мошенников и взяточников.

Так вам понятно?

- Сегодня утром вы этого не хотели, - заметил я. - Почему захотели

теперь?

Он объяснил мне - громко, бурно и пространно, большей частью в

непечатных выражениях. Общий смысл сводился к тому, что он построил Отервилл

буквально по кирпичу, собственными руками, и намеревался оставить его в

своем полном владении, а в противном случае - стереть с горного склона. Как

ему посмели угрожать в его собственном городе?! Он их не трогал, но когда

некоторые стали указывать ему, Илайхью Уилсону, что ему можно, а чего

нельзя, он решил показать, кто есть кто. К концу речи он указал на труп и

хвастливо произнес:

- Теперь увидят, что старик еще не совсем выдохся.

Шутовство Уилсона сбивало меня с толку. Мне не удавалось нащупать, что

за этим скрывалось.

- Это ваши дружки его подослали? - спросил я, кивнув на мертвеца.

- Я с ним говорил только на этом языке, - сказал он, похлопывая по

пистолету. - Но думаю, что они.

- Как это случилось?

- Как, как - очень просто. Я услышал, как открылась дверь, зажег свет,

увидел его, выстрелил, и вот он, любуйтесь.

- Когда?

- Около часу ночи.

- И с тех пор он тут валяется?

- Вот именно. - Старик свирепо захохотал и снова принялся за свое: -

Вам что, вид мертвеца действует на нервы? Или вы призраков боитесь?

Я засмеялся. Наконец-то я понял. Старый черт был смертельно напуган. За

его кривлянием скрывался страх. Поэтому он и шумел, поэтому и не давал

убрать тело. Ему нужно было все время видеть покойника, чтобы отогнать

ужас - это было наглядное доказательство, что он сумеет за себя постоять.

Теперь я имел точку опоры.

- Вы действительно хотите очистить город? - спросил я.

- Сказал - хочу, значит - хочу.

- Мне нужна полная свобода, никому никаких поблажек, и я веду дело, как

считаю нужным. И задаток в десять тысяч.

- Десять тысяч долларов! Какого черта я стану давать столько денег

человеку, которого вижу впервые? И который пока что только болтает!

- Не дурите! Когда я говорю "мне", это значит агентству "Континентал".

Их-то вы знаете.

- Знаю. И они знают меня. И пора бы понять, что я могу...

- Не в том дело. Люди, которых вы хотите отдать в химчистку еще вчера

были вашими друзьями. Может быть, завтра вы опять подружитесь. Мне на это

плевать. Но в ваших политических играх я не участвую. Меня нельзя нанять,

чтобы я их только припугнул, а потом дать мне отставку. Если вы хотите,

чтобы дело было сделано, то заплатите за все целиком. Что останется, вам

вернут. Или делать работу с начала до конца, или не делать ее вовсе. Вот

так. Да или нет?

- Какого черта, конечно нет! - взревел он.

Уилсон подождал, пока я спущусь по лестнице, и потребовал меня обратно.

- Я старый человек, - проворчал он. - Будь я лет на десять

помоложе... - Он насупился и пожевал губами. - Я дам вам этот паршивый чек.

- И разрешение действовать до конца, как я сочту нужным.

- Хорошо.

- Тогда перейдем к делу. Где ваш секретарь?

Уилсон нажал кнопку у кровати, и бесшумный секретарь явился из

какого-то тайного убежища. Я сказал ему:

- Мистер Уилсон хочет выписать чек на десять тысяч долларов сыскному

агентству "Континентал" и послать агентству в Сан-Франциско письмо с

разрешением использовать эту сумму для расследования преступности и

политической коррупции в Отервилле. В письме должно быть ясно указано, что

агентство может вести расследование по своему усмотрению.

Секретарь вопросительно взглянул на старика. Тот набычился и кивнул

круглой седой головой.

- Но сперва, - сказал я, когда секретарь заскользил к двери, -

позвоните-ка в полицию, что у нас здесь убитый грабитель. И вызовите врача

мистера Уилсона.

Старик объявил, что ему не нужны никакие чертовы доктора.

- Сейчас получите хороший укол в руку и заснете, - пообещал я,

перешагивая через труп, чтобы забрать с постели черный пистолет. - Я

останусь у вас, и завтра начнем разбираться в отравиллских делишках.

Старик явно устал. Когда он принялся нецензурно и довольно длинно

объяснять, что думает о моей наглости и как никому не позволит тут

распоряжаться, от его голоса почти не вздрагивали стекла.

Я снял с мертвеца кепку, чтобы получше его разглядеть. Лицо его ничего

мне не говорило. Я водрузил кепку на место.

Когда я разогнулся, старик, несколько умерив пыл, осведомился:

- Получается у вас что-нибудь с поимкой убийцы Дональда?

- По-моему, да. Через день все будет кончено.

- Кто он? - спросил старик.

Вошел секретарь с чеком и письмом. Я передал их старику вместо ответа

на его вопрос. Он поставил на обоих документах волнистую подпись, и, когда

явилась полиция, бумаги, сложенные вчетверо, уже лежали у меня в кармане.

 

 

Первым из блюстителей закона в комнате оказался сам шеф, жирный Нунан.

Он дружески кивнул Уилсону, пожал руку мне и взглянул искрящимися

зеленоватыми глазами на мертвеца.

- Ну и ну, - заметил он. - На совесть сработано. Это Коротышка Якима.

Глядите, какую мотыгу притаранил. - Он вышиб ногой дубинку из руки

убитого. - Такой можно линкор потопить. Это вы его прихлопнули? - спросил он

меня.

- Мистер Уилсон.

- Просто замечательно, - поздравил он старика. - Сколько народу

избавили от хлопот, меня в том числе. Приберите тут, ребята, - велел он

четверым полицейским, топтавшимся сзади.

Двое в мундирах подхватили Коротышку Якиму за ноги и плечи и удалились,

а один из оставшихся подобрал дубинку и фонарик, лежавший под трупом.

- Вот здорово было бы, если бы все так разделывались с грабителями, -

продолжал без остановки шеф. Он извлек из кармана три сигары, одну бросил на

постель, другую сунул мне, а третью себе в зубы. - А я как раз

интересовался, куда вы подевались, - сообщил он мне, прикуривая. - Тут

намечается одна работенка, и я подумал, что вам будет интересно

поучаствовать. Поэтому я здесь и оказался. - Он приблизил губы к моему уху и

прошептал: - Едем брать Шепота. Хотите с нами?

- Угу.

- Я так и думал. Привет, док!

Он пожал руку новоприбывшему - круглому человечку с серыми глазами, из

которых еще не выветрился сон.

Врач подошел к постели. Один из людей Нунана расспрашивал Уилсона

насчет стрельбы. Я вышел вслед за секретарем в коридор и осведомился:

- В доме есть еще кто-нибудь, кроме вас?

- Да, шофер и повар-китаец.

- Пусть шофер побудет сегодня в спальне у старика. Я уезжаю с Нунаном.

Вернусь, как только смогу. Не думаю, что здесь еще что-нибудь произойдет, но

ни за что не бросайте старика без присмотра. И не оставляйте его наедине с

Нунаном или с кем-нибудь из его команды.

У секретаря отвисла челюсть.

- В котором часу вы расстались вчера с Дональдом Уилсоном? - спросил я.

- Вы хотите сказать, позавчера, когда он был убит? Ровно в половине

десятого вечера.

- Вы с ним были все время с пяти часов?

- С четверти шестого? Мы работали у него в редакции почти до восьми.

Потом поехали в ресторан к Байярду и за ужином закончили дела. Он уехал в

половине десятого, пояснив, что у него назначена встреча.

- Что еще он говорил об этой встрече?

- Больше ничего.

- Не намекнул, куда едет, с кем встреча?

- Нет, просто сказал, что назначена встреча.

- И вы не догадывались, в чем дело?

- Нет. А что? Вы думаете, что я что-то знаю?

- Я думал, что он что-нибудь сказал. - Я переключился на последние

события. - Кто из посетителей был сегодня у Уилсона, не считая того,

которого он застрелил?

- Вам придется меня извинить, - сказал секретарь, умоляюще улыбаясь. -

Этого я не могу вам сказать без разрешения мистера Уилсона. Мне очень жаль.

- Не приходил кто-нибудь из местных заправил? Скажем, Лу Ярд или...

Секретарь покачал головой и повторил:

- Мне очень жаль.

- Не будем из-за этого ссориться, - сказал я и направился к двери

спальни.

Вышел доктор, застегивая пальто.

- Сейчас заснет, - торопливо сообщил он. - Пусть кто-нибудь с ним

побудет. Я заеду утром. - Он пустился бегом вниз по лестнице.

Я вошел в спальню. Шеф и полицейский, который допрашивал Уилсона,

стояли у кровати. Шеф расплылся в улыбке, словно мой приход доставил ему

большую радость. Полисмен нахмурился. Уилсон лежал на спине и глядел в

потолок.

- Здесь, пожалуй, все, - сказал Нунан. - Поплелись дальше?

Я не возражал и сказал старику: "Спокойной ночи". Он не глядя ответил:

"И вам того же". Вошел секретарь с шофером - рослым, загорелым молодцом.

Шеф, второй блюститель порядка - лейтенант по имени Магро - и я

спустились и сели в машину шефа. Магро рядом с водителем, мы позади.

- Будем брать на рассвете, - объяснил по пути Нунан. - У Шепота есть

заведение на Кинг-стрит. Он обычно оттуда уходит, когда светает. Можно было

бы разнести это местечко в пух и прах, но зачем нам лишние хлопоты? Возьмем

его, когда будет уходить.

Я размышлял, собирается ли он брать Шепота или убрать. И спросил:

- А хватит у вас материала для ареста?

- У меня-то? - Он добродушно рассмеялся. - Если того, что дала нам эта

дамочка Уилсон, не хватит, тогда я не я, а карманник.

Мне пришло в голову несколько остроумных ответов. Я оставил их при

себе.

 

 

6. ЗАВЕДЕНИЕ ШЕПОТА

 

 

Наша поездка закончилась на темной, обсаженной деревьями улице недалеко

от центра. Мы вылезли из машины и направились к перекрестку.

Появился плотный человек в сером пальто и надвинутой на глаза серой

шляпе.

- С Шепотом все накрылось, - сообщил плотный человек шефу. - Он

позвонил по телефону и сказал, что решил засесть у себя в лавке. Говорит,

попробуйте-ка меня отсюда выкурить, если сможете.

Нунан хихикнул, почесал ухо и весело осведомился:

- Сколько там с ним народу, по-твоему?

- Полсотни есть.

- Брось! Откуда столько в такое время?

- Все оттуда же, - огрызнулся плотный человек. - Они туда с полуночи

перли без остановки.

- Да? Значит, кто-то ему стукнул. Может, не надо было тебе их туда

пропускать.

- Может быть. - Плотный рассердился. - Но я делал, как вы велели. Вы

сказали, впускать и выпускать всех, кто пожелает, а когда покажется Шепот...

- Взять его, - сказал шеф.

- Вот именно, - согласился плотный, свирепо взглянув на меня.

К нам подошли еще несколько человек и принялись молоть языками. Все

были в плохом настроении, кроме шефа. Он как будто наслаждался всем этим. Я

не понимал, что его так радовало.

Заведение Шепота размещалось в трехэтажном кирпичном здании посреди

квартала. Первый этаж занимала табачная лавочка, служившая прикрытием для

игорного зала наверху. В доме, если можно было доверять информации плотного,

Шепот собрал полсотни друзей, настроенных на битву. Силы Нунана были

рассредоточены вокруг здания - на улице перед входом и на соседних крышах.

- Ну, ребята, - дружелюбно заявил шеф, когда все высказались, -

по-моему, Шепот так же хочет неприятностей, как и мы. Иначе он давно уже

попытался бы прорваться, если там у него столько народу, хотя лично я не

думаю, что они все в доме. Вряд ли их так много.

Плотный сказал:

- Черта с два их не много.

- А если он не хочет неприятностей, - продолжал Нунан, - может быть,

имеет смысл с ним поговорить. Сходи, Ник, попробуй настроить его на мирный

лад.

Плотный сказал:

- Черта с два я пойду.

- Тогда позвони ему, - предложил шеф.

Плотный проворчал:

- Ну, это еще туда-сюда, - и удалился.

Вернулся он абсолютно счастливый.

- Он говорит, - доложил плотный, - "пошли вы знаете куда".

- Вызывайте сюда всех ребят, - радостно приказал Нунан. - Как

рассветет, так сразу и ударим.

Плотный Ник и я сопровождали шефа, пока он лично не удостоверился, что

его люди расставлены правильно. Они не произвели на меня особого

впечатления - потрепанная компания, глаза бегают, никакого интереса к

предстоящей работе.

Небо из черного стало серым. Шеф, Ник и я встали в дверях мастерской

водопроводчика - напротив нашей цели, чуть наискосок.

У Шепота свет не включали. Окна верхнего этажа пустые, на дверях и

окнах табачной лавочки - плотные жалюзи.

- Душа не лежит начинать, пока я не дал Шепоту последний шанс, - сказал

Нунан. - Он парень ничего. Но меня к себе не подпустит. Он всегда меня

недолюбливал.

Шеф посмотрел на меня. Я ничего не сказал.

- Не хотите рискнуть? - предложил он.

- Ладно, попробую.

- Очень красиво с вашей стороны. Буду премного благодарен. Попробуйте

уговорить Шепота выйти без шума. Вы знаете, что сказать, - мол, для его

собственного блага, и все такое, в общем, правду скажите.

- Угу, - сказал я и пошел к табачной лавочке, особенно следя за тем,

чтобы оттуда было видно, как болтаются на ходу мои пустые руки.

До рассвета оставалась самая малость. Улица была цвета дыма. Мои ноги

звучно шаркали по мостовой.

Я остановился у двери и костяшками пальцев негромко постучал по стеклу.

Зеленая штора за дверью превратила стекло в зеркало. В нем я увидел, как на

той стороне улицы задвигались две фигуры.

Изнутри не слышалось ни звука. Я постучал сильнее, потом опустил руку,

чтобы подергать дверную ручку.

Из лавочки донесся совет:

- Иди отсюда, пока можешь.

Голос был приглушенный, но он принадлежал не Шепоту. Наверное, кто-то

из помощников.

- Я хочу поговорить с Талером, - сказал я.

- Иди поговори с бочкой сала, которая тебя послала.

- Я не от Нунана. Талер меня слышит?

Пауза. Потом приглушенный голос сказал:

- Да.

- Я тот оперативник из "Континентал", который шепнул Дине Бранд, что

Нунан шьет тебе дело, - сказал я. - Мне надо поговорить с тобой пять минут.

С Нунаном у меня никаких дел - и я не прочь вывести его на чистую воду. Я

один. Если велишь, брошу свою пушку на мостовую. Впусти меня.

Я подождал. Все зависело от того, успела ли Дина довести до его

сведения нашу беседу. Мне показалось, что я жду долго.

Приглушенный голос сказал:

- Когда откроем, входи быстро. И без фокусов.

- Договорились.

Звякнула щеколда. Я нырнул внутрь, словно привязанный к двери.

На той стороне бабахнул десяток револьверных выстрелов. Вокруг нас

зазвенело стекло, выбитое пулями из двери и окон.

Кто-то подставил мне ногу. От страха у меня словно утроились мозги и

глаза. Я попал в переплет. Нунан подсидел меня как надо - эти ребята,

конечно, теперь думают, что я веду его игру.

Я полетел на пол, извернувшись так, чтобы оказаться лицом к двери. К

моменту приземления револьвер был у меня уже в руке.

На той стороне улицы из дверного проема выступал плотный Ник, поливая

нас огнем с обеих рук. Я поудобнее уткнул в пол правый локоть. Плечи Ника

появились у меня над мушкой. Я нажал на спусковой крючок. Ник перестал

стрелять. Он скрестил на груди руки с пистолетами и мешком свалился на

тротуар.

Кто-то схватил меня за щиколотки и поволок назад. Пол обдирал мне

подбородок. Дверь захлопнулась. Какой-то остряк сказал:

- М-да, никто тебя, бедного, не любит.

Я сел и заорал, перекрикивая весь этот тарарам:

- Я тут ни при чем!

Стрельба поутихла, потом прекратилась. Жалюзи на двери и окнах были в

серых дырочках. В темноте глухим шепотом сказали:

- Тощий, вы с Лисой присмотрите тут. Остальным можно наверх.

Мы пересекли комнату за лавчонкой, прошли коридором, поднялись по

лестнице, покрытой ковром, и очутились в комнате на втором этаже, где стоял

зеленый стол для игры в кости. Комната была маленькая, без окон, в ней горел

свет.

Нас собралось там пятеро. Талер сел и закурил сигарету - невысокий,

смуглый молодой человек с красивым лицом, будто созданным для варьете - но

это лишь на первый взгляд, пока не разглядишь его тонкогубый жесткий рот.

Угловатый светловолосый парнишка, не старше двадцати, валялся на диване в

твидовом костюме и пускал к потолку сигаретный дым. Другой паренек, такой же

молодой и такой же светловолосый, но не столь угловатый, занимался тем, что

то и дело поправлял свой алый галстук и приглаживал соломенную шевелюру.

Худой человек лет тридцати, у которого под широким расхлябанным ртом почти

не было подбородка, со скучающим видом слонялся по комнате, напевая под нос

"Румяные щечки".

Я сел на стул в двух шагах от Талера.

- Долго еще Нунан будет ошиваться? - спросил он. Беспокойства в его

хриплом шепоте не было, разве что легкое раздражение.

- На этот раз он не отстанет, - ответил я. - По-моему, пойдет до конца.

Игрок улыбнулся слабой презрительной улыбкой.

- Пора бы ему сообразить, что это дело он на меня не навесит.

- А он и не собирается ничего доказывать суду, - сказал я.

- Да?

- Тебя прихлопнут при сопротивлении аресту или при попытке к бегству.

После этого зачем ему улики?

- Раздухарился старик. - Тонкие губы снова скривились в улыбке. Шепот

явно был невысокого мнения о смертоносности толстого шефа. - Если уж он меня

прихлопнет, значит, так мне и надо. Что он имеет против тебя?

- Догадался, что от меня можно ждать неприятностей.

- Ай-яй-яй. Дина сказала, что ты парень ничего, только прижимистый,

словно шотландец.

- Мы с ней хорошо посидели. Что ты знаешь об убийстве Дональда Уилсона?

- Его жена прихлопнула.

- Сам видел?

- Видел ее секунду спустя - с пугачом в руке.

- Это не пройдет, - сказал я. - Не знаю, хорошо ли состряпана у тебя

версия. Может, в суде ты на ней бы и выехал, только до суда не дойдет. Если

Нунан тебя и возьмет, то лишь в виде трупа. Выложи мне все подчистую. Мне

это нужно, чтобы наделать шуму.

Он уронил сигарету на пол, растер ногой и спросил:

- Что, все настолько накалено?

- Расскажи мне свою версию, и я тут же зацапаю убийцу, если, конечно,

выберусь отсюда.

Макс закурил новую сигарету и спросил:

- Миссис Уилсон сказала, что это я ей звонил?

- Угу... когда ей Нунан подсказал. Теперь она сама в это верит... может

быть.

- Ты прихлопнул Большого Ника, - сказал Шепот. - Рискну на тебя

поставить. В тот вечер мне позвонил какой-то человек. Кто такой, не знаю.

Сказал, что Уилсон поехал к Дине с чеком на пять косых. Мне-то что до этого?

Но, понимаешь, забавная история - вдруг какой-то чужак мне про это стучит. Я

и поехал туда. Дэн меня в дом не впустил. Ладно. А меня все не отпускала

мысль - зачем этот парень мне позвонил? Вот я и устроил засаду в парадном.

Видел, что там стояла тачка, но тогда я не знал, чья она и кто в ней сидит.

Уилсон скоро вышел из дома. Выстрелов я не видел. Правда, слышал. Тут из

тачки выскакивает женщина и бежит к нему. Но это не она стреляла. Тут бы мне

и смыться, однако интерес меня удерживал. А когда я увидел, что это жена

Уилсона, то все-таки пошел к ней, чтобы узнать, как там и что. Дело-то пахло

жареным, верно? Надо было все знать в точности, чтобы не оступиться в случае

чего. Я ее припугнул. Вот и все - если по-честному.

- Спасибо, - сказал я. - За этим я и приходил. Теперь весь фокус в том,

как отсюда выбраться, чтобы нас не накрыли.

- Обойдемся без фокусов, - заверил меня Талер. - Уйдем, когда захотим.

- Я хочу сейчас. И тебе советую. Ясно, что Нунан поднял ложную тревогу,

но тебе-то зачем рисковать? Смывайся и сиди тихо до полудня, а к тому

времени все, что он тебе подстроил, гроша ломаного не будет стоить.

Талер засунул руку в карман и извлек толстую пачку денег. Он отсчитал

сотню или две, двадцатками и десятками, и протянул человеку без подбородка,

сказав:

- Купи нам отход, Джерри, и не давай никому больше, чем положено.

Джерри взял деньги, забрал со стола шляпу и удалился. Через полчаса он

появился и вернул Талеру несколько купюр, небрежно сообщил:

- Пошли ждать в кухню, они дадут знак.

Мы отправились в кухню. Там было темно. К нам присоединилось еще

несколько человек.

Наконец в дверь стукнули.

Джерри открыл дверь, и мы спустились по трем ступенькам во двор. Уже

почти совсем рассвело. Нас было десять человек.

- Это все? - спросил я Талера.

Тот кивнул.

- Ник говорил, что вас пятьдесят.

- Против этой-то вшивой команды? - ухмыльнулся он.

Блюститель в мундире придерживал открытые ворота и нервно бормотал:

- Скорее, ребята, пожалуйста.

Лично я был не прочь поторопиться, но остальные не очень-то к нему

прислушивались.

Мы вышли в переулок. Высокий человек в коричневом костюме поманил нас в

другие ворота, мы прошли через сквозной подъезд на соседнюю улицу и влезли в

черный автомобиль, стоявший у тротуара.

Один из юных блондинов сел за руль. Он знал, что такое скорость.

Я попросил, чтобы меня высадили где-нибудь поближе к гостинице "Грейт

Вестерн". Водитель взглянул на Шепота, тот кивнул. Через пять минут я вылез

у своей гостиницы.

- До скорого, - прошептал игрок, и машина отчалила.

Последнее, что я увидел, был ее полицейский номер, исчезавший за углом.

 

 

... Отакот.

[Jubei]

Господа, оверквотинг - безусловное зло и моветон, поэтому не стоит уподобляться в этом Овну.

[Davinel]

ты зациклился на одном единственном значении слова. Учи русский язык.

*WALL OF TEXT*

Не не не. Такой способ спора не прокатит. Не буду я спорить с каждым из 100500 определений слова "возможности", которые даны к тому же всякими Беконами и Кантами.

Тебе вообще не кажется глупым приводить в споре о языке в качестве аргументации мнения философов, которые НЕ ГОВОРИЛИ на этом языке? Мне вот кажется.

 

Давай лучше меньше текста, больше смысла. Вот Ожегов. Хороший словарь. Понятный, простой, удобный.. На полочке у меня стоит, бедняга, не пользовались им уже лет 10, все интернет да интернет...

Возможность - Средство, условие, обстоятельство, необходимое для осуществления чего-нибудь

Годится такое определение? :(

1) я тебе уже говорил что следует различать возможности (права) и обязанности.

В должностной инструкции главного бухгалтера обязанностей в несколько раз больше чем у курьера. Следует ли из этого что главбух фирмы более угнетенное существо с меньшими чем у курьера возможностями?

Во первых различать права и обязанности в рамках нашего спора не нужно т.к. и то и то закон.

Во вторых пример плохой. Например тем, что главбух свои обязанности выбрал сам. Или тем, что они не закреплены законодательно. Или тем, что курьер таки свободнее.

Но главное - вывод. Он дурацкий. Причем тут меньшие возможности? Из этого всего следует только то, что у курьера меньше обязанностей и следовательно они с главбухом - не равны. Больше отсюда ничего не следует. Зачем ты сюда возможности приплел я слабо понимаю.

 

 

2) назови пункт Конституции которому противоречит статья 59?

 

Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность.

Каждый, кто законно находится на территории Российской Федерации, имеет право свободно передвигаться, выбирать место пребывания и жительства.

Принудительный труд запрещен.

Ну и т.д. Там еще есть.

И да, с юридической точки зрения это туфта, в суд с этим не придешь, т.к. пункты конституции _могут_ противоречить один другому и федеральный закон тоже может противоречит конституции - так записано в конституции. Полнейший идиотизм, да.

Самого факта противоречия это, впрочем, не отменяет.

[Кuu]

Не буду я спорить с каждым из 100500 определений слова "возможности", которые даны к тому же всякими Беконами и Кантами.

Ааа, Вы - мой кумир! Первый раз вижу человека, который на это не попался!

[Nirtok]

А давайте, чтобы все спорщики и тролли обращались друг к другу типа "персик мой ненаглядный", "зайчик мой апельсиновый" и т.д. :):lol::D:lol::D Это очень забавно выглядит :lol::lol::lol::lol: