Стихи,затронувшие вас за...да за что угодно(на выбор)лишь бы оччень нравились.Так сразу и не...а вобще начну:Симоновские "Пять страниц".

Изменено 15 сентября, 200421 г. пользователем Onsi (смотреть историю редактирования)

Это не совсем из книг. Вернее совсем не из печатных книг, а из интернета. Но мне понравились эти стихи, поэтому выложу их здесь. Может они придутся по душе кому - нибудь еще.

 

Начну с веселого:

 

Пузово

 

Шла по улице машина

С очень мощным кузовом.

А навстречу шел мужчина

С очень толстым Пузовом.

 

Налетела та машина

На мужчину с Пузовом.

И рассыпалась машина

Вместе с мощным кузовом.

 

А мужчина посмотрел

На остатки кузова...

Ну, и Пузово свое

Почесал конфузово.

 

***

Отправляясь в дальний путь

С разным ценным грузовом,

Ты, водитель, не забудь

Этот случай с Пузовом!

 

(с) Андрей Усачев

 

О смерти ;) :

 

Рецептура

 

Когда тяжело на душе,

если жизнь превратилась в клише,

не находишь ответа

ни в сексе,

ни в дружеских праздных советах,

а внутри угнездилась боль,

с которой не справится

ни алкоголь,

ни прочие препараты,

если партия кончилась патом

и апатия лижет сердце,

позабывшее

привкус специй,

позабывшее вкус полёта,

если сам ты

как статуя из терракоты,

фаршированная трухой

и обрывками мыслей о том,

насколько плохой

оказалась

(показалась? приснилась?)

жизнь,

и туманные рубежи

будто ultima thule лежат впереди –

есть два выхода,

а вернее, только один.

 

берём и раскладываем на столе

по порядку:

траурных лент –

одна штука,

автоматический пистолет

с обоймой, патрон ожидает в стволе,

записку для близких,

твой белый билет,

последний свидетель того,

что ты был на земле.

 

если всё правильно сделать,

на обоях останется след.

 

Дмитрий Тиманович (с)

 

Отрывок. Бродский:

 

Я не философ. Нет, я не солгу.

Я старый человек, а не философ,

хотя я отмахнуться не могу

от некоторых бешеных вопросов.

Я грустный человек, и я шучу

по-своему, отчасти уподобясь

замку. А уподобиться ключу

не позволяет лысина и совесть.

Пусть те правдоискатели, что тут

не в силах удержаться от зевоты,

себе по попугаю заведут,

и те цедить им будут анекдоты.

Вот так же, как в прогулке нагишом,

вот так — и это, знаете, без смеха —

есть что-то первобытное в большом

веселии от собственного эха.

Серьезность, к сожалению, не плюс.

Но тем, что я презрительно отплюнусь,

я только докажу, что не стремлюсь

назад, в глубокомысленную юность.

Так зрелище, приятное для глаз,

башмак заносит в мерзостную жижу.

Хоть пользу диалектики как раз

в удобстве ретроспекции я вижу.

 

Я не гожусь ни в дети, ни в отцы.

Я не имею родственницы, брата.

Соединять начала и концы

занятие скорей для акробата.

Я где-то в промежутке или вне.

Однако я стараюсь, ради шутки,

в действительности стоя в стороне,

настаивать, что «нет, я в промежутке».

Стихотворение Мандельштама, посвященное моему любимому композитору.

 

БАХ

 

Здесь прихожане - дети праха

И доски вместо образов,

Где мелом, Себастьяна Баха,

Лишь цифры значатся псалмов.

 

Разноголосица какая

В трактирах буйных и церквах,

А ты ликуешь, как Исайя,

О рассудительнейший Бах!

 

Высокий спорщик, неужели,

Играя внукам свой хорал,

Опору духа в самом деле

Ты в доказательстве искал?

 

Что звук? Шестнадцатые доли,

Органа многосложный крик -

Лишь воркотня твоя, не боле,

О несговорчивый старик!

 

И лютеранский проповедник

На черной кафедре своей

С твоими, гневный собеседник,

Мешает звук своих речей!

Дмитрий Растаев

 

Помнишь - нас учили быть птицами?

Ах, не отворачивай голову...

Птицами с волшебными лицами -

Чистыми, высокими, гордыми!

 

Птицами летящими за море,

Чтобы обернуться и заново

В клювиках - созвездия спицами

Помнишь - нас учили быть птицами?

 

Помнишь - нас учили жить с песнями?

Как нам не сиделось за партами

Мы бежали вниз, где под лестницей

Маялась гитара инфарктами

 

И не знали мы, черти скрытные

Трогая ресницы ресницами

Что уже тогда были с крыльями…

Помнишь, нас учили быть птицами?

 

Помнишь. Ты забыть не всесильная,

Встанешь у окна черной веткою,

Страшно на дворе ночью зимнею

И король хрипит над соседкою…

 

Ляжем же вдвоём, да не спиться нам

Есть и спирт и срок, да не к случаю

Помнишь - нас учили быть птицами?

Господи, зачем они мучались...

Помнишь - нас учили быть птицами?

Ах, не отворачивай голову...

Журнал "Парус"... конец 1980-х... Боже...

 

Мое любимое:

Федерико Гарсия Лорка

Август.

Персик зарей подсвечен,

и сквозят леденцы стрекоз.

Входит солнце в янтарный вечер,

словно косточка в абрикос.

 

Крепкозубый, налит початок

смехом желтым, как летний зной.

 

Снова август.

И детям сладок

смуглый хлеб со спелой луной.

Пер. А. Гелескула

Изменено 14 апреля, 201015 г. пользователем Tintintin (смотреть историю редактирования)

Аля Кудряшева

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

 

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

 

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

 

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

 

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

Циприан Норвид

 

Как...

Как если бы фиалкою лиловой

Коснулись глаз, не проронив ни слова…

 

Как если бы повеяло сиренью

И, расцветая облаком туманным,

Прохладное, как утро, дуновенье

По клавишам скользнуло фортепьянным…

 

Как лунный отсвет, в сумерки вплетенный

И в волосы стоящей на крылечке,

Венчает ее голову короной,

Разубранной в серебряные свечки…

 

Как разговор с ней, суетный и смутный,

Подобный вихрю ласточек над домом -

Предвестнику грозы сиюминутной,

Пока она прокладывает русло

И молния еще не стала громом -

 

Так…

… умолкаю, слишком это грустно.

 

(перевод А. Гелескула)

Теш, а где Вы нашли такое стихотворение Бориса Пастернака?

Сложный вопрос, потому что целенаправленно стихи не ищу. Где-то наткнулась...

Теш, а где Вы нашли такое стихотворение Бориса Пастернака?

А это стих к роману "Доктор Живаго". собственно, им же написанного. там и ещё много красивых стихов есть. Обычно их в конце книги, после романа, печатают.

Теш, жаль-жаль. Было бы интересно это увидеть.

 

rewersi, уверен что именно ЭТОТ стих?

Б. Пастернак ЗИМНЯЯ НОЧЬ

Именно он. Я роман читал и все стихи, к нему приложенные, не пропустил.

rewersi, я про другое стихотворение спрашивала. Про ЭТО =>

Ночью холодной, где хмуро и серо,

Хрупкая девочка в парке стояла.

Голосом тихим она нежно пела,

Кутаясь зябко в зимы одеяло...

Я у Пастернака такого стихотворения не знаю, вот и любопытно откуда и где. Поисковик не выдаёт авторство...

Модераториал

rewersi, Кирико Кираюто, ну пора уже в личку перейти.

Афанасий Фет

 

* * *

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнею твоей.

 

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,

Что ты одна - любовь, что нет любви иной,

И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

 

И много лет прошло, томительных и скучных,

И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,

И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,

Что ты одна - вся жизнь, что ты одна - любовь,

 

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,

А жизни нет конца, и цели нет иной,

Как только веровать в рыдающие звуки,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

2 августа 1877

Да простят меня за то, что выкладываю стихи сетевого автора, но:

 

Илья Данишевский

 

Все хорошо, знаешь?

А мой отец в Ленинграде

съел себе пальцы, но выжил.

У матери альцгеймер,

она все не вспомнит,

как меня звать.

Просто ласково - Рыжик -

по цвету волос,

хотя в летном рыжий стал серым мгновенно.

Я давно перестал

быть ей сыном. Уже не тот, что раньше -

волосяной пегмент.

Но все хорошо, ты ведь знаешь?

И я тебя вспоминаю часто,

как наши бумажные корабли

уплывали от Воробьевых вдаль.

Это тем летом в затяжные дожди.

А кто-то из наших устал ожидать,

а кто-то, ожидая, скончался,

с нашими лицами в головах.

Я им, вернувшись, скажу -

других не будет. Они в земле.

А у меня все прекрасно, запомни!

Но только одно не так -

прошла война, а ты, хотя уже мертвый -

тленом во мне.

И слюной на губах мне победа

как полное поражение.

Дань любимому Поэту.

 

Иосиф Бродский

Муха (1985)

 

Отрывок.

 

XIII

 

Теперь нас двое, и окно с поддувом.

Дождь стекла пробует нетвердым клювом,

нас заштриховывая без нажима.

Ты недвижима.

 

Нас двое, стало быть. По крайней мере,

когда ты кончишься, я факт потери

отмечу мысленно -- что будет эхом

твоих с успехом

 

когда-то выполненных мертвых петель.

Смерть, знаешь, если есть свидетель,

отчетливее ставит точку,

чем в одиночку.

очень понравился стих Алины Витухновской "Умри, лиса, умри", именно в такой подаче Владимира Епифанцева:

(nsfw)

Спойлер:

Изменено 24 мая, 201015 г. пользователем Guitar Otoko (смотреть историю редактирования)

Елена Михайлик:

 

Александр Андреич, товарищ Чацкий,

Нечувствительно попал в переплет.

По его квартире - пустой, холостяцкой,

Бродит перепуганный кот,

Повторяет хозяйскую траекторию,

Вяло препирается с окрестной зимой,

Но из тех, кто раньше ушел в историю,

Ни один не вернулся домой.

 

Александр Андреич сидит в теплушке

Поезд идет в Уфу.

Придорожные елочные игрушки

Догорают в сыпном тифу.

Пулемет над озером глотку рвет,

и тот, кто ответственен за пейзаж,

Уже не помнит, кто здесь живет

и кто кому персонаж.

 

Александр Андреич говорит односложно,

И по картам выискивает тишину,

вычисляя рубеж, на котором возможно

Закрепиться и остановить волну.

Он мог бы, наверное, иное значить,

Подчиниться горячечным ночным голосам.

Но автор убит, а город захвачен –

И он теперь выбирает сам

На 70-ти летие.

 

Отрывок

 

Sad man jokes his own way

 

Я не философ. Нет, я не солгу.

Я старый человек, а не философ,

хотя я отмахнуться не могу

от некоторых бешеных вопросов.

Я грустный человек, и я шучу

по-своему, отчасти уподобясь

замку. А уподобиться ключу

не позволяет лысина и совесть.

Пусть те правдоискатели, что тут

не в силах удержаться от зевоты,

себе по попугаю заведут,

и те цедить им будут анекдоты.

Вот так же, как в прогулке нагишом,

вот так -- и это, знаете, без смеха --

есть что-то первобытное в большом

веселии от собственного эха.

Серьезность, к сожалению, не плюс.

Но тем, что я презрительно отплюнусь,

я только докажу, что не стремлюсь

назад, в глубокомысленную юность.

Так зрелище, приятное для глаз,

башмак заносит в мерзостную жижу.

Хоть пользу диалектики как раз

в удобстве ретроспекции я вижу.

 

Я не гожусь ни в дети, ни в отцы.

Я не имею родственницы, брата.

Соединять начала и концы

занятие скорей для акробата.

Я где-то в промежутке или вне.

Однако я стараюсь, ради шутки,

в действительности стоя в стороне,

настаивать, что "нет, я в промежутке"...

 

И. Бродский (с)

Изменено 25 мая, 201015 г. пользователем Tyz-In (смотреть историю редактирования)

Текст песни, про двух братьев и одну Рыбу. =)

 

Спойлер:

Я видел небо в стальных переливах

И камни на илистом дне

И стрелы уклеек, чья плоть тороплива,

Сверкали в прибрежной волне

 

И еще было море, и пенные гривы

На гребнях ревущих валов

И крест обомшелый, в объятиях ивы,

Чьи корни дарили мне кров.

 

А в странах за морем, где люди крылаты,

Жил брат мой, он был королем

И глядя, как кружатся в небе фрегаты,

Я помнил и плакал о нем.

 

Брат мой, с ликом птицы, брат с перстами девы,

Брат мой!

Брат, мне море снится, черных волн напевы,

Брат мой

 

В недоброе утро узнал я от старца

О Рыбе, чей жир - колдовство

И Клятвою Крови я страшно поклялся

Отведать ее естество.

 

А старец, подобный столетнему вязу,

Ударил в пергамент страниц -

"Нажива для рыбы творится из глаза -

Из глаза Властителя Птиц".

 

Брат мой, плащ твой черный

Брат мой, стан твой белый

Брат мой, плащ мой белый

Брат мой, стан мой черный

Брат мой!

 

Брат мой, крест твой в круге

Брат, круг мой объял крест

Брат мои, крест мой в круге

Брат, круг твой объял крест

Брат мои!

 

Я вышел на скалы, согнувшись горбато

И крик мой потряс небеса -

То брат выкликал на заклание брата,

Чтоб вырвать у брата глаза

 

И буря поднялась от хлопанья крылий -

То брат мой явился на зов

И жертвенной кровью мы скалы кропили,

И скрылись от взора Богов

 

Брат мой, взгляд твой черный

Брат мой, крик твой белый

Брат мой, взгляд мой белый

Брат мой, крик мой черный

Брат мой!

 

Брат, где твой нож - вот мой,

Брат, вот мой нож, твой где

Брат, где нож твой - вот мой

Вот мой нож, мой брат, мои...

Брат мой!

 

И битва была, и померкло светило

За черной грядой облаков

Не знал я, какая разбужена Сила

Сверканием наших клинков

 

Не знал я, какая разбужена Сила

Сверканием наших клинков

И битва кипела, и битва бурлила

Под черной грядой облаков!

 

Чья клубится на востоке полупризрачная тень?

Чьи хрустальные дороги разомкнули ночь и день?

Кто шестом коснулся неба, кто шестом проник до дна?

Чьим нагрудным амулетом служат Солнце и Луна?

 

Се, грядущий на баркасе по ветрам осенних бурь,

Три зрачка горят на глазе, перевернутом вовнутрь

Се, влекомый нашей схваткой правит путь свой в вышине

И горят четыре зрака на глазу, что зрит вовне...

 

И рухнул мне под ноги брат обагренный,

И крик бесновавшихся птиц

Метался над камнем, где стыл побежденный

Сочась пустотою глазниц.

 

И глаз наживил я, и бросил под глыбу.

Где волны кружатся кольцом -

Удача была мне, я выловил Рыбу

С чужим человечьим лицом

 

Я рыбы отведал, и пали покровы,

Я видел сквозь марево дня,

Как движется по небу витязь багровый,

Чье око взыскует меня

 

Ладони я вскинул - но видел сквозь руки,

И вот мне вонзились в лице

Четыре зрачка на сверкающем круге

В кровавом и страшном кольце

 

И мысли мне выжгло, и память застыла,

И вот, я отправился в путь

И шел я на Север, и птица парила,

И взгляд мой струился как ртуть

 

Я спал под корнями поваленных елей,

А ел я бруснику и мед

Я выткал надорванный крик коростеля

Над зыбью вечерних болот

 

И в странах бескрайнего льда и заката.

Где стынет под веком слеза,

Пою я о брате, зарезавшем брата

За Рыбу, чья пища - глаза...

 

Сергей Калугин (с)

Рассказ Короля-Ондатры о рыбной ловле в пятницу

Понравились эти стихи.

 

Спойлер:

"Я И СТАРАЯ ДАМА"

 

Жертва козней собеса, маразма, невроза,

в сальном ватнике цвета "пыльная роза",

с рюкзаком за спиной, полным грязного хлама,

в знойный полдень проходит под окном моим дама.

Так задумчиво, что и жара ей не в тягость.

 

Десять лет (т.е. лет - с июня по август)

после утренних лекций под окном ровно в полдень

наблюдал я цветочек этот Господень.

Будь я Зощенкой, Шварцем или Олешей,

я б сумел прочитать в этой всаднице пешей,

в этом ангеле, бледном от серого пота,

сладкозвучный оракул: "Нищета есть свобода".

 

Только где те писатели? где тот оракул?

где то чтение знаков? где тот кот, что наплакал

веры? Нету. Писатели тихо скончались.

Вместе с ними религия, психоанализ,

символизм и вермонтская летняя школа.

Лишь осталась картина, на манер протокола -

занесенная в память: "Я и старая дама".

 

Обрамляет картину белая рама

от упавшего в прошлое чужого окна.

 

И другая картина пока не видна.

 

(1987 - 1997)

 

"ВСЯКОЕ БЫВАЕТ"

 

Бывает, мужиков в контору так набьётся -

светлее солнышка свеченье потных рож.

Бывает, человек сызранку так напьётся,

что всё ему вопит: "Ты на кого похож?"

"Ты на кого похож?" - по-бабьи взвизги хора

пеструх-коров, дворов и курочек-рябух.

"Я на кого похож?" - спросил он у забора.

Забор сказал что мог при помощи трёх букв.

 

(Лев Лосев)

Изменено 3 июня, 201015 г. пользователем Tyz-In (смотреть историю редактирования)

Николай Гумилев

 

Орел

 

Орел летел все выше и вперед

К Престолу Сил сквозь звездные преддверья,

И был прекрасен царственный полет,

И лоснились коричневые перья.

 

Где жил он прежде? Может быть, в плену,

В оковах королевского зверинца,

Кричал, встречая девушку-весну,

Влюбленную в задумчивого принца.

 

Иль, может быть, в берлоге колдуна,

Когда глядел он в узкое оконце,

Его зачаровала вышина

И властно превратила сердце в солнце.

 

Не все ль равно?! Играя и маня,

Лазурное вскрывалось совершенство,

И он летел три ночи и три дня

И умер, задохнувшись от блаженства.

 

Он умер, да! Но он не мог упасть,

Войдя в круги планетного движенья.

Бездонная внизу зияла пасть,

Но были слабы силы притяженья.

 

Лучами был пронизан небосвод,

Божественно холодными лучами.

Не зная тленья, он летел вперед,

Смотрел на звезды мертвыми очами.

 

Не раз в бездонность рушились миры,

Не раз труба архангела трубила.

Но не была добычей для игры

Его великолепная могила.

Приятно удивлён, что анимешники не забывают моего любимого русского поэта, Гумилёва. Это замечательно!

 

По теме, If Киплинга:

 

If you can keep your head when all about you

Are losing theirs and blaming it on you,

If you can trust yourself when all men doubt you,

But make allowance for their doubting too;

If you can wait and not be tired by waiting,

Or being lied about, don't deal in lies,

Or being hated, don't give way to hating,

And yet don't look too good, nor talk too wise:

 

If you can dream -- and not make dreams your master;

If you can think -- and not make thoughts your aim;

If you can meet with Triumph and Disaster

And treat those two impostors just the same;

If you can bear to hear the truth you've spoken

Twisted by knaves to make a trap for fools,

Or watch the things you gave your life to, broken,

And stoop and build'em up with worn-out tools:

 

If you can make one heap of all your winnings

And risk it on one turn of pitch-and-toss,

And lose, and start again at your beginnings

And never breathe a word about your loss;

If you can force your heart and nerve and sinew

To serve your turn long after they are gone,

And so hold on when there is nothing in you

Except the Will which says to them: "Hold on!"

 

If you can talk with crowds and keep your virtue,

Or walk with Kings -- nor lose the common touch,

If neither foes nor loving friends can hurt you,

If all men count with you, but none too much;

If you can fill the unforgiving minute

With sixty seconds' worth of distance run,

Yours is the Earth and everything that's in it,

And -- which is more -- you'll be a Man, my son!

 

Перевод Лозинского:

Спойлер:

Владей собой среди толпы смятенной,

Тебя клянущей за смятенье всех,

Верь сам в себя, наперекор вселенной,

И маловерным отпусти их грех;

Пусть час не пробил, жди, не уставая,

Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;

Умей прощать и не кажись, прощая,

Великодушней и мудрей других.

 

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,

И мыслить, мысли не обожествив;

Равно встречай успех и поруганье,

Не забывая, что их голос лжив;

Останься тих, когда твое же слово

Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,

Когда вся жизнь разрушена, и снова

Ты должен все воссоздавать с основ.

 

Умей поставить, в радостной надежде,

На карту все, что накопил с трудом,

Все проиграть и нищим стать, как прежде,

И никогда не пожалеть о том;

Умей принудить сердце, нервы, тело

Тебе служить, когда в твоей груди

Уже давно все пусто, все сгорело.

И только Воля говорит: "Иди!"

 

Останься прост, беседуя с царями,

Останься честен, говоря с толпой;

Будь прям и тверд с врагами и с друзьями,

Пусть все, в свой час, считаются с тобой;

Наполни смыслом каждое мгновенье,

Часов и дней неумолимый бег,-

Тогда весь мир ты примешь, как владенье,

 

Тогда, мой сын, ты будешь Человек!

Изменено 4 июня, 201015 г. пользователем Tono (смотреть историю редактирования)

Из тех стихотворений, которые врезаются в память. Странно, что еще не упоминали.

Отрывок.

 

Пауль Целан

Фуга смерти

Чёрное молоко рассвета мы пьём его на ночь

пьём его в полдень и утром мы пьём его ночью

мы пьём и пьём

и роем могилу в воздушных пространствах где лежать не так тесно

некто живёт в своём доме играет со змеями пишет

пишет когда стемнеет в Германию твои золотые волосы Маргарита

пишет он и выходит из дому и звёзды сверкают свистит своим псам

евреям своим свистит пусть вылезают и роют могилу в земле

он отдаёт нам приказ играйте да так чтоб хотелось сплясать

Чёрное молоко рассвета мы пьём тебя ночью

пьём тебя утром и в полдень пьём тебя на ночь

мы пьём и пьём

некто живёт в своём доме тот кто играет со змеями тот кто пишет

пишет когда стемнеет в Германию твои золотые волосы Маргарита

твои пепельные волосы Суламифь

ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чем таком

лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком

в пятницу народу всегда битком

и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком

у нее в руке босоножка со сломанным каблуком

он хохочет так, что едва не давится кадыком

 

черт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнилье

расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,

как старухи передают ему миски с фруктами для нее

и какое таксисты бессовестное жулье

и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье,

деревянное от крахмала

как немного им нужно, счастье мое

как мало

 

расскажи мне о том, как постигший важное – одинок

как у загорелых улыбки белые, как чеснок,

и про то, как первая сигарета сбивает с ног,

если ее выкурить натощак

говори со мной о простых вещах

 

как пропитывают влюбленных густым мерцающим веществом

и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве,

как в заиндевевшем стекле автобуса,

протереть его рукавом,

говоря о мертвом как о живом

 

как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки

как они подпевают радио, стоя в пробке

как несут хоронить кота в обувной коробке

как холодную куклу, в тряпке

как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,

чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, все в порядке»;

как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами

слишком чудесные и простые,

чтоб оказаться нами

 

расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать

и читает «терезу батисту, уставшую воевать»

и закатывает глаза, чтоб не зареветь

и как люди любят себя по-всякому убивать,

чтобы не мертветь

 

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,

чтобы нравиться билетёрше,

вахтёрше,

папиной секретарше,

но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,

он снимает их, становясь почти семнадцатилетним

 

расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая

почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая

как одна смс делается эпиграфом

долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими

почему мы всегда чудовищно переигрываем,

когда нужно казаться всем остальным счастливыми,

разлюбившими

 

почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале

почему с нами говорят на любые темы,

кроме самых насущных тем

почему никакая боль все равно не оправдывается тем,

как мы точно о ней когда-нибудь написали

 

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы

все эти актрисы

метрессы

праздные мудотрясы

жаловаться на стрессы,

решать вопросы,

наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху

расскажи мне как на духу

почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса

почему мы куски бессонного злого мяса

или лучше о тех, у мыса

 

вот они сидят у самого моря в обнимку,

ладони у них в песке,

и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз

просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас

даже пахнут они – гвоздика или анис –

совершенно не нами

значительно лучше нас

 

(с)Вера Полозкова

Изменено 10 июня, 201015 г. пользователем Саффи (смотреть историю редактирования)

В восьмом классе

Мы начали изучать химию,

Там рассказали, что если что-то нагреть,

Оно плавится и течет каплями,

А потом остывает и становится таким же.

Я спросила у мамы:

"А деревья, когда сгорают,

Тоже должны превращаться в капли,

А потом застывать и становиться такими же?"

"Нет, - ответила мама, - деревья сгорают совсем.

Но это уже органика,

Тебе еще это рано знать".

 

С тех пор я не люблю химию.

Зачем мне наука,

В которой деревья сгорают

Насовсем?

 

(с) izubr