rhqh\shyl\tgid

Записываюсь при условии, что для Коджимы не будет обременителен игрок с довольно низким онлайном. Онлайн-то высокий, только занятый. Могу писать или редко, но много, или часто, но одобряторствовать. Пусть Коджима решает, нужен ему такой игрок или нет, ему виднее по правилам. Кстати, какой максимум игроков? Сколько будет длиться запись? Мне надо знать ^^"

Я буду делать классику и не сейчас. Я пока помощник ГМа на той мафии, и мне этого хватает за глаза. А вот после сталкеровских вампиров будет в самый раз. Хотя, кстати, если кто захочет взять этот сеттинг, отдам, не потому что мне как-то тяжко, я с радостью, а потому, что хочу дать поГМить желающим новичкам. Я могу помогать тогда. пъецух glory100

Полписи! :бис:

О, вот это да! Рад, рад! Всем по дражайшему коньяку, да заморскому чаю, за мой счёт! В могилках евроремонт сделать! Трупов на праздноваие позвать! ;) Ведь я богат, сказочно богат, потому что обворовал пол-города, включая прошлого бургомистра :D Чудесно, чудесно! Это была мощнейшая игра, доставившая невероятно много фана! Спасибо Дюку за отличный сеттинг, роли, ГМство и колоритнейшие посты. С прекрасным дебютом! Спасибо игрокам, очень благодарный за тот фан, что получил за игру. А его, повторюсь, было много! И, конечно же, спасибо шуту и рыцарю отдельное, один за всех и всё такое, вместе мы сила! ;) А теперь жду комментариев остальных участников и, конечно же, лога с голосованием :)

Я считал, что Люцифер и дьявол — одно лицо, как и Вельзевул, и Сатана, и там… Прочее… А если ничему так и не научатся и не усовершенствуются? Ведь память при каждой смерти стирается. Или душа где-то всё это запоминает? А если я мазохииист? :D

Ложные стереотипы. [Ух ты, круглая дата. Радуемся.]

Бюро находок.

Но кончил добровольно, т.к. шанс на по-другому у него был. И не факт, что в тот момент он чувствовал себя несчастным, и жизнь его была хуже, чем у других. Уж молчу о том, сколько пользы он принёс и насколько прославил своё имя. А значит, всё не так уж плохо! Велики тролль был всё-таки.

Раскалывая рассудок Он открыл глаза, но ничего не увидел. Повертел головой, ощупал себя, встал, прошёлся. Пол скрипел при каждом шаге. Увидел очертания стола, нашарил на нём кремень, ударил — зажглась газовая лампа. Медленно освещалось помещение — чёрное с деревом, старое; тьма отступала в дальние углы и там умирала. Комната была почти пуста, лишь стол усеян разной мелочью. Он осмотрелся, прищурился и застыл. Стали возникать стулья, шкафы, появилась кровать, по стенам развешалась разная утварь, картины, фонари — впрочем, тусклые. Чёрного стало меньше, красного тоже, всё стало сереть, покрываться тонким зелёным налётом. Пространства осталось всё меньше, с потолка посыпался песок, в воздухе взвесилась траурная фата пыли. Запарил запах запустения и ветхости, он поморщился, вновь осмотрелся. Побледнел, пошатнулся, оперся о стену. Заметил луч света, исходящий из двери, прильнул к замку, посмотрел. Поискал ключ, подёргал дверь, постучал, попытался сбить замок. Задыхаясь, осмотрелся: лампа почти погасла, захлебнувшаяся в пыли, зелёная комната чернела, тускнела, заволакивалась липкими тенётами, сжималась, тихо гремя шкафами, стульями, утварью, разной мелочью. Он сел на корточки и закрыл голову руками, через минуту поднял лицо и устремил взгляд на замок, после чего не двигался, не дышал, не смотрел. Затем встал и побежал в стену. Стена послушно повалилась перед ним, дом унёсся прочь в одночасье, остался лишь чистый белый свет. Он зажмурился. Открыл глаза. Сначала он увидел небо, голубое и безразмерное, какое-то бесформенное и в то же время непрозрачное. Затем увидел холмы, монотонно-зелёные, свежевыкрашенные, долину. В долине дома, деревянные и очень похожие. На том месте, где был его дом, остался чёрный обожжённый прямоугольник. Он посмотрел вдаль и увидел ещё дома, ещё больше домов, до самого горизонта. Он поморщился, подрагивая в пространстве, махнул рукой. Медленно набирая скорость, он начал лететь вперёд, постепенно теряя дома туманной долины из виду. Мимо проносился бесконечный город, а он всё летел. Постепенно деревянные здания становились всё реже, пока их не осталось совсем, и ему осталось лишь долететь до вершины отогого холма и встать. Пространство загустело, птицы оглушительно звенели. Он протянул руку — настала тишина. Было очень жарко. Рука, до того медленно нащупывавшая путь вперёд, остановилась и ощупала невидимую преграду. Из-под пальцев вылилось прямоугольное зеркало в громоздкой металлической оправе. Он смотрел на себя, спрашивал себя, говорил с собой, пожимал себе руку, думал с собой, сидел рядом с собой — много времени, не отходя от зеркала. А однажды встал, полоснул отражение реальности металлическим взглядом, выпрямился во весь рост, протянул руку. Пространство загустело, стало жарко, стекло оглушительно звенело. Прикоснулся к стеклу, чуть заметно, резко толкнул — наступила тишина. Зеркало упало и разбилось, обратившись кубиками — блестящими кубиками, на каждом из которого был запечатлён свой портрет его, свой предмет из комнаты, свой дом. Тогда он начал собирать кубики и выстраивать из них лестницу. Ступени, узкие и лёгкие, вели в никуда. Он увидел их и, видимо, понял; лестница, видимо, тоже поняла и вознеслась ввысь. Он зашагал по ней, и шагал до тех пор, пока туман не поглотил холм, что остался за ним. Вскоре он добрался до конца лестницы и шагнул вперёд. Лестница уплыла прочь. Он был в тумане. В кристально ясном тумане. Стоило ему развести руки, как под ним вздыбилась широкая лощина. По краям взлетели крутые горы. Под ним простёрся тёмно-зелёный, холодный лес. Далеко впереди разлилось голубое, со стальным отливом, озеро. Он посмотрел. Картина дрогнула, на месте лесов раскинулась сухая и гладкая пустыня. Она зашипела, и воздух помутился, и под ним стелилось морское дно. Видение размылось, его сменило новое. За ним ещё, и ещё. Пейзажи приходили и уходили. На смену являлись величественные осыпающиеся города — и исчезали. Пламя, пространство, фигуры и формы калейдоскопом проносились перед ним, а он всё смотрел, смотрел чуть наклонив голову и раскинув руки. Вокруг были озёра, когда он поднял взор на небо. Он смотрел на Солнце. Раньше его не было. Теперь оно появилось. И было очень ярким. Внизу проросли леса, каймой в небо вперились горы, а Солнце светило, грело, охраняло — ослепляло, обжигало, убивало. Он поморщился, взмахнул рукой. Солнце вцепилось в его руку и засветило ярче. Почва потрескалась. Горы зарокотали. Леса пожелтели, почернели, свернулись, осели. Озёра вскипели и обратились в облака. Земля глухо застонала и заворочалась. По трещинам пошёл огненный пульс, с неба посыпался песок, мир кончался. Он загораживался, взрывал вокруг себя пространство, заставлял картину остановиться. Он взглянул на хаос вокруг и на мгновение улыбнулся. И этого хватило. Скалы потеснились друг к другу, небо провисло, агонизирующий лик земли поспешил к нему навстречу. Он оказался заперт в непроглядной тьме. Дышать было нечем. Он открыл глаза, но ничего не увидел. Попытался повертеть головой, старался ощупать себя, порывался встать, но не шевельнулся. Бесконечная тишина, пустота безвоздушного пространства, сон — белый свет, не белый даже, а светящийся синий, беспощадный, безжалостный. Тишина, темнота — свет, грохот. Темнота, тишина — грохот, свет. Он, кажется, кричал. Он, кажется, бился, двигался. Может быть, он что-то говорил. Когда он в очередной раз оказался под землёй, он открыл глаза и пошевелился. Пошевелился, повертел головой и пощупал почву над собой. Она была сырой и холодной, какой-то гладкой и неосязаемой. Он начал копать. Копал, копал и копал, пока не оказался в тёмном помещении. Твёрдо направился к столу, ударил кремнем, зажёг газовую лампу и обвёл взглядом серую, затхлую комнату с распахнутыми дверьми. Минуту постоял без движения, уронил лампу и провалился сквозь землю. Он был в бесконечном, совершенно пустом космосе. Он наконец был дома. Безымянный стишок Аааа, у меня кружится голова Икажится ганарит замуучил Я сел на стенку и припал к пяте И услышал слово камня Он вещал бортом своим Песнь о дивной полосе Она превратилась в волну И потекла обратно впять Лелея крылия желанья Обладать Большой Грядкой Которая растёт как виноград На большой невероятный маяк А в нём живёт овечка По кличке "человечка" Это вам не овцебык И совсем не минотавр Это гордая овца Которая жуёт посулы И дует мехом на железный, На янтарный, на медовый трубогиб. И ведут меня туда В неведомые дали Мне копилку и палицу А я хотел вечернюю луну Но много хочешь - дальше падать А там до дна подать рукой Одна ундина встретила другую И купила вторую сосиску Ещё сорок их и маленьких негров Что-то в районе дюжины У жены не сдюжили жида Это не расовая ненависть а валлиснерия И разовый навес по типу телеграфа Желток корой цеплялся за два дула И восточно-западный мост тянулся на север Но ведь я не курю траву Я её просто ПОТРЕБЛЯЮ (ламакорпс) За удовольствие пятнадцать минуток позора С дозорных зорек узора мажора Довлеет голубь на воле водой И его высокопреосвященство Распродажа Техники Янкович Писал большие посты Авангардное мясо есть ему нельзя И крофил он скалы и полировал Ласкал пузырьки бускал И лгал сдирая кожу не со своего лица И воск под ногтями становился всё чернее Раскрывая рефлекторный дуализм бытия Жаль что графики не исчерпывающие И площадь их не всесильна И ел и ел и ел грязь Но вот в туманной росе Пастух играет на свистульке И крутит деревенскую корову с мальчиком А было так переборами, что соль пела И плясала, забыв о синеве и доставке наверх и трёх гэ. Лучник улучил момент и уличил лук в Двуличии Лучано и лучом улучшил получил Подполучил выполучил подвыпившим хворостом И рассказал маленькую историю о том как отрижды Устроил кровавую баню и листья были из Оборотного мира Даже заяц мог бы позавидовать слогу такому Ведь ПОЧУВСТВУЙ МОЮ МОЩЬ Да и база все к нам принадлежовывают Конфронтация губки и дохлого поэта Поварили картошку эту Зажгли как Ёлку нашу Свету И Дэлси в Дельфах боль боль боль Дайте мне нить чтобы зашить Шину балку смогу я ходить Хотя бы и спиной вперёд и с завязанным умом Метафора торта сломалась я не сладрк Я песок что я так люблю Осыпающиеся небеса гуталиновое море В стеклянной комнате собственного хитроумного предубеждения. В тюрьме с алебастровым потолком И паутиною Оживления Как марионетка и её Повелитель В молниях уравнительной черноты Плывя по семи морям Бегая кругами Вычитывая путь Отпуская сознание Мастурбируя на собственные внутренности И нутро внешнего мира Добавляют в краску тонера Немного цианида — радостно Как лама и намагниченный фон Смеются часики смеются рыбы Смеётся мышка Оглушительно гогочет тишина И так тух бздынь их ты икзи Ты умер но сделал своё дело Теперь я не знаю что такое рамки Я знаю лишь хилинг поушен Всего за пятьсот септимов что двадцать к одному И я хочу утопить собачку Я ж диверсант и никак не водник (Хоть водолей, но не водолаз же) И самое интересное ведь пульс как Одиночная система актуален А значит Эта тупость или как назвать этот фельетон Будет длиться без ко Миниатюры из архивов Тупой день. Тупое утро, острый вечер. Заточенная бритвой Луна. Лунный человечек брился пнём о камень. Желток коры бесполезен против волн. Ведь волны — они такие. Как тапки. Когда тапки волнуются, их волнительный взгляд идёт редкой рябью репчатых рябых рябчиков. Робокот своим роболбом колет орехи, и тапки волнуются и плачут горючими слезами. Если их (не тапки) поджечь, то получится камень, а о него можно побрить Лунного человечка. Итог: чтобы побрить Лунного человечка, нужны: пень, робокот, тапки, орехи, огнемёт, три желтка коры, роболоб и маленький тупой день. Можно, конечно, большой, но он неудобный. Поэтому Крест красной краски, криво кроплёный крамольными кроссовками с красивыми крякающими кроватями на крыше, круто кружился, круша края Круассанов Краткости и кромсая кромку крабово-кренных кремов, крадущихся из крана-крокодильчика, но кроме крошек краха и крупинок крови в кринолине кро-маньона крепла кровля из по-крендельному скрикованного кремня, а крематорий кротко криптовал криогенную крапиву через крупного кроя Кроули кристальный крис с крючковатого круга кроны крота, кресалом критикуя крэк за крепостной Краковяк кризиса крюшонной.

Да, Дюк, мы ждём фееричного Grand Finale, да-да! *Жутко завидует Коджиме и Хантеру. Ну ничего-ничего, я постараюсь свести счёты. Когда-нибудь. Наверное*

Остановка такая.

Угу, а у меня всё растёт и растёт коллекция "Вокруг света" (которому кризис, кажется, пошёл на пользу: никакой больше омерзительной свисающей отовсюду рекламы), а у знакомого — "Популярная механика". Да, простенькие, далекоо не специализированные издания. Но информации для любопытных в них более чем. Разве это плохо? И гламура вроде бы как не наблюдается.

ПР.

Зависит от песни и настроения, само собой. Где женский вокал просто неотъемлем, там мужской будет совершенно неуместен, и наоборот. Иногда и вовсе тему способен раскрыть только дуэт. Хотя у меня в плейлистах более или менее спокойный мужской вокал всё же превалирует.

А этот вопрос уже к Богу и Диаволу, не ко мне. Они так решили. Только вот оттуда вроде бы не возвращаются. Т.е. ад не обязан быть совсем-совсем плохим? Уххх… Похоже на… Бесконечную капельницу с безвредным морфином! А я бы правда не отказался. Няя, и правда очень хорошо там.

*виртуально пожимает руку*

Насколько я помню, туда искупать грехи отправляли. Поймёт грешник или нет — непринципиально. Просто он грешил, и теперь должен страдать. Классный, надо сказать, ад :)

Предлагаю занести это в какой-нибудь цитатник "Мафии" (Сталкер, кстати, ты же недавно перечитывал весь флуд наш? Некоторые фразы вроде приметил. Как насчёт скомпилировать?)! Джубей, можно, можно это на ИмДриме под твоим Ц отпостить? :shy:

Два длинных унылых носа из пластилина, идущих по дорожке.

Ну это на практике. А в теории, да и на практике тоже наверное, пусть и очень редко, троллизм вполне может быть полезен как один из методов ведения дискуссии. Вот интересно, насколько сатиру и намеренно эпатажное поведение можно соотносить с троллизмом?

А если перевести мысль на тему, скажем, законов? ИМХО куда лучше просто факт "Ну убий, а то атата", чем попытки всем и каждому вдолбить, что убивать — это, детки, нехорошо. Если представить, что законы отменили вовсе, заменив их на моральное воспитание с ранних лет — разве убийств не стало бы? ИМХО фактические рамки всё равно иногда нужны, и нужны очень сильные, как правило. Некоторым вообще объяснять смысла нет, некоторые понимают, да делают. А страх — чувство универсальное.

Рыбу заворачивать. А почему слово "глянец" ассоциируется исключительно со словом "гламур"? Глянец это ведь бумага такая, а "журнал" — периодическое издание.

НЕНАВИСТЬ НЕНАВИСТЬ НЕНАВИСТЬ!!!!! Желание убить всех и вся и презрение до глубины души, разочарование во Вселенной вообще и разумных созданиях в частности. И сотни НЕНАВИСТИ.

И я, и я хочу, возьмите меня с собой! http://imdream.ru/forums/images/smilies/bis.gif Заткнуть шео пробоину! Няяяя! =^___^= [Разрази чёрт этот смайлик, тысяча громов!]

Ну что же, осталось дождаться МьюзХантера, чтобы он за кого-нибудь проголосовал, за любого совершенно человека (впрочем, если он не доверяет мне, может проголосовать за Maestro Katrine, тогда мой голос ничего значить не будет 100%, при условии, что остальные голосовать передумают). И день ИМХО можно закрывать, вряд ли ситуация поменяется. Не факт, кстати. А я говорил, почему ^+^