Доброго времени суток!

Следуя немереному себялюбию и врожденной не-скромности, я открываю эту тему. В ней вы найдете все, что наболело, все, что заставило меня сопереживать, принесло мне радость или грусть – все, что я честно отпечатал в нелицензионной версии Microsoft Word.

(!) То, что вы прочтете, может вызвать неприятные эмоции – от скуки – до лютой ненависти. Вы обязательно найдете уйму ошибок (в т.ч. грамматических), несоответствий, неувязок и откровенных ляпов! Умоляю Вас, не игнорируйте их – отпишитесь «что, где, как и как надо»!

 

 

Предлагаю начать со сказки "Надменный столяр". Я написал ее для себя, а также для всех опытных и начинающих писателей, поэтов, художников и т.д и т.п.

 

Особый интерес к Counter-Strike, а также любовь к аниме/манге около года назад вылились в такую задумку - написать сценарий для манги (рисую из рук вон плохо !), взяв за основу игровой мир и незаурядных ряд ситуаций в нем, свидетелем которых мне приходилось быть.

Это - комедия о грозном борце с терроризмом Эллис Страйк. Комедия тупая, бессмысленная и местами жестокая - именно такую я и хотел написать.

Это - первая глава - "Новая жизнь!", нередактированная b-версия.

 

 

 

Около года назад я написал рассказ "Я видел чужие сны..." - о группе ученных, исследующих тайны нашего сознания. Надеюсь вам понравиться!

Столяр.doc

Глава_1.doc

сны.doc

Изменено 22 мая, 200817 г. пользователем Tokkebi (смотреть историю редактирования)

Жду ваших комментариев по поводу моего рассказа:

 

Цена надежды – цена славы.

 

По речной набережной легким шагом прогуливался небезызвестный в определенных кругах кутила и живописец Андрей Калиш. Настроение, что царило в его душе, можно было описать как жизнерадостное, в первую очередь оттого, что, наконец, спустя десять месяцев, неизвестный меценат купил его картину. Картина была неплоха, но и на шедевр явно не тянула. На холстяном полотне Андрей изобразил свой давний сон – обнаженную девочку, лет пяти – шести, сжимающую в кулачке красного леденцового петушка. То ли нагота девочки, то ли петушок, то ли вовсе злой рок отпугивали покупателя. Но теперь, когда заслуженные почести были возданы, художник имел твердое намерение спустить недавно приобретенные пятнадцать тысяч долларов на какую-нибудь увлекательную затею. Начать хотя бы с приобретения лодки, о которой в свое время мечтал отец Андрея. Чтобы плавать вечерами по ставку, заглядывая в глаза уставшей от городской жизни красотке. А призрак молодой луны, будет плыть вслед за их челном. Она приоткроет свой изумительный ротик и произнесет: «Как я счастлива с Вами!», а он, отпустив весла, наклонится к ней и прошепчет: «Я тоже…». Затем их тела …

 

Впрочем, женщины – как показывал опыт Андрея – явление чрезвычайно недолговечное. Подобно воображаемым элементарным частицам, существа женского пола склонны внезапно возникать из ниоткуда, и столь же внезапно исчезать в никуда. Поэтому Андрей, позволивший себе с грустью вздохнуть, перебрался к своей мечте под номером два. А именно, к мастерской. Жилищная проблема, связавшая жизни тысяч семейств в его городе c колоссальными железобетонными ульями значительно угнетала всяческие творческие помыслы. Сложно, однако, предаваться прекрасному, когда над головой с утра до ночи топает огромная собака, а настырная соседка регулярно наведывается за сахарком. Душевное спокойствие можно обрести только вдали от мирской суеты – очевидный факт! И полученной суммы вполне хватило бы, чтобы прикупить небольшой домик за городом. Но и у этой мечты имелись неприятные нюансы. Большая часть (чтобы не утверждать, все!) друзей-подруг Андрея обитают именно в опостылевшем городе. Они – люди, по мнению Андрея, малосведущие в искусствах и потому неспособные понять духовную составляющую его существа – настолько прочно срослись с обыденностью, что отказ (пусть даже на время) от общения с ними организм воспринял бы как ампутацию здоровой конечности, и даже не одной! Нет, с домиком разбираться Андрей явно не готов.

 

Мечта номер три, или последнее из осуществимых за пятнадцать тысяч долларов крупных желаний, заключала в себе следующее. За без малого пятнадцать лет художественной деятельности в квартире Андрея скопилось безумное количество произведений различной степени законченности. Когда-то молодой человек взял себе за привычку раздаривать своим знакомцам работы, забракованные заказчиками, но вскоре этих самых знакомцев, готовых принять столь нежный дар, не осталось. Андрей даже решил отдать их какой-нибудь выставке, или музею – чтобы картины не пропадали даром, а несли прибыль и духовное просвещение обывателям. Не стоит и гадать, что городские магнаты не спешили принимать столь выгодное предложение. Поэтому третья мечта – мечта организовать собственную выставку – вскоре овладела мыслями Андрея. Да, имеющихся в наличии средств не хватит на какой-нибудь глобальный проект, но на аренду небольшого помещения вполне хватит. Тем более, если наберется хоть чего-то стоящая экспозиция, то предприятие окажется доходным.

 

Обрадовавшись столь изящному решению проблемы капиталовложения, Андрей, припустил по набережной, и только он хотел свернуть на родную улочку, как чья-то мягкая рука легла на его плечо. Молодой человек от испуга подскочил, подавив в себе невесть откуда взявшееся желание перекреститься, затем обернулся. Перед ним стоял человечек, среднего возраста и роста, притом избыточно упитанный, что придавало ему благодушную шарообразность. Одет незнакомец был в дорогущий на первый взгляд костюм, под ним – обязательная франтовская жилетка, украшенная золотой цепочкой. Редкие рыжие волосы были зачесаны на левый бок, безуспешно скрывая растущую плешь, а на лице кроме редкой козлиной бородки и поросли на висках, так и не ставшей бакенбардами, Андрей отметил широкие изумрудного цвета глаза с непередаваемым кошачьим блеском. Незнакомец вежливо поклонился, что для его комплекции было немалым достижением, и протянул навстречу пухлую ручонку. Андрей вопросительно взглянув, ответил на рукопожатие.

- Мое имя – Григорий Грасс, - представился толстяк. – Ах, если бы вы только знали, Андрей Васильевич, сколько усилий мне потребовалось, чтобы отыскать вас! Хорошо, что есть на белом свете добрые люди, подсказавшие мне путь к вам.

- А вы…? – уточнил Андрей.

- Я – преданнейший поклонник вашего творчества. Именно я приобрел ваш последний шедевр – «Сластену»…

- Да бросьте, какой она шедевр! – смутился Андрей.

- Не надо лишней скромности! – предупреждающе вскинул руку толстяк. – Прошу прощения за мою оплошность, мне следовало встретиться с вами сразу же на аукционе. Но, люди вроде меня, часто попадают под нежелательное внимание, поэтому я и предпочел встретиться с вами в, так сказать, неформальной обстановке.

- Ну, хорошо, - улыбнулся Андрей, - рад знакомству.

- Я сам не в силах выразить собственную радость! - со всей возможной человеку благожелательностью ответил таинственный поклонник. – Мне вам следует сказать столько приятных вещей, что… - начал было толстяк, а затем внезапно прервался и, махнув рукой в сторону дороги, продолжил. - Увы, я чрезвычайно стеснен во времени. Вот, возьмите, пожалуйста, мою карточку. Я буду безумно счастлив, если вы посетите мое скромное жилище. Как насчет выходных?

- Да я не работаю… - растерянно пробормотал молодой художник.

- Вот и замечательно, вот и договорились! – воскликнул толстяк и, схватив безвольно висящую руку Андрея, энергично ею потряс. – До скорой встречи!

Андрей смотрел, как меценат, неуклюже перебирая ногами, потрусил к ожидавшему его черному «Форду».

 

Андрей сидел в своем любимом в кресле, держа в одной руке мобильный телефон, а в другой – визитную карточку с позолоченной надписью: «Григорий Эрнстович Грасс. Изыскатель. Улица Фонтанная, 19». Хотя молодой человек и относил себя к отдельной категории людей, всю жизнь ожидающих чуда, но случившиеся накануне события явно были из ряда вон выходящими. Чтобы как-то унять внутреннее волнение (ведь до выходных осталось без малого три дня!), Андрей решил позвонить своему близкому другу, потомственному парикмахеру Дмитрию Шахову, в обиходе именуемому Димоном или Димычем.

Раздалась серия продолжительных гудков, и вот родной уверенный голос Димона был слышен из трубки.

- Алло, Димыч! – обратился Андрей. - Ты не поверишь, что со мной сегодня произошло!

- Действительно, не поверю, - усмехнулся собеседник.

- Да купили девочку!

- Да ты что! - после недолго молчания раздался ответ. – О Господи, поздравляю тебя. Рад, рад. И за сколько же ты от нее избавился?

- Пятнадцать кусков.

- Ни-че-го себе! – проговорил Димон. – Ну, так это надо отметить! Айда сегодня в «Бразилию»! Я людей тем временем соберу.

- Ты – самый лучший! – улыбнулся Андрей и повесил трубку. Отлично, вот вечер уже и устроен! Гулять так гулять!

 

«Не власть нужна человеку», - рассуждал Андрей, одевая подобие клубного костюма ультрасовременного пошива, - «а признание. Тебя ценят, в тебе нуждаются – вот оно счастье! Некоторые липнут к деньгам, другие к бесконечным почестям, теряя самое главное – того единственного человека, которому небезразлична твоя судьба».

«С другой стороны», - отметил про себя молодой человек, садясь в такси, - «слава недолговечна. Сколько на свете забытых певцов, музыкантов, художников! Только они были в гуще событий, весь мир вращался вокруг них – и все – не осталось ничего, кроме воспоминаний».

«А все почему», - подытожил Андрей, пробираясь под раскидистыми пальмами, обильно высаженными перед входом в «Бразилию». - «Все потому, что любят люди почивать на лаврах. Нужно постоянно, непрерывно творить – вот тогда и придет вечное признание».

 

В клубе было многолюдно, и Андрей бессознательно расстегнул верхнюю пуговицу сжимавшей горло рубашки. Каждый раз, когда Андрей попадал в толпу, на него накатывалась волна панического страха, лишавшая его дыхания. Но, такие события произошли с ним всего пару-тройку раз за всю жизнь, что все же заставляло молодого человека ощущать определенный дискомфорт даже в благоприятной «бразильской» атмосфере.

- Эй, Андрюха, иди к нам! – до художника донесся голос Димона.

- Вот вы где, - широко улыбнулся Андрей, обнаружив закадычную компанию, расположившуюся на огромном, собранном буквой «П» диване. Кроме Дмитрия там были Стас и Серега – первый работал в продюсерской фирме, второй, как и Андрей, не имел постоянного заработка и пребывал в вечных подработках. Им компанию составил Юра Банников – приятель Димыча, с которым молодому художнику так и не удалось найти общий язык – а также две молоденьких девушки, лица которых Андрей смутно припоминал.

- Ну, что? Рассказывай, чемпион! – потребовал Димыч, когда Андрей к ним подошел.

Молодой человек артистично поклонился, затем полным серьезности голосом ответствовал:

- Сего дня работа руки неизвестного доселе мастера Андрея Калиша была приобретена меценатом Григорием Грассом за… не буду упоминать сумму вслух. Да здравствует советская молодежь!

- Да здравствует! – смеясь, подхватили его приятели и подняли бокалы, наполненные чем-то многоградусным.

- Давай, колись, как тебе это удалось, - нетерпеливо спросил Серега.

- Скажу так, наполовину – мастерство, наполовину – мой личный шарм, ну, и на половину, конечно же, – везение.

- Того три половины, - покачал головой Банников. Стас с раздражением махнул на него рукой.

- А что ты собираешься делать со свалившимся на тебя богатством, - полюбопытствовал Серега.

- Ну, я все очень детально продумал, - вальяжно откинулся на спинку дивана Андрей, - открою собственный художественный магазин, где будут продаваться картины таких же второсортных творцов, как я. Следующим я построю ресторан или ночной клуб, в котором мы будем каждый вечер напиваться в дрова. А для себя я куплю огромный дом с колоннами и английским садом. Но вы не переживайте, о друзьях я не забуду. Стаса, например, возьму своим агентом – будет заказы оформлять. Ты, Серега пойдешь ко мне слугой – больно нос у тебя статный. Ну а Димон…

- Не продолжай! – давясь от смеха, произнес Дмитрий. - Я буду твоим личным брадобреем. Каждое утро, когда ты отдохнешь от ночного сна, я буду входить в твои покои с начищенным бритвенным прибором. «Могу ли я привести вашу щетину в порядок, мой дон» - спрошу я. А ты ответишь…

- Не смей махать чертовым лезвием у моей шеи, - закончил молодой художник, и все рассмеялись.

- Так держать! – похвалил Стас.

- Ой, господа, - спохватился Андрей, - я вам не рассказал самую главную новость!

- Выиграл в лотерею автомобиль? - без зависти уточнил Серега.

- Нет, я встречался с этим Грассом. Похоже, он без ума от моих работ. Так что, смейтесь пока над моими планами – вскоре они все претворятся в реальность!

- И что он за тип, этот Грасс? – озабоченно спросил Стас.

- Веселый, добродушный толстяк. Суетливый, но с толстенным кошельком и личным автомобилем. Он мне даже визитку дал.

- Надо выпить, - подытожил Димон и вопросительно взглянул на Андрея.

- Угощаю всех! – усмехнулся тот.

 

Андрей возвращался домой навеселе. В алкогольном дурмане прошли и последующие дни. Так и не занявшись организацией выставки, молодой человек перестал вести счет тратам. И вот наступила долгожданная суббота. Андрей встал спозаранку, тщательно привел в себя в порядок, даже заставил себя впервые за неделю побриться. Добросовестно, без единой складки, пригладил рубашку, отыскал в дебрях платяного шкафа пиджак и брюки, подходившие для грядущего торжественного события. Подождав полудня (ранние визиты он считал бестактными), Андрей вызвал такси.

 

Район Фонтанной издавна считался наиболее престижной частью города. На покрытую зеленью улицу, тротуары которой было всегда чисто, а жители невероятно богаты, войти мог не каждый. Точнее сказать, мог любой – но только если шел быстрым, или хотя бы прогулочным шагом, потому как те, кто останавливался полюбоваться красотой зданий и фонтанов (в честь которых и была названа улица) рисковали привлечь лишнее внимание не всегда миролюбивых охранников. Сойдя на выложенный белой плиткой тротуар, Андрей мгновенно ощутил себя существом грязным и невежественным, кое самым наглым образом оскверняло придирчивую и гордую Фонтанную. Сверившись с визитной карточкой, хотя художник успел назубок выучить ее содержимое, Андрей направился к двухэтажному довоенному особняку, затерявшемуся среди будто бы вырезанных из слоновой кости многоэтажных зданий, жилье в которых было совсем немногим по карману.

Дверной звонок ласкал слух мелодичностью. Андрею пришлось подождать, пока ему открыли. Его встретил высокий мужчина, удачно сочетавший в себе выдержанность и плавность движений классического дворецкого с гнетущей уверенностью профессионального телохранителя. Испугавшись, что верзила захочет обыскать художника, Андрей приподнял руки, за что был награжден презрительным взглядом.

- Я к Григорию Эрнстовичу, - подал голос молодой человек, - моя фамилия Калиш.

Телохранитель кивнул и, не говоря ни слова, размашистым жестом предложил войти.

 

Первый же взгляд на обстановку апартаментов загадочного филантропа ошеломил эстетическую составляющую душу Андрея. Пол квартиры был покрыт крупными плитами из черного и белого мрамора и напоминал гигантскую шахматную доску. Зал был обставлен древними статуями, статуэтками, старинной мебелью в сочетании со скульптурными произведениями современников и декоративными пальмами в вазонах. На стенах, теснясь, висели картины, выполненные в различных стилях – от плоскостных интерпретаций наскальной живописи до придерживающихся леденящего кровь абстракционизма рисунков.

«Это склад», - подумал про себя Андрей.

- Это великолепнейшая коллекция, не правда ли? – раздался голос хозяина дома. Господин Грасс прошествовал из открывшейся в дальнем конце зала двери из черного дерева и предстал перед молодым человеком. Тому едва хватило воли вовремя протянуть руку.

- Здесь я собрал лучшие из человеческих творений – поглядите – Моне, а вот Модильяни. Я полагаю, ваш наметанный глаз уже заметил наследие многих великих людей.

- Д-да, - согласился Андрей, глаза его разбегались. – Но ведь большинство из всего находящегося в этой комнате должно находиться в музеях.

Толстяк понимающе улыбнулся:

- Именно так, вы абсолютно правы. Есть копии, а есть оригиналы. Копии отправляют на выставки, оригиналы хранят за семью замками в подвалах. Есть еще и частные коллекции. Вот вы, беретесь утверждать – что этот мужской портрет Рембрандта копия или оригинал?

Андрей отрицательно замотал головой. Действительно, краски выглядели… очень старыми. Но кто знает...

- Ага, - обрадовался Грасс, - вы в затруднении, и этим, хоть и грешно хвастать, делаете мне честь. А теперь пройдемте дальше, у меня для вас есть сюрприз.

И толстяк, подхватив под руку Андрея, повел его из зала в другую комнату. В ней правил бал все тот же хаос, к которому здоровый разум не в состоянии привыкнуть. Но самым примечательным в той комнате была стена, на которой весели золоченные рамки, таращившиеся пустыми глазницами на молодого художника. Только одна из этих рамок заковала в себе «Сластену» - сидевшая на коленях девочка, морщась, с отвращением откусывала у леденцового петушка хвост. Для Андрея вдруг стало очевидным, почему его картина не пользовалось спросом – откровенно страшной была его работа. Пожалуй, только чудак, наподобие Грасса, мог заинтересоваться ей.

- Вы знаете, для чего я оставил другие рамки? – спросил коллекционер, и сам же ответил. – Для ваших будущих работ! О, клянусь всеми богами, какую бездну таланта я увидел в вас!

Андрей ошалело уставился на развеселое лицо толстяка.

- Ну, не стесняйтесь, спрашивайте, - разрешил тот и мило улыбнулся.

- А откуда вы знаете, что я еще напишу что-нибудь стоящее?

Толстяк развел руками:

- На это есть наука. А вы молодец, Андрей Васильевич, большой молодец. Хорошие вопросы задаете! Герберт!

В комнату вошел верзила дворецкий. В руках он нес деревянную конструкцию, сильно напоминавшую часы. Но…

- Это – самое ценное, чем я обладаю, - заявил Грасс, зажмурив глаза от удовольствия. – Взгляните на циферблат. На нем, как и на обычных часах, всего двенадцать цифр. Но чуть дальше есть надписи – это месяцы. А вдоль краешка отмечены года – от одного до ста. Незаменимая, смею признаться, для настоящего коллекционера вещь! Стоит только шедевру родиться на свет – как часы бьют! Остается только определить место и имя автора, но для этого существуют другие способы, которые могут вам показаться довольно скучными. Теперь вы понимаете, Андрей Васильевич, - мягким голосом обратился к художнику толстяк, - почему я так заинтересован в знакомстве с вами.

Андрей кивнул - на большее он не был способен.

- Ну что ж. Тогда, пройдем в самое замечательное место в моей обители, где и поговорим о наших делах. Герберт!

Дворецкий поклонился и вышел из комнаты, унося с собой чудесные часы.

 

Следующее помещение с лихвой удовлетворило бы потребности умудренного жизненным опытом гедониста. Снабженное столами, богатых всяческими яствами, оно весьма отличалось от прочих комнат и тем, что содержало лишь уместный минимум творений рук человеческих, но неожиданное ощущение пустоты тотчас же исчезало при виде просторного и неглубокого бассейна, к дну которого спускались невысокие мраморные ступеньки. На ступеньках, а также в выполненных на римский манер креслах Андрей обнаружил множество девушек, в меру оголенных, задумавшихся или занятых чтением или шитьем, но потрясающе привлекательных – каждая свой собственной красотой. Совершенно не постеснявшись молодого человека, нимфы искренне заулыбались, заметив хозяина дома. Они оставили свои занятия и, покачивая бедрами в кружащем мужскую голову ритме, направились к толстяку, широко распахнувшего объятья.

- Я называю эту комнату – райским садом на нашей грешной земле, Эдемом! – радостно объявил Грасс. – Вам здесь нравится, Андрей Васильевич?

От воды пушистыми клубами поднимался пар. Андрей расстегнул воротник.

- Я поражен, - коротко ответил художник.

Девушки спешили обнять мецената, все более походившего на перекормленного котяру. При ходьбе их туники, соприкоснувшись, издавали приятный шелест – так шелестит густая луговая трава. Мимо Андрея проносились ароматы – жасмин, чайная роза, приторная хвоя ели – то был калейдоскоп запахов – не смешиваясь, но гармонично продолжая друг друга, они очаровывали. Вселенная перестал существовать – женское начало, чистое и нетронутое, без раздумий впустило в свой спокойный мир чужака. Овалы, формы, мягкость и упругость отошли на второй план, тела излучали теплый свет. Остаться навсегда…

- Андрей Васильевич! – раздался где-то вдалеке голос – и в тот же миг наваждение развеялось. Ход планет возобновился, естество вернулось в привычное существование.

- Уж извините их, Андрей Васильевич, - с грустью произнес хозяин дома, поглаживая ниже талии черноволосую красотку, - только дай им воли – они завладеют твоей душой, едва успеешь моргнуть. Не правда ли, Мария? – обратился он к пышной блондинке, с дьявольской нежностью ласкавшей лицо и шею толстяка. Та, хищно улыбнувшись, тихонько зарычала. В тот же момент Грасс, отпустив черноволосую, обхватил освободившейся рукой подбородок блондинки и, приблизив его к себе, страстно поцеловал ее налившиеся соком зрелости упругие губы. Поцелуй длился всего пару мгновений, но выразивших искренние чувства такой глубины, что весь прежний опыт показался Андрею бесконечной чередою фальши. Но затем Грасс, внезапно посерьезнев, произнес:

- Ну все, девочки, расходитесь. Мне и моему гостю нужно пообщаться наедине.

Андрей провожал их взглядом, пока последняя из нимф не исчезла за сшитой из тяжелого тюля багровой гардиной, выполнявшей одну из стен «райского сада».

- Кто они? – спросил художник.

- О, я, конечно, мог бы обозначить их деятельность, - рассмеялся толстяк, - но ведь вы, Андрей Васильевич, скорее имели в виду «откуда они?». Так вот – они – то, что можно назвать привилегией человека моего положения. Я даю им кров, кормлю, в известной степени защищаю их хрупкие души от жестокой улицы, а они взамен дарят любовь. А вот вы, Андрей Васильевич, никогда не подумывали внезапно разбогатеть?

Молодой человек усмехнулся:

- А разве можно взять и внезапно разбогатеть?

- Почему же нет? – удивился Грасс. – Это один из величайших секретов нашего мира, но я с большим удовольствием поделюсь им с вами. Есть ли у вас мечта, Андрей Васильевич, да такая мечта, что, подумав о ней, все тело дрожь пробирает?

- Есть одна, - недолго подумав, смущенно ответил Андрей, - с детства, когда я еще не рисовал, я мечтал собрать все существующие на свете картины в огромном музее. Постепенно эта мечта преобразилась в грезы о собственной выставке для малоизвестных художников. Их работы стали бы доступны людям, и они…

- Прославились и заработали уйму денег, не так ли? Должен сказать, не самая плохая задумка. Даже в чем-то благородная. Да, вы правы, нужно обладать добрым сердцем, чтобы желать счастья другим. Все-таки потрясающий вы человек, Андрей Васильевич! И что же вас остановило от организации этой выставки?

- Деньги, - развел руками Андрей, - их отсутствие.

- Ну, ну, о деньгах следует переживать в последнюю очередь. Иначе их отпугнуть недолго. Признаюсь, я знатно смалодушничал, купив вашу «Сластену» за сущие гроши! Ведь заключенное в ней стоит на порядок, на много порядков больше! Несколько ночей я провел в бессоннице, переживая, не оскорбил ли я вас. Так что, единственный способ искупить свою вину я вижу в помощи с вашей выставкой. Сколько вам нужно? Сто тысяч? Миллион? Десять миллионов? Назовите сумму, и я буду счастлив выписать на нее чек.

У Андрея отнялось дыхание. Неужели это происходит так просто? Толстяк, заметив смятение, улыбнулся и дружески похлопал художника по плечу.

- Не волнуйтесь. Я вижу, с решением подобных вопросов вам сталкиваться не доводилось. А уж у меня-то какой-никакой, но опыт в выставочном деле есть! Возвращайтесь домой, а я погляжу, как удачнее все устроить. И вы времени не теряйте – продумайте, а еще лучше изобразите, вашу мечту. Жду вас в следующий понедельник!

- Ох. Спасибо огромное, - автоматически ответил Андрей, тщетно пытаясь осознать происходящее с ним.

- Герберт! – не жалея голосовых связок завопил Грасс. Когда дворецкий появился, толстяк извинительным тоном добавил:

- Увы, я не могу проводить вас до дверей. Это единственный закон моей обители – и девиз моей жизни – никогда не возвращаться назад, всегда идти вперед! Надеюсь, и вы возьмете эти слова на вооружение. Я замкнул коридоры кольцом, и нам потребовалась бы уйма времени, чтобы пройти по нему. Сейчас это, осмелюсь сказать, путешествие оказалось бы для вас чрезвычайно утомительным. Герберт же, - верзила послушно склонил голову, - привык руководствоваться совершенно другими принципами, так что законы дома ему не указ. Он и проводит вас. Хорошо, Андрей Васильевич?

 

В гостях у Грасса прошел целый день. Вернувшись поздним вечером домой, Андрей не раздеваясь, побежал к телефону и спешно набрал номер Дмитрия.

- Куда ты пропал? – ответил знакомый голос.

- Если я тебе расскажу, ты не поверишь и подумаешь, что я сошел с ума.

- Тебе льстить не собираюсь, и не надейся! Давай выкладывай.

Андрей в подробностях рассказал о невероятно богатом чудаке его волшебных часах, о бассейне (эта часть рассказа наиболее заинтересовала его приятеля), но опустил прощальную беседу.

- Да-а, - протянул Димон, - ну и попал же ты… В хорошем смысле слова. Того и гляди, из грязи в князи метнешься.

- Если б я только знал, - усмехнулся Андрей.

- Ладно, ладно, я за тебя очень рад. Кстати, тебя с утра искал Стас, позвони ему. А завтра давай соберемся где-нибудь… покутим, пивка попьем, Наташку со Светкой приглашу – ты их не знаешь.

- Ты поразительно легко находишь новые знакомства! Ну, значит договорились. Пока!

Только Андрей положил телефонную трубку, раздался звонок. Говорил Стас:

- У меня есть для тебя кое-какой материал для размышлений, Андрей. Мне все не давал покоя твой благотворитель, и я навел справки. Ты не удивишься, узнав, что Григория Грасса не существует и в помине. Это выдуманное имя, или настолько засекреченное, что мои источники не смогли на него выйти. Зато выяснилось нечто интересное о доме, в котором ты сегодня побывал. Фонтанная, 19 – был построен в конце 80-х годов19 века на деньги купца и видного общественного деятеля Павла Степановича Минакова. Уже в середине 90-х, купец, пытаясь избежать банкротства, дом с обстановкой продал писателю Евгению Корешкову. Тот был известен своей страстью к коллекционированию различных предметов искусства, но во владельцах проходил недолго. Спустя шесть лет умер от чахотки, дом отошел его племяннику Павлу Козлову, коммерсанту. На полученные в сделках финансы, он пополнял коллекцию родственника, но вскоре оказался в долговой яме, и дом был выставлен на аукцион. После этого в нем недолгое время обитало несколько семейств. После революции, в доме был организован продовольственный склад, и большая часть экспонатов была вывезена в Москву. Впрочем, склад просуществовал всего пять месяцев, после чего решением наркома был свернут, двери и окна дома были заколочены. Необитаемым он оставался вплоть до 50-х годов прошлого столетия, когда его облюбовал партийный секретарь. Тогда же и родилась современная Фонтанная – резиденция партийного руководства и чиновничества. С целью создания городского музея, секретарь неизвестно какими путями добился передачи из Москвы множества картин и скульптур, которые, впрочем, в музей так и не попали, растворившись где-то по дороге. В начале 60-х секретарь был смещен за прорехи в воспитании советской молодежи, как я понимаю – слишком уж много клал в карман. Но дом так и остался нетронутым и до 90-х им владели местные партийные деятели. Последний его владелец, мажор Стахонщиков в 1992 году переехал в Штаты, а здание передали как архитектурный памятник городскому совету. По документам, в настоящий момент в доме никто не проживает. Такие дела.

- Знаешь, я не очень разбираюсь в делах с политической верхушкой, - устало сказал Андрей. – Эта лекция что-нибудь несла, кроме экскурса в историю?

- Я еще не закончил. Все дело как раз в этой политической верхушке. У меня есть друг-депутат, ты слышал о нем, который выходит соседом твоему Грассу. Он подтверждает, что дом в аварийном состоянии и поэтому пустует. Жить в нем попросту опасно!

- Да неужели? - удивленно поднял брови Андрей, вспоминая длинноногих девиц.

- Короче говоря, твой покровитель – личность в высшей степени загадочная и влиятельная, раз местная власть ничего не знает о нем. Я не берусь утверждать, хорошо это или плохо, но прошу тебя, Андрей, будь осторожен с ним!

- Как всегда буду, - ответил молодой художник и повесил трубку. Рассказ Стаса раздражал. Настроение было безнадежно испорчено, а червячок тревоги начал точить его сердце.

 

Таинственный толстяк объявился раньше обещанного срока. В четверг, едва солнце потянулось к серому от туч небу, в квартире Андрея зазвонил телефон. Грасс в своей обычной манере сообщил художнику о значительных продвижениях в проведении выставки и предложил встретить через полчаса на Еремушкиных Прудах – городском парке, собственно и состоявшем из малых и больших прудов, соединенных тенистыми аллеями. Полусонному Андрею пришлось добираться до Прудов, воспользовавшись автобусом, в котором царила привычная в тот час, но незнакомая молодому человеку давка. Человеческие тела налегали со всех сторон, сжимали грудь и живот, кто-то с усердием оттаптывал Андрею ноги. Они стремились раздавить, стереть в порошок его существо. Ком подкатился к горлу художника. Вены на шее расширились, в голове пульсировала кровь, катастрофически не хватало воздуха, и Андрей, выкрикнув что-то невнятное, выскочил через открытые дверцы на улицу. Сердце его бешено колотилось – страх все не желал отступать. Но, отдышавшись (прохладный утренний воздух сделал свое дело!), Андрей обнаружил, что стоит напротив главного входа в «парково-развлекательный комплекс «Еремушкины пруды»», а через дорогу сигналил ему знакомый «Форд». Доковыляв до него, он увидел сидящего на заднем сидении Грасса, за рулем, что ожидаемо, находился Герберт.

- Герберт, открой Андрею Васильевичу! – приказал толстяк, но Андрей, вежливо улыбнувшись, самостоятельно открыл дверцу и залез в просторный салон.

- Доброе утро, Григорий Эрнстович!

- И вам доброе, уважаемый Андрей Васильевич! Вы даже не представляете, сколько терпения и воли мне приходится расходовать, чтобы удержаться и не рассказать о моем подарке вам. Герберт, поехали!

- Мы поедем через парк? – удивленно спросил Андрей, увидев, что автомобиль завернул под центральную арку и помчался по главной аллее.

- Конечно, - пожал плечами Грасс, - сегодня – не тот день, когда стирают пятки в мозоли.

- Но ведь езда здесь запрещена! Тут же ходят люди!

- В такую рань, Андрей Васильевич, вам вряд ли удастся встретить случайного прохожего, - возразил толстяк, - а как следует поступать со всяческими дурацкими запретами, вы не меньшего моего осведомлены.

Они подъехали к Лебединому Пруду – самому крупному из Еремушкиных прудов, ставшему еще в годы советской власти, излюбленной остановкой лебедей и чаек. У зеленоватых вод, растянувшись на метров пятьдесят в длину и двадцать в ширину, был выстроен настоящий дворец - белокаменные стены, лепнина, высокие окна с витражами, мраморные ступеньки источали какую-то волшебную силу – Андрея влекло войти внутрь. Но одно смутное воспоминание, песчинка, попавшая в сложнейший механизм, заставило его очнуться.

- Здесь совсем недавно была ореховая рощица, - пробормотал Андрей

- Конечно, была, - согласился Грасс. - А теперь нет. Ореховые деревья плохо приживаются на незнакомой почве, вот мы и решили не пересаживать их, а срубить.

- Но как возможно так быстро построить… такое?

Толстяк понимающе кивнул головой:

- Андрей Васильевич, похоже, вы так и остались советским человеком. Это тогда десяток лет строили худенькое общежитие, расходуя при этом столько материалов, что хватило бы на пару замков. И это воспринималось нормально, не вызывало никакого удивления. Но мир, скажу я вам, не стоит на месте. Когда человеком правит не идея, а капитал, он способен и на куда большие подвиги. Ну что, пройдем, осмотримся?

Они вышли из машины и направились к центральному входу, украшенному колоннами и барельефом, на котором был изображен жизнерадостный пегас. Справа от массивной двери из дуба висела скромная табличка: «Выставочный дом Андрея Калиша».

- Вы с ума сошли…, - прошептал Андрей, - почему же вы не указали свое имя?

Грасс проникновенно ответил:

- Ну, во-первых, это ваша мечта, а не моя, Андрей Васильевич. Во-вторых, я хотел вам сделать подарок, а моя фамилия на нем наверняка бы испортила общее впечатление.

- А в третьих, вы не хотели, чтобы она вообще где-либо прозвучала, - добавил Андрей.

Толстяк нахмурил брови, но в следующее мгновение лицо его просветлело:

- Только человек, близкий к настоящему искусству, может так глубоко заглядывать в суть вещей, как это делаете вы, Андрей Васильевич. Имя – единственная моя собственность, которой я не привык делиться. Люди, в которых мне нет нужды и которым нет дела до меня, и слыхом не слыхивали о Григории Грассе. Я думаю, в этом ничего дурного нет, ведь я не ищу славы.

- Вы недавно сюда приехали, так ведь? Но смогли столько всего изменить, что…

- Пускай это останется маленькой тайной. Я действительно еще не привык к этому городу. Но я – современный и предусмотрительный человек. Порой мир изменить легче, чем собственные привычки. И я готовлюсь, подстраиваю все под себя.

Андрея вдруг осенило:

- Значит, вы эту домину построили заранее? Еще до покупки картины, до встречи со мной? – голос художника сорвался.

- Тише, тише, мой друг. Разумеется, я кое-что знал, но если бы судьба нас так и не свела, мой подарок стал тем, чем ему и предназначалось быть по моей задумке – крупнейшим в городе рестораном, где подавали бы только изысканные блюда. Но гастрономические планы, как оказалось, не устояли перед вашими духовными мотивами. С другой стороны, ресторан я всегда успею открыть, не так ли?

Андрей стоял молча, его щеки покраснели от стыда. Он не должен был поддаваться истерике. Грасс дружелюбно протянул руку и спросил:

- Мир?

- Мир! Извините за мое поведение, - тихо произнес художник.

- Ах, не берите в голову, Андрей Васильевич! Как еще может вести себя юноша, столкнувшийся с такими испытаниями… Ну что, заглянем вовнутрь?

 

Это была картинная галерея – на белых стенах, соблюдая почтительное расстояние, были вывешены многочисленные картины. В залах было прохладно и тихо.

- Давайте же, Андрей Васильевич, прогуляйтесь! Бьюсь об заклад, вы найдете здесь произведения своих знакомых!

И точно – Андрей почти сразу обнаружил работу «Костер» его бывшей сокурсницы Гали Синичкиной – в белесом пламене сгорало распятье, к которому гвоздями прибили женщину с огромным, уже опустившимся животом, будто она готовилась вот-вот родить. У самой Гали ребенок погиб во время родов – задохнулся, обмотавшись пуповиной.

Была и работа Макса М., яркого представителя неформального движения их города, - реалистично изображенное семейство аистов, опекающих в ветхом гнезде младенца. Тот схватил ручонкой хвост одной из птиц, но та, превозмогая боль, кормила из клюва малыша. Андрей не удивился бы, узнав, что эту картину Макс написал после очередного «угара», вложив в нее единственный смысл – изобличить человеческую подлость.

Перед Андреем мелькали силуэты людей, замки, цветы, леса и реки. И бесконечное множество меленьких табличек под каждой из картин – и каждая как-то была связана с прошлым художника. Когда-то он слышал эту фамилию, на этом мосту он любил останавливаться в детстве и наблюдать за течением мутных речных вод. Неожиданно он понял, что все эти люди стремились выразить свою нелегкую борьбу с жестокой действительностью. Осколки, отражения того, что Андрей понимал под городом. Чувства, печальные и радостные, передававшие один лишь момент жизни автора, но запечатленный в холсте навечно.

- Андрей Васильевич, вам пора бы подготовиться к открытию, - обратился к молодому человеку, шедший за ним по пятам Грасс.

- Открытию? – рассеянно переспросил художник.

- Открытию вашего выставочного дома. Репортеры начнут подъезжать с минуты на минуту. О, сколько знатной публики придет!

- Вы что, открытие назначали на сегодня? – сердце Андрея замерло.

- Разумеется, чего тянуть? – пожал плечами толстяк. – Не волнуйтесь, это последний раз, когда я осмелился принять решение за вас, Андрей Васильевич. В четыре часа дня сюда приедет господин Мацкевич – выдающаяся фигура в музейном деле. Вы сможете всегда обратиться к нему за консультацией. Но управлять выставкой будете вы сами.

 

Предсказание Грасса сбылось – уже через пятнадцать минут в выставочных залах, прогуливаясь мимо экспонатов, толпились люди. Андрей старался не отставать от Грасса, уверенной походкой следовавшему по только одному ему известному маршруту.

- Григорян и Матвейчук, - махнул рукой толстяк в сторону беседующих двух верзил. – Лоботрясы. Первый – сын председателя совхоза, теперь управляет нашей доблестной милицией. Приходилось с ним решать некоторые вопросы. На редкость ограниченный ум. Второй – его лучший друг, владелец автосалона. Поговаривают, между ними имеются некоторые темные делишки – но, нам о них волноваться ни к чему.

- Это – Олейников, - толстяк указал на облысевшего старичка, - всего сорок лет назад он был грозой нечистых на руку чиновников. Полковник КГБ. Попался на взятке. Между тем, у потомков бывших его врагов он пользуется большим уважением благодаря богатым связям. Не приглашать его мне показалось неприличным.

- А вот и наше главное действующее лицо, - произнес Грасс, - критик Ясенюк, лучший из лучших. Относится к отдельному типу людей, которые ненавидят солнце, потому что она слишком яркое, и высмеивают луну, потому что она слишком блеклая.

Андрей посмотрел на высокого мужчину средних лет, остановившегося возле картины «Президент». Критик носил очки в дорогой оправе, но, вероятно, обладая превосходным зрением, работы рассматривал поверх них. Кроме того, мужчина с избытком подкрашивал виски, ставшими заметно темнее его природных светло-каштановых завивающихся волос. За Ясенюком следовали две офисного типа девушки, каждая в руках по тетради, видимо, записывая за критиком. Андрей подошел к ним ближе и услышал:

- Боже, какая вульгарность, - заявил Ясенюк, тыча пальцем в грозно нахмурившиеся брови, - и при том - ни малейшего сходства. Совершенно не реалистично. Я думаю, автору следует вернуться к собачкам-кошечкам, вместо изображения живых людей.

Девушки согласно захихикали. Следующей оказалась картина «Костер».

- А это – новость, - отметил критик, намеренно вытягивая звук «о», - ну, касательно, изобразительных способностей – итак все понятно.

Девушки кивнули и сделали пометку в тетрадях.

- Тогда перейдем к сути этого… произведения. А суть его такова – бесстыдство, безнравственность и богохульство. Я не удивлюсь, если автор питает сочувствие к еретикам - сатанистам, наводнивших за последнее время наш тихий город. Эта картина несет только зло, и я позабочусь, чтобы ее как можно быстрее убрали из показа.

- Этого не произойдет, - вмешался Андрей.

- А вы кто? - опустив очки, уставился на художника Ясенюк.

- Я – организатор этой выставки – Андрей Калиш. И я настоятельно прошу вас не делать резких высказываний по поводу присутствующих здесь работ.

- О, - приосанился Ясенюк, - да кто вы такой, чтобы мне указывать? Если уж на то пошло, судьба всех этих людей и вашей выставке в том числе, зависит от меня! Правда, Маша?

Одна из девушек утвердительно кивнула.

- Художника может понять художник, - процедил сквозь зубы Андрей.

- Чтобы отличить дерьмо от прекрасного талант не нужен! Да я докторскую защитил…

- Да мне плевать на вашу докторскую! – рассвирепел молодой человек, - Выметайтесь! Чтобы духу вашего здесь не было!

Лицо Ясенюка налилось кровью. Кто-то позади Андрея крикнул: «Все сюда, здесь драка!». Андрей оглянулся – вокруг них собиралась толпа. Она со всех сторон надвигались на молодого художника. Кто-то галдел: «Ужас, какой ужас», кто-то: «Сенсация!», «Какой скандал!» - но, в конечном счете, все голоса слились в монотонный гул.

«Они идут ко мне», - не переставал думать Андрей, глядя округлившимися от ужаса глазами на силуэты приближающихся людей.

«Они раздавят меня».

«Сломают кости».

«Нечем дышать».

Андрей сделал судорожный вдох, перед ним возникло недоумевающее лицо Ясенюка, и тотчас же исчезло в безумном хороводе теней.

«Раздавят…»

Кто-то подхватил Андрея под руку и куда-то потащил его. В голове молодого человека молотами стучала кровь, а сердце сжалось от страха.

Андрея куда-то посадили. Сквозь однородный шум он различил рев заводящегося мотора.

Темнота.

 

Андрей очутился на просторной кровати. На лбу его лежала смоченная ледяной водой тряпочка. Потратив некоторое время, чтобы привести спутанные мысли в порядок, художник сел на краешек матраса, обхватив руками голову. С ним случился худший из кошмаров. Нет, он ему всего лишь приснился.

- Андрей Васильевич, как я счастлив, что вы наконец-то проснулись! – услышал он из угла комнаты полный энтузиазма голос Грасса. Присмотревшись, Андрей увидел толстяка, заполнившего собой кожаное кресло. «Кошмар не кончился», - промелькнула у художника мысль.

- Они ушли? - вздохнув, уточнил Андрей.

- Эх, как вам сказать, Андрей Васильевич, - с сожалением покачал головой Грасс, - Натворили же вы дел. В настоящий момент они осаждают мою милую обитель. Да вы и сами можете их увидеть, если посмотрите из окна.

Бросив беглый взгляд наружу, Андрей сообразил, что находится на втором этаже. Но какое-то странное чувство, призрачное воспоминание отталкивало его от окна.

- Герберт, конечно, попытается их задержать, но даже у него есть предел возможностей.

- Они хотят ворваться сюда? Все так серьезно? – на лице Андрея появился испуг.

- Еще бы не серьезно, Андрей Васильевич! Они жаждут вашей крови – уж больно круто вы с Ясенюком обошлись.

Ясенюк – тусклый овал – проплыл перед глазами Андрея. Страх - жуткий, животный. Он лишил художника памяти.

- Кто бы мог подумать, что вы возьмете с собой перочинный нож... – оптимистично рассуждал Грасс.

Перочинный нож – им Андрей всегда затачивал карандаши. Неужели…

«Раздавить!» - пророкотало в мозгу едва забытая мысль. Руки и ноги свело спазмом.

- Я, конечно, не последний человек на этой грешной земле, - продолжал толстяк, - и попытаюсь сделать все в моих усилиях…

«Они хотят ворваться сюда. Чтобы раздавить, растоптать меня!»

- Андрей Васильевич, вам плохо?

Андрей сполз на пол, какая-то частичка его сознания отчаянно пыталась справиться с наваждением…

- Может, мне открыть окно, чтобы вы подышали свежим воздухом? – участливо поинтересовался меценат.

- Нет! – завопил Андрей. - Только не открывайте окна!

- Ой, если вы настаиваете…

- Пожалуйста! – перед Грассом возникли обезумевшие глаза художника.- Пожалуйста, спрячьте меня!

- Андрей Васильевич, ради вас я готов на все. Но здесь не вполне обычные обстоятельства…

«Рвать! Ломать!»

- Прошу вас! Умоляю!

- Ну, хорошо, хорошо. Возьмите себя в руки! Я могу укрыть вас в подвале – никто кроме меня не знает туда путь. Вставайте.

Андрей последовал за толстяком, и когда они спускались по лестнице художнику все чудились выкрики «Вот он!», «Держи, хватай!», «Он пошел туда!», от которых становилось особенно жутко.

- Ну вот мы и пришли! – объявил Грасс, указывая на прогнившую дверь. – За ней комната, на полу которой вы найдете люк, ведущий в тайный погреб. Я думаю, вам пока лучше отсидеться в ней.

 

Темнота! Темнота повсюду! Сколько он находится в своем убежище, в своей тюрьме? Час? Год? Одному Богу известно. Андрей слышит скрип, внезапно люк открывается. Это Грасс протягивает ему настольную лампу на длинном-предлинном шнуре.

- Глазам нужен свет, - объясняет толстяк.

 

Теперь он может разглядеть погреб, или это склеп? Но где же мертвецы? Ниши, вырубленные в каменных стенах, таили в себе лишь мрак.

Опять открывается люк. Грасс беспокоится, как себя чувствует Андрей.

- Они уже ушли? – вместо ответа произносит художник.

- Как вам сказать, Андрей Васильевич, ушли, конечно же. Большая часть, ушла. Но ищейки так и крутятся вокруг дома. Небывалая история для Фонтанной, да?

- Сколько мне придется здесь пробыть?

- Это зависит от того, хотите ли вы, чтобы о вас забыли. Я могу вам принести местную прессу – уже прошла неделя, как ваше имя не уходит с газетных заголовков! И биографию журналисты расписать успели, и друзей-знакомых порасспрашивать.

- Что же рассказывают обо мне друзья?

- Да всякую чушь, которая вам должна быть неинтересной. Что им еще говорить, когда вас в тот же день объявили в международный розыск. Я и сам перепугался – думал, связал свою жизнь с выдающимся живописцем, а оказалось – с выдающимся преступником!

- Вот как, - прошептал Андрей, и плечи его безвольно опустились.

- Не отчаивайтесь, Андрей Васильевич, - подбадривал Грасс. - Вы в полнейшей безопасности! Герберт будет регулярно приносить вам пищу, а я обязуюсь навещать вас по часу каждый день. Больше, увы, никак не могу – столько дел, столько дел!

- Тогда принесите мне краски, - отрешенно произнес Андрей.

- Хорошо, все будет так, как вы пожелаете. Ну, бросьте на себя творческий взгляд со стороны, Андрей Васильевич, улучшение на лицо! Еще недельку, и второго такого же живчика еще поискать придется.

Губы Андрея шевельнулись в грустной улыбке.

 

Где-то наверху протяжно забили часы. Скрипнула дверца люка, и в погреб спустился Грасс. Андрей любовался написанной картиной. Тысячи чаек на ней парили над оставленными на скалистых уступах гнездами, а снизу, по усыпанным белыми перьями камням ползли к гнездам разномастные змеи. Отважные чайки не сдавались, и, растопырив когти, отчаянно бросались в бой.

- Я назову ее «Цена надежды».

Григорий Грасс добродушно улыбнулся:

- Ну вот, а вы, Андрей Васильевич, сомневались, напишите ли еще когда-нибудь шедевр!

О. наконец-то маленький маразм нашел себе пристанище, а то ходил неприкаянный, людей пожилых мучал. спасибо тебе, добрый человек, приютил малышку)

признаюсь честно не прочла пока ничего, а только название темы. уже прикололась. как ежик. зеленый и в пупырышку. потому что смешной и соленый.

безумное количество произведений различной степени законченности

ах нет. взгляд зацепился за это.

нормально. если хоть за что-то зацепилось, в близлежащем будущем прочту.

Предлагаю вашему вниманию перевода английской версии японской сказки "The Old Man Who Made Trees Blossom":

 

 

Старик, который заставил деревья цвести.

 

Давным-давно жили-были в одной деревне очень добрый старичок и его жена. А их соседями были старик, известный своей жадностью, и его супруга. У доброй пожилой пары был маленький белый песик по кличке Широ. Они очень любили Широ и всегда кормили его лучшим, что было в доме. А злой старик, ненавидевший собак, каждый раз завидев Широ, бросал в него камни.

 

Однажды во дворе почтенного семейства неожиданно залаял Широ. Добрый старичок вышел из дома, чтобы поглядеть, что случилось. Широ, не переставая лаять, принялся рыть землю. «О, ты хочешь, чтобы я помог?» спросил старик. И принес он лопату и начал копать. Внезапно его лопата ударилась о что-то твердое. Он продолжил копать и обнаружил огромный горшок, полный золотых монет. Тогда он, поблагодарив от всего сердца Широ, за то, что тот привел его к такому богатству, понес монеты в дом.

 

Но не знали они, что в тот час за ними не отрывая глаз наблюдал жадный старик. Он тоже возжелал золота. И на следующий день, он спросил доброго старичка, не могли бы одолжить ему Широ на некоторое время. «Почему нет, конечно же, вы можете взять Широ, если он окажется вам полезным» сказал щедрый старик.

 

Жадный старик отвел Широ в свой дом, а затем вынес на свое поле.

«Теперь ищи мне золото» приказал он собаке, «или я тебя побью». И Широ принялся рыть в определенном месте. Тогда злой старик привязал Широ и начал копать уже сам. Но все, что он нашел в яме, был жутко вонявший мусор – и ни намека на золото. Это так разозлило старика, что он ударил Широ лопатой по голове, и убил его.

 

Добрый старик и его жена очень расстроились, узнав о смерти Широ. Они похоронили его на своем поле, а над могилой посадили маленькую сосенку. И каждый день они навещали могилу Широ и тщательно поливали сосну. Дерево начало очень быстро расти, и всего лишь за несколько лет оно стало просто огромным. Добрая старая женщина произнесла: «Помнишь, как Широ любил есть рисовые лепешки? Давай срубим эту большую сосну и сделаем из нее ступку. Тогда с помощью этой ступки мы приготовим немного лепешек в память о Широ» .

И добрый старик срубил дерево и вырезал из его ствола ступку.

 

Тогда они доверху наполнили ее разваренным на пару рисом, и начали толочь его, чтобы сделать лепешки. Но только было старик принялся толочь, как все рисинки обратились в золото! Так добрый старик и его жена стали богаче, чем когда-либо.

 

А жадный старик, наблюдавший через окно за ними, увидел, как рис превратился в золото. Он по-прежнему желал золота, и это желание мучило его. И на следующий день он пришел и спросил, не могли бы ему дать на время ступку. «Почему же нет, конечно, вы можете взять ступку», ответил добрый старик.

 

Жадный старик отнес ступку домой и наполнил ее разваренным рисом. «Теперь смотри», сказал он своей жене. «Когда я начну толочь рис, он превратиться в золото». И начал он толочь, но рис обратился в ужасно пахнущий мусор – и никакого золота. Это настолько разозлило его, что он взял топор и разрубил ступку на меленькие кусочки, а затем сжег их в печи.

 

Когда добрый старик пришел забрать ступку, она вся превратилась в пепел. Он очень расстроился, потому что ступка напоминала ему о Широ. Поэтому он попросил разрешения взять с собой немного пепла.

 

То была середина зимы, и все деревья стояли опавшими. Добрый старик подумал, что мог бы рассыпать пепел по саду. И когда он закончил, все вишни в саду внезапно начали цвести – и это чудо прямо посреди зимы. Все приходили полюбоваться прекрасным видом, и принц, живший в ближайшем замке, услышал о чуде.

 

В то время у принца в саду росло вишневое дерево, которое он очень любил. Он с трудом дождался весны, чтобы прийти и смотреть на великолепное цветение. Но когда наступила весна, он обнаружил, что дерево погибло, и принц опечалился. И послал он за добрым стариком и попросил его вернуть дереву жизнь. Старик взял горстку пепла и забрался на дерево. Потом он стал бросать пепел на мертвые ветви, и намного быстрее, чем он рассчитывал, дерево покрылось прекраснейшим цветом, который когда-либо был у него.

Принц, прибывший верхом, чтобы наблюдать за действиями старика, был очень доволен.

 

Он подарил доброму старику большое количество золота и множество других подарков. А самое главное, дал старику дворянский титул, и тот получил новое имя «Господин Старик-Который-Заставил-Деревья-Цвести».

 

Господин Старик-Который-Заставил-Деревья-Цвести и его жена теперь стали очень богатыми и прожили в счастье много, много лет.

The_Old_Man_Who_Made_Trees_Blossom.doc

Tokkebi, Прочитала пока только "Сны"... *_*Стыдно, но болят глаза*_* ПРосто очень и очень понравилось. Многообразие сравнений элементов окружающего мира с такими привычными нам вещами. Это берет за душу. Дождь, как стучащие барабаны... Это просто нечто... нечто действительно живое и необычное.

Я постараюсь прочитать все остальное и обязательно поделюсь своими впечатлениями. И могу сказать с полной уверенностью, что у вас талант!!!!

Вааааааааааааааай! Какие тут все молодцы!!! Читать - хорошо, писать - хорошо. Хорошо, что придумали компьютер, а то все деревья уже бы почили с таким напором творческой энергии. Tokkebi, маладес, такие ровные буквы и красивые строчки! Только не возгордись.

Иногда в некоторых фразах мне чудится ирония. В любом случае, про гордыню - очень важные слова. Я благодарен.

Изменено 24 мая, 200817 г. пользователем Tokkebi (смотреть историю редактирования)

Tokkebi, иронии нет! Честности - да!

И переводишь ты неплохо)

Голос -из-Темноты

 

- Где ты? - спросил меня Голос-из-Темноты.

- Я здесь.

 

Мир – это грандиозный клубок нитей. Нитей судеб, нитей безысходностей и утрат. Нити трутся, сплетаются между собой. Они хрупки и легко рвутся. Среди них есть и твоя особая нить, о существовании которой ты узнаешь потом. Рано или поздно она оборвется. Да, так произойдет в любом случае. Но люди, да что там люди, любые существа научились завязывать на нитках узелки, обкручивать одну об другую и даже соединять две оборвавшиеся нитки. Чего только не придумаешь, чтобы остаться в этом чудесном мире хотя бы на мгновение!

Но обитатели этого мира научились рвать чужие нити. Этому тоже есть причина – все нити неодинаковой толщины, различной плотности. Они со временем перетирают соседние – более тонкие и слабые нити.

Моя нить как раз из последних. Но я на ней столько раз завязывал узелки, что она на первый взгляд может показаться канатом, ну или хотя бы бечевкой.

В узелках кроется вся прелесть. Ты вяжешь их, вяжешь, тебе кажется, что твоя нить укорачивается, но на самом деле она только грубеет, образует причудливые складки и перекруты. Только их не сразу замечаешь. Пройдут года, и окажется, что ты живешь дольше других, важнее других.

А потом появляется Голос-из-Темноты. Кто он, я не имею представления. И откуда он взялся, я тоже не знаю. Он говорит со мной, когда я сплю, и иногда я слышу его мысли, доносящиеся из темных уголков моей квартиры.

Он думает о разном, но в основном о Конце. Что такое Конец, я могу только догадываться. Скорее всего это конец мира, всего сущего. Голос-из-Темноты ждет его уже долгое время. Будто бы для него Конец - что-то очень хорошое.

- Что ты сейчас делаешь? - спрашивает меня Голос-из-Темноты.

Я сижу за письменным столом и просматривую заголовки газет.

- Работаю, - отвечаю я.

- Хочешь со мной поговорить?

- Нет, я занят.

Я почувствовал, что Голос-из-Темноты расстроился. С него станется. Порой он ведет себя как маленький ребенок.

Минуты две в комнате был слышен лишь шорох газетных страниц.

- Мне нужно кое-что тебе сказать.

Я закатил глаза:

- Хорошо, давай говори.

Мне показалось, что Голос-из-Темноты сделал глубокий вдох.

- Итак, Конец уже совсем близко, ты сам об этом знаешь.

- Ну, знаю, - мне эти разговоры о Конце порядком надоели.

- Тогда настало время принять свою судьбу. Тебе нужно уйти.

- Да? С чего бы это? - мне все же пришлось оторваться от прессы.

Голос-из-Темноты на время замолчал, а потом продолжил:

- Конец приближается. Ты – лишний.

- Так поэтому ты со мной разговариваешь?

- И да, и нет. Ты интересный.

- Ой, спасибо. Какой комплимент.

- Пора уходить. Пора.

- Я обещаю подумать.

 

Что мне особенно нравится в метро – это толпа, даже не толпа, а живая масса. Повинуясь некоему древнему инстинкту, она перетекает с одной станции на другую, копится на перроне в ожидании электропоезда. Возможно, в этом согласованном движении сотен человеческих существ кроется тайный смысл, но людям из толпы его не понять.

Я мчусь в серебристой папиросе. Я знаю, что пройдет всего несколько минут, и я окажусь за десятки километров от моего дома. Мысль людей пренебрегает расстоянием, меня всегда это поражало.

 

Я работаю в одном из крошечных правительственных департаментов, раскиданных по всему мегаполису. Моя должность далеко не велика, но вполне меня устраивает.

Сейчас, наконец-то добравшись до своего любимого кожанного кресла, я с радостью плюхаюсь в него. В ту же секунду раздаетя телефонный звонок.

- Аллё, - слышу грубый мужской голос. - Уже десять, а вы черт знает чем занимаетесь! Я буду жаловаться!

- Постойте, постоте, - возмущаюсь я от такой наглости, - может вы сначала расскажете, что произошло.

- Вы некомпетентый сукин сын, вот что произошло! Всё. Всё! Последние часы тебе осталось жить на дармовщину.

- Пожалуйста, не грубите.

- Ах не грубите! Тогда какого черта ко мне до сих пор не выехал?

- А вы оставляли заявку? - еле сдерживая гнев спрашиваю я.

- Оставил бы, если бы сукин ты сын был на месте.

- Я уже на месте.

- Ох буду жаловаться, буду жаловаться. Гхм. Головы полетят!

- Полетят, - подтверждаю я. - но как вы рассчитывали, что к вам приедут без заявки?

Молчание длится несколько секунд. Затем тот же голос, но уже без былой злости, произносит:

- Хорошо. Так вы приедете?

- Конечно. Называйте адрес.

Мне диктуют улицу и номер дома.

- Спасибо. Ждите машину.

- И вам спасибо... И это... Если что, со мной не шутите. Чтобы машина была. Иначе головы полетят!

- Конечно. До свидания.

- Ага.

И на том конце вешают трубку.

Вот такая моя работа.

 

Теперь настало время рассказать вам о Синей птице. На самом деле, птица была не очень-то и синей, скорее грязно-зеленого цвета, изредка на солнце отливающего голубизной. Эта птица сидела в клетке в моем кабинете. Она была очень умной, но вот только разговаривать не умела. Поэтому она была идеальным слушателем, намного лучше Голоса-из-Темноты.

Ровно в полдень Синяя птица издала протяжный крик, будто ее кто-то собирался зарезать. Я подбежал к клетке и увидел на дне ее маленькое, размером с желудь, яйцо.

"Так-так", - произнес я.

Синяя птица укоризненно каркнула, несомненно имея в виду "не твое дело".

Периодически, раз или два в год Синяя птица неслась. Из яиц обычно ничего не вылуплялось, и мне приходилось выбрасывать их. Но этот раз был исключением.

Во-первых, Синяя птица категорически отказывалась отдавать мне яйцо и даже пыталась его высижывать. Во-вторых, на третьи сутки яйцо потемнело, приобретя нездоровый лимонный цвет. И в-третьих, в понедельник, когда меня вызвали на совещание и я уже сложил бумаги в дипломат, родился птенец.

Синяя птица была вне себя от восторга. Но, как по мне, птенец оказался редкостным уродом. Будто цыпленок он был весь покрыт солнечного цвета пухом. У него был несоразмерно длинный клюв, когда птенец пытался ходить, клюв неизменно перевешивал вперед и пернатое чудо раз за разом падало на пузо. Голос-из-Темноты чуть животик не надорвал, наблюдая за неуклюжими попытками птенца встать на ноги.

 

Люди, люди, люди. Как вас стало много. Я помню совсем другое время, когда по всей равнине росли густые леса, и воздух в них был чист, и не было этого проклятого вечного гула, не дававшего мне покоя ни днем, ни ночью.

Когда за окном один за другим грохоча проносятся грузовики, мимо воли думаешь о словах Голоса-из-Темноты. Может быть...

Впрочем, бывают и приятные моменты. Например, городской парк.

 

В центральном городском парке есть большая детская площадка. На ней установлена уйма всяких интересных штук. Горки, лесенки, колеса, лабиринты, сложное сплетение из турников, несколько канатов, подвешенных на трехметровой высоте, и, разумеется, песочницы, соединяющиеся между собой словно траншеи на поле боя.

Я люблю приходить на эту площадку. Всегда выбираю себе скамейку у раскидистого орехового дерева и смотрю на детей. Металл, пластик, неестественная геометрия площадки вызывают во мне противоречивые воспоминания. Когда-то эти самые дети лазали по причудливо растущим ветками, прыгали через камни, и были точно также счастливы как и сейчас. Что изменилось?

- Конец близок, - отвечает моим мыслям Голос-из-Темноты.

- Ха. Ты так думаешь?

- Это очевидно, - обижается Голос-из-Темноты.

Я задумался.

- Так значит, ты можешь слышать мои мысли?

- Нет. Просто иногда ты думаешь очень громко.

Конец. С этим Концом выходит какая-то нелепая история. Все идет своим чередом, тихо, спокойно. Изредка случались войны и пожары. Ну, и эпидемии разные. Но в целом, все в пределах обычного. И тут заявляется Голос-из-Темноты и говорит: "Все, Конец!" Кому Конец, чему Конец - непонятно. Да он и сам не понимает. Просто его попросили мне передать. Наверное мои враги (если такие еще живут на белом свете) изобрели такой изощренный способ испортить мне жизнь. Но это весьма ненадежное предположение.

Стало быть, Конец. Конец мячику, с которым играет тот розовощекий мальчуган. Да и малышу, наверняка, тоже Конец. Конец Солнцу, Конец звездам и небесам. Все честно. Чтобы никого не обделить.

Но мне-то зачем об этом знать?

- Чтобы ты ушел, - говорит мне Голос-из-Темноты.

- Хватит подслушивать!

- Прости.

- Зачем мне уходить? - грозно спрашиваю я невидимку.

- Прости, я не могу этого сказать.

- Почему?

- Прости, но так надо.

- Отлично.

На самом деле Голос-из-Темноты развеселый парень. Но не из тех, кому можно доверить жизнь, или, например, кошелек. Порой у меня возникает впечатление, что Голос-из-Темноты существует лишь только благодаря своей исполинской эгоцентричности. Он своеобразная квинтессенция мирового "хочу". Даже его дежурное "прости" звучит как одолжение.

Я закрываю глаза и начинаю дремать в тени орехового дерева.

 

Я снова на работе, читаю газету. Пресса - удивительное достижение человеческого общества. Клочок бумаги на который нанесена капелька чернил творит с человеческим разумом чудеса. Я осознаю, что эти чары действуют и на меня. Где-то лет пять назад по неизвестной мне причине я начал верить в необходимость пенсионной реформы. Хотя очевидно, что эта реформа не могла иметь ко мне ровным счетом никакого отношения. Ее просто вложили мне в голову. Как писали в одной книге: "Он сотворил твердь и светила и сказал что это хорошо". Он сказал, а мы поверили. Теперь попробуй докажи, что такого не было.

Опять разрывается телефон - еще одно достижение научной мысли, от звона которого моя кожа покрывается мурашками.

- Здравствуйте, - говорю я.

- Здравствуйте, - слышу из трубки осторожный голос.

- Это Департамент по решению нестандартно-обусловленных приоритетных частных задач сектора коммунального обеспечения.

Тишина. Затем я слышу:

- А куда я попал?

- Я же сказал.

- Аа. Только я ничего не понял, уж простите. Мне воду починить нужно. Это здесь воду чинят?

- Здесь, - я чувствую, меня пробирает презрение к этому существу.

- Тут воду прорвало, вы почините?

- Я передам ваш заказ мастеру. Называйте адрес.

- А вы чинить не будете?

- Я? Нет, разумеется нет. У меня совершенно другие обязанности.

- А какие?

- Ну, например, отвечать на телефонные звонки. Вы понимаете?

- Да-а. Наверное, тяжело приходится. Весь день звонят, тревожат.

- Ну что вы, - отвечаю я с гордостью за свой труд, - для этого я здесь и нахожусь - помогать людям.

- Славная работа, - соглашаются со мной. - Так мне говорить адрес?

- Конечно, к вам скоро приедет наш лучший специалист.

 

Что же не так с этим миром? Люди как люди. Живут обычной жизнью, завидуют и ненавидят, влюбляются и растят детей. Потом умирают. Все это - бесконечная череда Концов и Начал. Так и должно быть. Это знание о мире, записанное в моих генах, или что еще там ученые открыли. Но что-то ведь не так?

 

Детеныша Синей птицы я назвал Желтой птицей. Прошел месяц, а птенец даже и не думал облазить. Скорее всего, желтый - это его естественный цвет.

- Парадокс, - удивляется Голос-из-Темноты, - как существо одного вида может родить совершенно на него непохожее другое существо?

- Я думаю, это эволюция.

- Эволюция?

- Ну да, эволюция. Это когда ни с того, ни с сего появляется новый вид. Никто не ожидал, что среди доисторических ящериц окажется такая ящерица, которая возьмет да и родит крысу.

- Так не бывает, - не поверил мне Голос-из-Темноты.

- Много ты знаешь.

- Действительно, так не бывает.

Синяя птица каркнула.

- А вот ты сам как появился? - спросил я невидимку.

- Просто появился.

- Ну ведь так не бывает, ты же сам говорил.

Голос-из-Темноты замолчал, а затем устало произнес:

- Значит, бывает.

- Вот теперь другое дело. Теперь веришь в эволюцию?

- Я не уверен, но мне кажется, это что-то другое.

- Хочешь еще поспорить?

- Нет.

 

Летом идет дождь. Разумеется, летом всегда идет дождь. Если в этой местности вообще бывают дожди. Раньше это обстоятельство не вызывало у меня никакого удивления. По-правде говоря, раньше не было ни лета, ни зимы. Да и дождю - как слову, как событию в мире тоже места не было. Просто небо все тяжелеет под весом облаков а, затем, просачивалось. Но кто-то ведь придумал назвать это явление дождем, и все - будьто ливень или такая густая роса - для нас это дождь. Очень организует мировоззрение. С сезонами все еще запутаннее. Кто-то разделил тот небольшой отрезок времени, названный годом, словно торт на четыре примерно одинаковых куска. Я не спорю, замысел был неплохой. Все равно нужно хоть чем-то заниматься. Но затем начинают появляться условности. Если лето - то должно быть днями напролет светить солнце, если зима - то должен сыпать снег, а осенью идти дожди. А весна - пора любви, это всем известно. Поэтому когда летом идет дождь, многих это возмущает. Не по правилам.

То же самое происходит со многими другими штуками, о которых люди знают "все", или вовсе их придумали.

 

Ночи становятся длинее. Я засыпаю с трудом. Так бывает всегда. Поэтому по-привычке я ворочаюсь с бока на бок, тщетно пытаясь поймать сон за хвост. У сна хвост короткий и очень верткий. Заснуть - совсем не простая задача. А теперь еще Голос-из-Темноты своими беседами доводит меня до белого каления.

- Да, да, - с раздражением говорю я ему, - Конец близко. А я не могу заснуть.

- Ты не понимаешь, - продолжает играть свою пластинку Голос-из-Темноты, - очень важно, чтобы тебя не было здесь, когда Конец наступит.

- Отлично! Пусть так и будет. А теперь, хоть колыбельную бы спел, что ли.

- Колыбельную? - Невидимка, кажется, озадачен. - Я не знаю никаких колыбельных...

- Ну тогда расскажи мне что-нибудь. Про Конец, например. Только, пожалуйста, прекрати взывать к моей совести. Она, в отличие от меня, уже давным-давно крепко спит.

- Ну знаешь! - возмущается Голос-из-Темноты.

И в конце концов я засыпаю. Мне снятся былые времена - города, люди, которых я имел счастье знать, реки, а на них неповоротливые лодки. Вижу я зверей и птиц. Вспоминаю, как люди не боялись их. Но все чаще я вижу один и тот же сон.

Это очень тесная комната. Деревянный пол, на нем вытершийся полосатый коврик. Я смотрю на стены - кажется они из бревен. На них подвешены какие-то рисунки, амулеты, полотенца. А по среди комнаты на скрипучем кресле-качалке расположилась старушка, такая же древняя как Солнце и Луна. В руках у нее спицы, а на коленях лежит клубок красных шерстяных ниток. Она целиком поглощена вязанием. Я иду через комнату к ней, а потом здороваюсь. Она чуть приподнимает голову и смотрит на меня. Впрочем, не на лицо. Ее взгляд фокусируется где-то на середине моей груди. И вот она смотрит, а потом тихонько так говорит: "Вот клубочек твой довязываю. Носочки будут. Кра-асивые такие." Я делаю шаг назад и удивленно спрашиваю: "Как так кончается клубок? И что будет потом?" "Ну-у", - хитрым голос протягивает старуха, - "Может быть я возьму новый клубочек, а может и нет. Носки-то давным-давно готовы". И я просыпаюсь от старушечьего смеха.

 

Час дня. Я на работе. Кондиционер сломался неделю назад, но никто не берется его чинить. Форточка распахнута, через нее в кабинет сочится августовская жара. Я зеваю и тяну руку под стол за сегодняшней газетой. В клетке, раскинув лапы в стороны, дремлет на спине Желтая птица. Синяя птица открыла клюв и тяжело дышит. Тоже страдает, бедняжка.

- Тук-тук, - слышу я откуда-то с потолка мужской бас.

- Это ты? - доносится до меня удивленный женский голос.

- Я тебе что-то принес.., - загадочно говорит он.

- О, дорогой, это замечательно, - радуется она.

Щелчок. Наверное, открылся замок.

Шорох.

- Нет, это не то, что я хотела, - обижается она, - оно розовое, а я люблю лимонный.

Тишина.

Шорох.

- Ну ладно, ладно. Спасибо. Может пройдешь?

Неясный звук. Может быть и "да" и "нет".

Еще шорох.

Щелчок.

Каждый вторник, ровно в час дня я становлюсь невольным свидетелем их непростых отношений. Мне даже немного становится стыдно.

- А у тебя были женщины? - Спрашивает меня Голос-из-Темноты.

- Конечно.

- Много раз влюблялся?

Ну и вопрос.

- Наверное, нет. Раньше влюблялся.

- А почему больше не влюбляешься?

- Гм. Ну как тебе это объяснить? Я помню ее, мою Первую. Волосы, ноги, грудь. Она была особенной. Да, несомненно, она была такой единственной в мире.

- И что случилось потом?

- Тоже что и случается всегда. Прошло несколько лет - и ее не стало. Как и любви. Осталась только тоска.

- А как ее звали?

- Звали? - этот вопрос заставил меня глубоко задуматься. - Знаешь, никак не могу вспомнить, как ее звали. Но то было очень необычное имя, таких сейчас не встретишь.

- Ну хорошо, а что случилось потом?

- Потом я встретил одну девушку, очень похожу на мою... Первую. Те же золотистые волосы, глаза...

- И она с тобой недолго пробыла?

- Да, можно так сказать. А дальше ты, наверное, сам догадался. Затем я встретил еще одну девушку, которую от Первой отличала немного другая форма ушей и носа. Потом еще одну - кажется, у нее были другие зубы. Или нет? Ладно. Так вот, с годами их становилось все больше и больше. Одни умирали, другие рождались. А моя печаль все росла и росла. Вот так я и перестал влюбляться.

- Ты их имен тоже не помнишь?

- Знаешь... нет. Не помню. Слишком много было, наверное.

- Наверное, - в Голосе-из-Темноты мне послышались снисходительные нотки.

 

- Здравствуйте. Это Департамент по решению нестандартно-обусловленных приоритетных частных задач сектора коммунального обеспечения.

Молчание.

- Здравствуйте? - повторяю я.

- Здравствуйте, - слышу ответ. Судя по голосу, мне звонит девушка лет двадцати-двадцати пяти. - Я могу пригласить сегодня сантехника.

- Разумеется. Ваш адрес?

- Улица Садоводов, 18.

- Ага. Записал. Квартира?

- 56.

- Хороший номер.

- Раньше у меня 65, но я недавно переехала.

- Почему?

- "Шесть" - число нехорошое, особенно если с начала стоит. С той квартирой меня много неприятных вещей связывает.

- Понятно. Надеюсь на новом месте вам повезет.

- Надеюсь. Правда вот бачок потек. Почти сразу же как вселилась. Вот я к вам и обращаюсь.

- Бачок - это не проблема. Наш специалист быстро разберется.

- Это замечательно. А, скажите..?

- Да?

- В моей квартире, кажется, потолок оседает. Он потемнел, и с него капает. С этим ваш специалист мог бы разобраться?

- Думаю, что мог.

- И еще окно одно не закрывается. Он мог бы с ним тоже что-нибудь сделать?

- Ну, это не его профиль, но я думаю, что вам стоит его попросить.

- Это просто замечательно! Спасибо!

- Не за что, обращайтесь. До свидания.

Прошел час и мой телефон вновь затрещал. И вновь я слышу знакомый голосок:

- Алло?

- Здравствуйте, - здороваюсь я, - к вам мастер уже выехал.

- Я знаю, он здесь. Но, кажется, он замкнул проводку.

- Проводку? Чего это он полез в проводку?

- Я его попросила. У меня целый вечер свет мигал.

- Фф. Ну и как он?

- Кажется, не очень. Он лежит, уснул, кажется.

Моя спина покрывается холодным потом.

- Вы скорую вызывали?

- Нет, я сразу вам позвонила.

- Зачем???

- Чтобы другого мастера пригласили. Бачок так и не работает.

- Та-ак, - произношу я, уже в полной мере представив последствия этого вызова. - Вы сейчас же вызываете скорую помощь, а я вместе с другим мастером немедленно выезжаю к вам.

- Ой, как хорошо, - радуется она.

- Просто превосходно, - отвечаю я и вешаю трубку.

 

Я захожу в подъезд, и слышу Голос-из-Темноты:

- У меня появились кое-какие сомнения.

- Насчет чего? Неужели Конец не наступит. Вот мы тогда опростоволосимся!

- Нет, - перебивает меня невидимка, - просто так не бывает.

- Не бывает? Ты о чем?

- Не важно, все равно не поймешь.

- Чего это я не пойму, а?

- Того, что раньше не понимал. Не умеешь ты слушать. Замечать разные важные вещи.

Подъезд встречает меня приятной прохладой. В нем было довольно чисто (пауки не в счет). Я шустро поднимаюсь на третий этаж. За мной следует Алекс - упомянутый мною специалист. Во дворе мы не увидели машину скорой помощи, и теперь не знали, чего ожидать, позвонив в квартиру под номером "56".

Дверь открыла классическая половозрелая блондинка - копна светлых, почти белых волос, собранных в два развеселых хвостика, свисающих по бокам. Голубые глаза (или линзы?). Лицо какое-то остроконечное, как у грызуна. Аккуратно, без излишеств наложен макияж.

- Здравствуйте! - говорит она нам. Голос у нее оказывается выше, чем слышался по телефону.

Мы здороваемся. Я спрашиваю, приезжали ли врачи. Оказалось, что приезжали. И беднягу они забрали с собой.

- Как вас зовут? - спрашивает меня блондинка.

Я представляюсь ей Ником. Совсем неплохое, между прочим, имя.

- О, - произносит она, приоткрыв ротик. - А меня зовите Хелен, мне очень нравится когда меня так называют.

- Хорошо, Хелен, - соглашаюсь я и натянуто улыбаюсь.

Мы входим в квартиру - она намного больше квартир типичного "среднего" класса. В общей сложности в ней было пять просторных комнат - две спальни, одна из которых была переоборудована под кабинет, библиотека, столовая и зал с забившимся в угол бильярдным столом.

"Прежний владелец играл в бильярд," - заявляет она. Кухня обставлена по последнему слову техники, безукоризненно чистая с аккуратно разложенными столовыми принадлежностями выдавала в хозяйке педанта, либо человека, посещавшего кухню исключительно с эстетическими целями. Скорее второе, поскольку в других комнатах царил "рабочий" беспорядок.

- Вы знаете, я так испугалась, когда он коснулся тех проводов и закричал, - с чистой, как слеза искренностью рассказывает мне Хелен.

- Ну-ну.

- А потом он упал и так необычно задергал руками и ногами, - и она показывает как именно. - Я тогда подумала, что случилось что-то плохое. И позвонила вам.

- Понятно.

- Так страшно было...

- Мне действительно вас очень жаль.

Алекс отправляется к бачку, а мы с Хелен остаемся в зале. Девушка направляется к окну, метр высотой, и с прозрачными, словно родниковая вода стеклами.

- Что вы там увидели? - Интересуюсь я.

Хелен молчит, затем неопределенно поводит плечиком.

Я подхожу к ней, и выглядываю на улицу. Где-то там, внизу, по улице льется неиссякающий поток человеческих тел.

- Вы знаете, - задумчивым голосом обращается ко мне Хелен, - иногда у меня возникает желание открыть окно. И прыгнуть.

- С седьмого этажа?

- Да. И разбится. Просто так. От нечего делать.

- Как интересно, - протягиваю я.

- Но знаете, что меня останавливает?

- Что же?

- Когда я вижу эту толпу под моими окнами, я думаю, что упав, я не умру. Скорее всего, это будет, словно упасть на груду мешков, набитых ватой с костями.

- Ух ты! - Удивляюсь я сравнению.

- И самое худшее что со мной произойдет, - продолжает она, - это то, что меня заберут в участок. Ведь я могу сломать кому-нибудь шею. Совсем не хочется причинять другим боль.

- Да. Все очень сложно. А вы не думали, что разбившись вы все равно сделаете кому-то больно?

- Ох, это было бы так печально.

- Конечно. Ведь у вас есть родственники?

Хелен утвердительно кивает головой.

- Вы знаете, уйма. И проблем с ними не оберешься. А у вас как дела обстоят с родней?

Удар ниже пояса.

- У меня совсем немного родни, - осторожно отвечаю я. - Можно сказать, что и вовсе нет.

- Неужели с вашими родителями случилось что-то плохое? - удивленно хлопает она ресницами.

- Нет, что вы. С моими родителями наверняка все в порядке. Просто я очень долго с ними не общался, вот мне и кажется, будто я один-одинешенек.

Хелен поворачивается, ее прекрасные голубые глаза встречаются с моими. Она чуть приоткрывает рот, будто хочет что-то сказать. Я слегка наклоняюсь вперед, чтобы, разумеется, лучше слышать. И в этот момент в комнату входит Алекс. Хмыкнув, он докладывает:

- Все, с бачком теперь нет никаких проблем.

- Здорово! - искренне радуется Хелен, и потирает ладони. - Ой, а вы могли бы мне еще в кое-чем помочь?

Алекс вопросительно смотрит на меня. Я пожимаю плечами и говорю:

- Конечно, вот только к электричеству прикасаться не будем.

 

Серое, бесформенное пятно - город. Мне часто снятся города. Наверное мне это не делает особой чести, но я признаюсь, что за всю свою долгую жизнь побывал не более чем в десяти. Конечно, когда-то я вымерял своими стопами целый материк, желая обнаружить его границы, и, в особенности, то, что скрывается за ними. Но с городами отношения у меня не сложились. Мой дом - уютная лесная хижина - со временем стала единственным местом, где я мог найти покой. Ее много раз смывало дождем, ломал шквальный ветер, она даже горела. Но все равно, она, заново отстроенная, оставалась моим убежищем. В ней проходили века. А затем пришел город - неумолимый враг уничтожил лес и убил животных. Моей хижине еще около сотни лет удавалось оставаться в природном виде. Но в конце концов кто-то выкупил землю, неоспоримо принадлежавшую мне. И теперь здесь высится стодвадцатиэтажный гигант. Я живу в нем, в квартире с немыслимыми совсем недавно удобствами. Мне говорят, сколько благ мне дал город, но все же меня гложет чувство невосполнимой потери.

 

Сегодня Голос-из-Темноты был преисполнен несвойственного ему ранее оптимизма.

- Знаешь? - обращается он ко мне.

- Что?

- Жизнь - занимательнейшая вещь.

- А то.

- Я и не представлял, насколько неожиданно могут развернуться события.

- Ты о Конце? - удивляюсь я.

- Нет, нет. Я о Хелен.

- А что такое с Хелен?

Я ощущаю, что Голос-из-Темноты улыбается.

В этот момент звонит телефон. Я снимаю трубку и слышу знакомый женский голосок.

- Здравствуйте, я могу говорить с Ником?

- У аппарата, - со всей серьезностю отвечаю я.

- Ах, Ник. Чудесно, что я вас застала. Можете себе представить, у меня опять беда.

- Да-да?

- Краны текут. Бывает же такое несчастье. Я хотела бы пригласить мастера. Но было бы замечательно, если бы вы заехали вместе с ним.

- Ага, - до меня что-то начало доходить - кажется, кончики моих ушей краснеют, - Вы меня приглашаете на свидание?

- Нет, нет! - Пугается она. - Как вы могли такое подумать! Просто, я так и не научилась справляться с сантехникой.

- Не переживайте, - пытаюсь успокоить ее, - я просто пошутил. Мы у вас скоро будем.

Она вешает трубку, а я откидываюсь на спинку моего любимого кресла. Слышу, как хихикает Голос-из-Темноты. Минуты две побездельничав, я встаю проверить как дела у Птиц. Оказывается, они до сих пор дрыхнут. Впрочем, за ними других занятий не замечалось.

 

Мы с Алексом управились за десять минут. Мне показалось (наверняка, из-за намеков невидимки), что Хелен была немного расстроена, что мы так быстро закончили работу. Чувствуя себя не в своей тарелке, я предложил девушке купить новые краны. А чтобы она не запуталась в ассортименте, пообещал сопровождать ее. Я думаю, мои намерения были поняты правильно. Итак, суббота.

 

- Знаешь, лето заканчивается, - говорю я как-то Синей птице. Она зыркает на меня одним глазом, а затем издает некий утробный звук, выражающий согласие. И действительно, жарких дней становится все меньше и меньше. Солнце быстрее устает и все спешит поскорее удалится на покой.

Желтая птица заметно выросла. У нее оформились крылья и теперь она казалась вполне способной летать. Только в тесной клетке не развернуться. Еще на прошлой неделе я пообещал Синей птице купить им новые апартаменты, только в запарке обещание так и не выполнил.

Голос-из-Темноты начал смотреть (или слушать, уж что он там делает?!) телевизор. Он предпочитает развлекательные программы. Говорит, ему нравится, когда показывают радостных, довольных жизнью людей.

Мне же не дают покоя сны. Слишком много воспоминаний вырываются на свободу ночью. Они безумствуют, изводят меня, и только под утро оставляют мне пару часов для отдыха.

В последний раз мне снился зеленый пластмассовый грузовик. С ним играл какой-то ребенок, то ли мальчик, то ли девочка. Скорее всего мальчик, ведь девчонкам по натуре больше подходят куклы, нежели автомобили. Итак, ребенок играл грузовиком в песочнице. Я был где-то позади него и смотрел, как совок ловко нагружает кузов песком. А затем, словно только что перегоревшая лампочка, потухло солнце. Темнота давила на мои плечи, а затем я проснулся.

 

Справа от меня идет Хелен. Она счастлива. В руке у нее купленный мною леденец на палочке.

- Как оказывается просто сделать женщины счастливой, - смеется Голос-из-Темноты, затаившийся среди деревьев.

Хелен махает мне рукой, а затем бежит сломя ноги по тенистой аллее.

- Догоняй! - говорит невидимка.

Я бегу вслед. Она смеется, и на моей душе становится так тепло...

- Ты - охотник, она - добыча. Зверя нужно гнать, пока у него не закончатся силы.

- Заткнись, - шепчу я про себя. - Сейчас все по-другому.

- Хм. А мне кажется, все по-прежнему. Только она не знает, что ей надлежить быт жертвой, а ты забыл о своем инстинкте убийцы.

- Господи! Откуда ты набрался этой чуши?!

- Я постоянно занимаюсь совершествованием своей личности.

Я обещаю себе впредь не допускать невидимку к просмотру телепередач.

 

- Ты знаешь, - таинственным голосом говорит мне Хелен. - Все на самом деле очень просто. Я не скрываю, что ты нравишься мне...

- Я тоже... не скрываю.

- Вот. Наверное правильнее было бы продолжать наши отношения?

- Кгхм.

- Но у меня есть одно условие.

- Какое же?

- Слушай здесь, - произносит она, и тянет мою голову к своей груди.

 

Я решился и купил Птицам новую клетку. Она просто огромна, в нее мог бы поместиться целый тигр! Ну, если его хорошенько сжать. С трудом тащу ее по лестничному пролету. Мой офис находится на четвертом этаже, а это, поверьте мне, нешуточное расстояние. И вот, добравшись до двери, я опускаю проволочную конструкцию на пол, чтобы освободить руки и достать ключи. В этот момент я за своей спиной слышу голос начальника. Мой начальник - имя его указывать не буду, это информация государственного значения - личность неординарная. Как и положено всем начальникам, она не в меру упитан и раздражителен, скуп, тщеславен, завистлив, излишне жесток по отношению к подчиненным, а иногда и вовсе бессердечен. Но его от других начальников отличает искреннее стремление сделать жизнь окружающих лучше и платоническая любовь к охоте. Если первое выражается принципом "если хочешь сделать кому-нибудь хорошо, перестань делать ему плохо... ненадолго", то второе заслуживает моего уважения. Его отец - егерь, он пристрастил сына к вылазкам в лес, выслеживанию диких зверей и браконьеров, само собой. Мой начальник очень любит огнестрельное оружие, в его кабинете размещена коллекция декоративных винтовок. Но вот стрелять из него, особенно по невинным животным - он пас. Такая вот прихоть Высшей силы. Дома он держит двух собак, и я уверен, он к ним куда более ласков, чем ко всему персоналу.

- О! - кричит мой начальник. - Какую клетку вы себе прикупили! Небось на охоту собрались, поймать волка или лису!

- Да нет, - смущенно отвечаю я, - это моим птицам.

- Птицам? - Задумчиво морщит лоб он. - Когда это у вас успели завестись птицы?

Предчувствуя, что ничем хорошим эта встреча не закончится, я открываю дверь и приглашаю начальника в кабинет. Там, в углу за тонкими металличекими прутиками жмутся друг к другу Синяя и Желтая птицы.

- Мм, да вы, оказывается, любитель природы! - замечает начальник и наклоняется к клетке. - Какие диковинные! Но должен сделать вам выговор - так чертовски плохо обращаться со своими питомцами - грешно! Вон они как трясутся в этой тесной клетушке. Та, синяя, вся исхудала. А другая - еще ничего, держится. Ничего...

Мой начальник задумчиво перебирает пальцами. Затем, спустя несколько секунд, восклицает:

- Знаете, вы для нас очень ценный сотрудник. Так оно и есть, говорю вам положа руку на сердце. В следующем месяце я собираюсь рассматреть вопрос о повышении вас в должности.

- Замечательно! - Обрадовался я.

- Ну что вы, что вы. Но если вы вздумаете меня отблагодарить, то я вас предупреждаю - я взятки ни в каком виде не беру. Но...

- Но?

- Но с моему сердцу стало бы легче биться, если бы вы позаботились о своих птицах.

Я уже начинал понимать к чему клониться разговор.

- Я, конечно, не настаиваю, но слышал я о коллекции, нет, лучше сказать, питомнике одного малоизвестного защитника живой природы. Так вот, ей, - начальник тыкает толстым пальцем в Желтую птицу, - в этом питомнике наверняка бы пришлось по душе.

- Вы знаете, - смущенно отвечаю я, - ей там будет очень грустно без своей мамы.

- Поня-ятно, - протянул он, - может быть вы хотите получить за нее деньги? Сколько, назовите цену.

- Нет, нет, вы меня не правильно поняли. Мои птицы не продаются.

- Вот как? А я думал вы человек энергичный, амбициозный. Скажу вам по секрету, мне нужен был не кто-нибудь, а исполнительный директор в отдел А. Но, похоже, для вас это слишком ответственная работа.

Я делаю глубокий вдох. Я ожидал повышение до диспетчера службы целых два года, а чтобы прыгнуть аж до директора...

- Я вижу, вы сомневаетесь, - продолжает мой Сатана, - я не хочу торопить вас, но у меня завтра совет, где будет утверждаться назначение на должность.

- Подождите, пожалуйста...

- Вы же сами видите, что птицам у вас плохо. Они болеют, им душно в вашей тесной коморке. Кормить их как следует вам не позволяет жалование - разумеется, это не ваша вина. Но представьте какой жизнью она заживет - ведь то не просто питомник, это участок настоящего леса, с жучками-паучками, цветами.

- Ладно, - тихо говорю я.

- Свежий воздух, вода... Что-что вы сказали?

- Хорошо. Забирайте птицу. Только, прошу вас, позаботьтесь о ней.

Я чувствую себя Иудой, видя как расплывается в улыбке лицо моего начальника. А в клетке с надрывом вопит Синяя птица.

 

На следующий день вышел приказ о моем повышении. Был банкет.

 

Я не сплю уже несколько ночей подряд. Но теперь, кажется, я знаю почему.

- Почему же? - Спрашивает меня Голос-из-Темноты.

- Это грех.

- О каком именно грехе ты говоришь?

- Боже! Не прикидывайся дурачком. Я о Птице.

- А у тебя был выбор?

- Нет. Не знаю. Наверное, был. Что же заставило меня поступить так!

- Ты можешь что-нибудь исправить?

- Скорее всего, нет. Синяя птица на меня сильно обиделась. Эх. Если бы я бы оказался на ее месте, то возненавидил бы меня.

- Может и так.

Тишина.

- Знаешь, - говорю я, - мне никто раньше не отпускал грехи. Как ты думаешь, мне стоит обратиться в церковь?

- Думаешь, что грех исчезнет?

- Скорее всего, нет.

 

Первое сентября. Наступила пора дождей. Утром по телевизору показывали, как в Китае затопило целый город, не вспомню его название. Пока добрался к Хелен, я весь промок. Ливень, под который я попал, в волю позабавившись с моим чахлым зонтиком, проводил меня до подъезда.

Хелен была не в духе. Хмуро кивнув, она впустила меня в квартиру. Затем, бессильно опустив плечи, поплелась к подоконнику, который по совместительсту выполнял роль скамейки.

- Ты знаешь, - тихо произнесла она, голубые глаза ее потускнели, - наверное, все это напрасно.

- Что напрасно? - спросил я.

- Небо, земля. Этот дождь. Люди. Мы с тобой. Все напрасно.

- Я не уверен, что понимаю тебя.

- Не понимаешь... Когда ты последний раз смотрел на небо?

- Сейчас смотрю.

- А вчера смотрел?

- Не помню, - признался я. - Может быть так, мельком, пока возращался с работы.

- Теперь ты понимаешь?

- Все еще нет.

- Почему мы с тобой вместе? Не отвечай, я сама знаю. Одиночество - это главная причина, не так ли?

- Может и так, - устало вздохнул я.

- Когда ты последний раз делал человека счастливым?

- Может сегодня сделаю, - с ухмылкой намекаю я, но напрасно.

- Нет, - качает белокурой головкой Хелен, - не сделаешь. Не сегодня. Возвращайся.

И я подчинился.

 

Мой новый кабинет. Чуть-чуть просторнее прежнего. Есть рабочий кондиционер. За окном капает дождь. Сослуживцы подарили настенные часы, и теперь они изводят меня своим тиканьем. До обеда остается чуть больше получаса, и я позволяю себе расслабиться в кресле.

В кабинет входит Анд, мой ПЕРВЫЙ подчиненный. Он встревожен и говорит, что на мой бывший номер пытается дозвониться какая-то девушка.

- Соедините. - Важным голосом приказываю я и беру телефонную трубку.

Спустя какое-то время раздается щелчок и я слышу голос Хелен:

- Ник, это очень важно.

- Да, дорогая.

- Помнишь прошлый вечер?

- Конечно. Мы так и не отметили мое повышение.

- Слушай Ник, я должна сказать тебе - сейчас или никогда. Помнишь, ты обещал сделать меня счастливой? У тебя есть время до трех часов дня. Если ты не придешь, - я отчетливо слышу, как он всхлипывает, - если не придешь, то ты... пожалеешь.

- Хелен, стой! - кричу я, но он кладет трубку.

 

Итак, три часа дня.

- Ну и девчонка! - восхищенно говорит Голос-из-Темноты. - Дала жару!

- Не вижу ни малейшего повода для восторга.

- Кстати говоря, не собрался ли ты уйти? Конец уж очень, очень близок.

- Не сейчас.

Итак, три часа дня. Мои часы в кабинете показывают двенадцать часов сорок шесть минут. Я заглядываю в новоприобретенный ежедневник. С часа до часа тридцати у меня обед. С часа тридцати до двух - внеплановое совещание. Потом я хотел забрать Синюю птицу, хотя на душе моей становится гадко от одной мысли вновь взглянуть в ее опустевшие глаза. Того мне потребуется еще двадцать минут. Получается, чтобы добраться к Хелен у меня будет целых сорок минут.

- Как ты, думаешь, Голос-из-Темноты, что может сделать ее счастливой?

- На этот вопрос способен ответить только ты сам.

Вот так, в самый неподходящий момент, тебя предают друзья.

 

Совещание продлилось дольше, чем я предполагал. Решали сразу несколько важных вопросов, ни в одном из которых я не разбирался. Что, как оказалось, и не требовалось.

Синяя птица упиралась и не хотела переселяться. Что-то не отпускало ее из нашей каморки.

 

Из сорока расчитанных оставалось чуть меньше десяти минут. Я сажусь в такси и еду прямо к Хелен. Через шесть минут выхожу напротив ее дома, заглядываю в местный цветочный магазин и покупаю пышный букет роз (их мне посоветовала наш заведующий бухгалтерией) - на это уходит еще две минуты. Я сверяюсь с часами - кажется, успеваю.

Вдруг истошно засигналила одна из машин на улице. Я выхожу из магазина, слышу взволнованные голоса людей. Они собираются, словно муравьи, обнаружившие кусочек сахара. Мое сердце тревожно бьется. Я начинаю понимать.

- А я предупреждал, - сказал мне Голос-из-Темноты, спрятавшийся под лепестком розы, - но ты не слушал.

Я спешу к тому месту, вокруг которого толпятся люди.

Их вздохи, ахи, произнесенные полушепотом "смотри", "какой ужас" проносятся мимо меня.

Между ногами людей я вижу руку, тонкую, изящную и белую, словно саван.

"Какая молодая!" - вздыхает женщина справа от меня.

"И дура же!" - вторит ей старуха слева.

- Пропустите! - кричу я. Люди передо мной нехотя расходятся.

"Гляди, она мертвая", - восторженно заявляет подросток своему приятелю.

И это была правда. Правда о Хелен.

- Смерть красива, - говорит Голос-из-Темноты, - некоторым она идет.

Как такое могло случиться? Я смотрю на часы. Большая стрелка стоит точно на цифре "3".

- Время - еще одна человеческая условность.

Сердце замирает, и моя голова начинает кружится.

- Сколько времени, сколько сейчас времени? - спрашиваю я у прохожих, а те, видно принимая меня за безумца, отходят в сторону. Но вот один старичок выуживает из кармана пиджака мобильный телефон древней модели и протягивает его мне. 15:15.

Она ждала меня десять минут.

Я принимаю всю горечь этого ожидания. Ее слова, последние слова. Как глупо, какой глупый мир.

Я ненавижу его! Нет, я ненавижу себя.

- Это Конец! - провозглашает невидимка.

Я слышу звон рвущейся струны, и вокруг меня опускается темнота.

 

Темнота. В ней - никого. Я не вижу своего тела, значит, я стал частью ее.

- Приветствую тебя, - я слышу знакомый голос.

- Голос-из-Темноты?

- Так ты назвал меня.

- Что произошло?

- Конец. Наступил.

- Вот как.

- Ты чувствуешь?

- Что чувствую?

- Горечь, страдание, муку или угрызения совести.

Я прислушался к себе. Где бы я не находился. Ничего.

- Нет.

- Хорошо. Тогда давай поговорим о твоем будущем.

- Будущем?

- Ты же хочешь, чтобы у тебя было будущее?

- Я думаю, да.

- Замечательно. Тогда начнем с того, что ты облажался.

- Облажался?

- Завалил мой труд, на который ушло по меньшей мере одна вечность, а то и две. Ты понимаешь о чем я говорю?

- Наверное.

- Итак, ты забыл, зачем я тебя туда отправил. И вот к чему все это привело. Начинаешь вспоминать?

- Кажется. Это... как болото. Я стал одним из...

- Эта комедия меня конечно забавляла. Я получил поразительный опыт. Но. Главная, краеугольная деталь меня подвела.

- Прости. Я забыл о самом важном.

- И мои намеки ты, разумеется, до последнего момента не понимал.

- Так наступил Конец.

- Да, так наступил Конец. Ну и что ты будешь с этим делать?

- Я?

- Конечно, ты. Нужно ведь исправлять ошибки.

- Я даже не знаю с чего начать...

- В прошлый раз я начал со света, но ты можешь действовать в любом порядке. Логичнее - не значит интереснее, не правда ли?

- Неужели я смогу?

- Ну, у тебя в распоряжении вечность, и не одна. Но в следующий раз не забудь добавить капельку...

- ... Я не забуду.