БОЙ

                                                                    Это просто дырка в груди,
                                                                    Это просто рана души,
                                                                    Здесь солнечный свет с кровью алой
                                                                    Вперемешку.

   В степи это было, под Карлнаури. Да, только южнее, километров пятьдесят. Было нас - батальон новобранцев и гнал нас лейтенант нещадно, как мустангов - где бегом, а где шагом. Куда гонит - не знал никто. Говорили, что где-то на левом фланге прорвало, а кто прорвал, сколько их... Сам нант не знал, получил вводную: немедленно выступить, направление - зюйд-вест, скорость - восемь узлов, по прибытию на место - немедленно вступить в бой, заткнуть, оттеснить. Всё. Даже полной выкладки не дали. Набросали консервов, кто сколько унесёт, боезапас дали по кило на брата, да дров навалили - степь ведь, днем жара, а ночью без огня - сдохнешь. И вперёд. Хорошо - взвод шани набрался. Они, что твои боевые верблюды; почитай, все дрова они и пёрли. Здоровые мужики. А кунды только под ногами путались. Их во втором и третьем взводе пополам было. Потом нант их отфильтровал и пустил вторым строем, вот тогда они копоти и дали, шани за ними еле успевали.
   А нант не дурак попался, глотку не драл, забрал радио у Вострика, ну, помнишь - деревенский шкет из северных кундов, ему это радио по пояс было. А нант за плечи кинул, руки в локти, стойку три и порысачил. Только и слышно было: "бегом" да "шагом".
   Четверо суток гнал, привал строили только - когда вообще ни зги. А чуть рассветёт - "подъём, бегом марш". На четвертые сутки под вечер горы на чистом зюйде замаячили, вот тут-то нас и накрыло.
   Нант сам ни хрена не знал, но - может почуял что, а может - сообразил. Он ведь стреляный перец. Только на этот раз привал строить начали - еще светило не рухнуло. Степь, ты ж в курсе - оно в степь ныряет, как выключателем щелкает: вот день, а вот ночь.
   Привал построили, как на зарядке - времени-то хватало. Винты стопками сложили, палатки - крУгом, центральный огонь запалили, четыре дозорных огня. Пожрали, даже из пустых банок заслон успели до темна поставить - оно хоть и погремушки, а иногда собит. Ну и разбрелись по тентам, как ханурики, едва стемнело...
   ...
   Извини. Как вспоминаю... Ничего не могу поделать...
   ...
   Они мимо шли, почитай - случайно напоролись. Хотя... Твань, не верю я в эти случайности! Ты ж знаешь, их ведь прёт... Короче, дозорных едва не накрыло. Твань! Спали же все! Кто из них первый "тревогу" прохрипел... Наверно - все разом. Нант - молодчага - "свистульку" в центральный огонь выронил, не спал ведь, старый лишайник. Как мы из тентов рвались - не помню. Убей - не помню! Какие, нахрен, винты?!! Мы как суслики - вокруг центрального огня в кольцо сбились, дозорных едва успели к свету подтянуть. Кто тянул - не знаю, но если б не подтянули - кранты, всем кранты. А потом наехало. Не знаю, как это рассказать, с чем сравнить. Это ужас, один чистый ужас. Мы вокруг центрального кольцом - жопы почти горят. А вокруг ужас. Такой, что кричать - глотка не открывается, и хочется порвать нервы, броситься вперёд, только чтоб закончилось всё, а ноги не идут. Нет впереди ничего, ни шороха, ни огонька, ни движения, а тАм они. Грудь сжимает - сознание теряешь, сердце - в гальку, стучать забыло, а стукнет - как колокол, на всю степь. И они слышат! Каждый стук, каждый вздох, каждую мысль твою - и ужас волнами.
   Стеной стояли, плечами друг друга сжимали - ключицы из-за ушей торчали. Упасть некуда - сзади жопа в огне, сбоку плечи, а вперед... качнешься, и нет тебя. И всех за собой утянешь.
   Кто из центрального горящую палку выхватил - не помню. Вообще ни хрена путного не помню! Как под прессом был, виноград из меня давили. Очухался слегка - в одной руке факел, другая рука с задницы огонь сбивает. И мокрый весь. А ужас... я его глазами видел - чуть дальше огня факела. И насквозь тебя смотрит. Какое, нахрен, сердце! До задницы ему сердце твое...
   Отступил. Если б не факелы - хана, всем хана.
   До рассвета так стояли - факела меняли в той руке, что впереди, да сами в факела старались не превратиться. А перед рассветом отлегло. Ушли они. Буквально - за мгновение, как светило включили. И как будто ничего и не было.
   А при свете стали разглядываться... Белые все, видал? И весь батальон такой, ни единого темного волоска. Представляешь? Стоят шани, здоровенные парни - глаза почти закатились, колени дрожат, а лица - что трава весной, зеленые, аж светятся. Тенты - в клочья, зашивать нечего, носовой платок толком не сложишь. Вокруг центрального огня, где стояли, земля по щиколотку втоптана, а вокруг - ни следочка. Словно и не ходили мы вчера по ней всем этим обосранным батальоном - гладь на сколько глаз хватает. И среди этой ровности стоят наши винты стопками, сияют в лучах светила. И ведь за ночь ни один о них не вспомнил. На кой мы их пёрли сюда? Они ведь... А погремушки в землю наполовину зарыты, одни крышки торчат. Словно забором нас обнесли.
   Вот и всё. Полдня очухивались. Потом сообразили - ещё одну такую ночь - не выживем. Пошли к нанту. А он как сел на рассвете у центрального, так и не вставал. "Куда теперь?" - говорим. А он: "Домой". "А фронт, прорыв?" А он: "Это и был прорыв." И заплакал, нервы попустило. А мы смотрим на него - пацан ведь, нас старше вот на столько, не больше.
   Следующую ночь тихо было, а всё одно никто не спал. А утром назад пошли. Да какой там - пошли. Шагов двадцать прошли, а потом, как по команде - руки в локти, стойку три и порысачили.

                                                                    Fin.

                                                                                                                    5 декабря Прошлого Века.