Лорд Алексиус Мак Манестер с ужасом перечитывал заключение врача. Рак, четвертая стадия. Метастазы. Приговор – смерть. Он бросил его на кожаное сидение лимузина и уставился в окно. На улице была типично лондонская, осенняя погода. Лил дождь, а с берегов Темзы поднимался плотный молочно-белый туман.
За окном люди спешили по своим делам, не обращая внимания ни на дождь, ни на туман, ни на промозглый холод осени. У них была четкая программа, заложенная годами серой и неинтересной жизни, наполненной работой, вечеринками и пустыми квартирами, по возвращению в которые их ждали лишь холод одиночества и холодный ужин. Жители Лондона - серая масса, в которой все лица похожи на одно, одежда из одного магазина и всеобщий снобизм, вызванный погоней за расплодившимися брендами.
Толпа, затекала в черные зевы метро, что бы появится уже на другом конце города и дальше направится на скучную, однообразную работу.
Алексиус отвернулся. Ему был неприятен вид этого Лондона. Он любил его другим – готические строения в свете фонарей и лунном серебре, Гайд-парк вечером, когда его газоны покидают туристы, и вид Букингемского дворца ночью, когда возле него не толпятся все те же туристы, оставляя после себя следы, уродующие лик великого города. Все это он скоро потеряет. Да, смерть немилосердна. Она забирает стариков проживших свой век, детей, которые не успели сделать свой первый вздох, молодых и сильных людей, чья жизнь только начинает набирать обороты.
Алексиус был еще молод, ему было всего тридцать девять, и он был полон идей, жизни и надежд. Увы, им не суждено было сбыться. Его картины будут не дописаны, его музыка не будет доиграна, а жизнь уйдет, уступив место забвению.
Он может позволить себе все – дорогие яхты и машины, виллы на самых дорогих курортах, подвалы, переполненные дорогими коллекционными винами…. Но вот здоровья за все этим богатства не купишь…. И все золотые горы становятся бесполезными, когда надежда гаснет. Она вылетела из ящика Пандоры, и унеслась прочь, когда врач зачитал приговор.
Время убегало сквозь пальцы как песок, с каждой свой песчинкой приближая его к трагическому концу. Время, его не остановить и не умалить, оно немилосердно забирает жизнь человека по крупицам, разрушая тело.
Тяжелые ворота открылись, впуская лимузин. Огромный загородный дом в викторианском стиле казался единственным светлым местом на земле. Там всегда горел камин, согревая холодные комнаты. Там была радость и звонкий смех. Там было единственной счастье, которое знал в своей жизни лорд Мак Манестер.
Дворецкий открыл ему дверь.
- Лорд Мак Манестер, позвольте ваш плащ и шляпу. – Он поклонился и принял верхнюю одежду лорда.
- Благодарю вас, Эндрю. Где Димитрий?
- В гостиной, милорд. Не желаете ли чаю?
- Да, прошу вас, подайте его в гостиную. – Алексиус быстрым шагом удалился.
Грустная мелодия заполняла коридоры замка. Каждым звуком, заставляя скорбеть даже стены. За фортепиано сидел юноша лет двадцати. Его тонкие пальцы нежно перебирали клавиши, выводя чудесный мотив, наполняющий пустоту помещения. Его светлые волосы были распущены и ниспадали на хрупкие плечи, окутывая их словно плащ. Димитрий, казалось, был сказочным существом, сошедшим со страниц саги про эльфов. Его огромные синие, словно глубины океана глаза, всегда были печальны. Тонкие черты лица и белоснежная бархатная кожа довершали образ ангела.
Он не видел, как Алексиус вошел, но почувствовал его присутствие. Музыка стихла.
-Почему ты перестал играть? – Лорд подошел и положил руку на плечо юноши.
- Вы пришли, Алексиус. Как ваш визит к врачу? - Он обернулся и посмотрел в карие глаза лорда.
- Мой милый мальчик, - начал Алексиус отвернувшись в сторону. – Я болен. И я скоро покину тебя… - На глазах юноши появилась влага, но взгляда он не отвел. – У меня рак, и он неизлечим. Прости, что говорю тебе все это, но ты должен знать, что у нас осталось мало времени, и я хотел бы провести его с тобой.
По щекам Димитрия потекли горошины слез. Он опустил голову, чтобы лорд не видел, как он плачет, но его выдавали предательски подрагивающие плечи.
- Не плачь, мой милый друг. Мы поедем туда, куда ты только пожелаешь… мы исколесим всю Европу…
- Нет. – Димитрий поднял голову, вытирая ладонями щеки. – Я не хочу никуда ехать. Я хочу быть здесь, в этом доме. Здесь было столько счастливых мгновений, столько радости, что я не желаю другого места на земле, кроме этого. Я люблю его. И вы тоже его любите. Пусть будет этот дом.
- Хорошо, как пожелаешь. – Лорд обнял своего возлюбленного, и поцеловал в губы.
Дворецкий принес чай. Димитрий старался сохранять видимость спокойствия, но чашка дрожала в его руках, и он чуть не опрокинул ее содержимое на себя. Для него эта весть была страшнейшим ударом, повергнув в пучину страдания и скорби. Он ругал себя за то, что оплакивает еще живого возлюбленного, но реальность резала без ножа хрупкую психику молодого пианиста.
Лорд подобрал его два года назад. Талантливого мальчика, без гроша за душой. Он дал ему кров над головой и подарил свою любовь. Юноша платил ему теми же чувствами, отдавая всего себя без остатка. Он любил искренне, самозабвенно и страстно, теряя себя в пучинах всепоглощающего чувства которое называют - Любовью, с большой буквы. Он не интересовался материальными благами, что давал ему лорд, вся его привязанность была построена на единении душ. На единстве чувств и силе эмоций.
Они пили чай в молчании, единственным звуком в этой пустой тишине были завывания ветра за окном.
Вечером лорд попросил Димитрия почитать в слух стихи, и юноша зачитал отрывок из «Ромео и Джульетты». Его глаза были закрыты, а голос, бархатом ласкал слух усталого человека.
Димитрий наслаждался стихами великого писателя, сознательно выбирав отрывок, где Джульетта погибает. Легкая тень мазохизма и обреченности скользила в каждом слове. Он словно упивался своей болью и безысходностью.
Ни разу с того дня они не заговорили о болезни Алексиуса. Но по ночам, когда Димитрий думал, что лорд спит, он беззвучно плакал. Алексиус слышал эти тихие всхлипы, но не пытался успокоить возлюбленного, давая тому возможность выплеснуть, так тщательно скрытые от мира людей чувства.
Юноша не был способен выражать скорбь словами, он заменял их музыкой. Каждый день он играл все более и более грустные мелодии, выражая себя в минорных тонах очередного творения. Каждый день его музыка приобретала все более трагичный оттенок, а переход в мажорные аккорды становился все реже. Он играл для лорда, для своей измученной души, на миг, забывая про жестокость реальности. Музыка была его маленьким спасением, в волнах которой он мог немного отдохнуть от ночных кошмаров и ужасов дней.
Алексиус перенес свою студию в гостиную, где стояло фортепиано. Он писал свою последнюю картину, стараясь закончить ее до того, как станет беспомощным.
Он не показывал ее даже Димитрию, желая, что бы ее увидели в полной красе. Так проходили дни, сливаясь в недели, Алексиус сдавал позиции своей болезни. Его смуглая кожа, стала желтой и словно восковой, а под глазами залегли тени. Черные волосы припорошил иней седины, а могучие плечи ссутулились. Походка потеряла прежнюю легкость, уступив место старческому шарканью тапочек по полу. Все это время Димитрий ни на шаг не отходил от лорда. Они собирали последние крупицы жизни, наслаждаясь каждой минутой отведенной судьбой. Вскоре Алексиуса увезли в больницу. Его состояние резко ухудшилось, а боли можно было подавить только максимальной дозой морфия.
В ту роковую ночь Димитрий не мог заснуть. Его отправили домой из больницы, сказав, что он здесь ничего не может сделать. Он ворочался на огромной кровати, сминая простыни. Он плакал навзрыд, первый раз он мог, открыто рыдать. Никто не слышал воя и криков. Димитрий выпускал эмоции, накопившиеся за месяц переживаний и ежеминутного страха за близкого человека. Подушки были мокрыми от его слез. Дворецкий менял их каждое утро, но на следующее, они снова вымокали. Взгляд юноши потускнел, веки опухли, а глаза стали красными. Хрупкая фигура ссутулилась, потеряв часть врожденной грации. Время уходило слишком быстро, словно в песочных часов пересыпающийся песок, отсчитывал каждую крупицу жизни. Крупиц осталось очень мало, и Димитрий это видел. С каждым днем жизнь покидала лорда, а проклятая болезнь пожирала молодое тело.
Звонок из больницы стал ударом для юноши. Хоть он и знал, что Алексиус неизлечимо болен, к его смерти он не мог быть готов. Да и кто мог быть готов к смерти? Она приходит, когда ей вздумается, и даже если ты знаешь, что человек при смерти все равно к ней не приготовишься. Она, смерть, не слушает наших чувств, она рушит мир в один миг, оставляя за собой звенящую пустоту. Время ее главный союзник.
На похоронах Димитрий не плакал, верный дворецкий дал ему лошадиную дозу успокоительного. Но когда гроб стали опускать в яму, до юноши, наконец, дошло, что он больше никогда не увидит возлюбленного. Он сорвался с места и кинулся к яме. Его с большим трудом удержали двое мужчин.
По завещанию, Димитрий являлся единственным наследником состояния Алексиуса. Он подписал все документы и принял управление в свои руки. Через три дня после этого, он вызывал к себе адвоката.
Когда их совещание закончилось, адвокат покинул дом с озадаченным лицом и пасмурным настроением.
Утром дворецкий пришел будить Димитрия. Он несколько раз окликнул юношу, но ответа не последовало. Он подошел и взял его за плечо. Кожа обожгла холодом, Эндрю проверил пульс. Сердце не билось. Он в ужасе отшатнулся от тела, сознавая, что случилось. Под его ногой что-то хрустнуло. Это оказалась баночка из-под сильного снотворного. Пустая.
Димитрий предпочел смерть, жизни в одиночестве. Материальные блага не имели ценности для него, а существование потеряло смысл.
«Слабость» – скажете вы. Нет. Нарушение душевного равновесия хрупкой творческой натуры – Да.
«Глупость» - Согласна, он погубил свой талант. Но смог бы он им воспользоваться, смерти того, кто был для него жизнью? Не думаю. Он утратил смысл самого своего существования.
Через десять дней после похорон Димитрия, Эндрю откинул бархатное полотно, скрывающее холст лорда Мак Манестера. На нем был изображен молодой человек, играющий на фортепиано. В светлых волосах играли блики солнца, а лицо лучилось счастьем, которого на самом деле не было…. Алексиус изобразил его таким, каким он видел юношу – счастливым и беззаботным. И не имело значения, что тогда это было не так. Те, кто увидит это полотно, примут Димитрия за ангела сошедшего с небес, и навек запомнят прекрасное лицо человека, чья любовь к лорду, была самым драгоценным камнем в сокровищнице человеческих чувств.
comment_611954Последняя крупица жизни.
Лорд Алексиус Мак Манестер с ужасом перечитывал заключение врача. Рак, четвертая стадия. Метастазы. Приговор – смерть. Он бросил его на кожаное сидение лимузина и уставился в окно. На улице была типично лондонская, осенняя погода. Лил дождь, а с берегов Темзы поднимался плотный молочно-белый туман.
За окном люди спешили по своим делам, не обращая внимания ни на дождь, ни на туман, ни на промозглый холод осени. У них была четкая программа, заложенная годами серой и неинтересной жизни, наполненной работой, вечеринками и пустыми квартирами, по возвращению в которые их ждали лишь холод одиночества и холодный ужин. Жители Лондона - серая масса, в которой все лица похожи на одно, одежда из одного магазина и всеобщий снобизм, вызванный погоней за расплодившимися брендами.
Толпа, затекала в черные зевы метро, что бы появится уже на другом конце города и дальше направится на скучную, однообразную работу.
Алексиус отвернулся. Ему был неприятен вид этого Лондона. Он любил его другим – готические строения в свете фонарей и лунном серебре, Гайд-парк вечером, когда его газоны покидают туристы, и вид Букингемского дворца ночью, когда возле него не толпятся все те же туристы, оставляя после себя следы, уродующие лик великого города. Все это он скоро потеряет. Да, смерть немилосердна. Она забирает стариков проживших свой век, детей, которые не успели сделать свой первый вздох, молодых и сильных людей, чья жизнь только начинает набирать обороты.
Алексиус был еще молод, ему было всего тридцать девять, и он был полон идей, жизни и надежд. Увы, им не суждено было сбыться. Его картины будут не дописаны, его музыка не будет доиграна, а жизнь уйдет, уступив место забвению.
Он может позволить себе все – дорогие яхты и машины, виллы на самых дорогих курортах, подвалы, переполненные дорогими коллекционными винами…. Но вот здоровья за все этим богатства не купишь…. И все золотые горы становятся бесполезными, когда надежда гаснет. Она вылетела из ящика Пандоры, и унеслась прочь, когда врач зачитал приговор.
Время убегало сквозь пальцы как песок, с каждой свой песчинкой приближая его к трагическому концу. Время, его не остановить и не умалить, оно немилосердно забирает жизнь человека по крупицам, разрушая тело.
Тяжелые ворота открылись, впуская лимузин. Огромный загородный дом в викторианском стиле казался единственным светлым местом на земле. Там всегда горел камин, согревая холодные комнаты. Там была радость и звонкий смех. Там было единственной счастье, которое знал в своей жизни лорд Мак Манестер.
Дворецкий открыл ему дверь.
- Лорд Мак Манестер, позвольте ваш плащ и шляпу. – Он поклонился и принял верхнюю одежду лорда.
- Благодарю вас, Эндрю. Где Димитрий?
- В гостиной, милорд. Не желаете ли чаю?
- Да, прошу вас, подайте его в гостиную. – Алексиус быстрым шагом удалился.
Грустная мелодия заполняла коридоры замка. Каждым звуком, заставляя скорбеть даже стены. За фортепиано сидел юноша лет двадцати. Его тонкие пальцы нежно перебирали клавиши, выводя чудесный мотив, наполняющий пустоту помещения. Его светлые волосы были распущены и ниспадали на хрупкие плечи, окутывая их словно плащ. Димитрий, казалось, был сказочным существом, сошедшим со страниц саги про эльфов. Его огромные синие, словно глубины океана глаза, всегда были печальны. Тонкие черты лица и белоснежная бархатная кожа довершали образ ангела.
Он не видел, как Алексиус вошел, но почувствовал его присутствие. Музыка стихла.
-Почему ты перестал играть? – Лорд подошел и положил руку на плечо юноши.
- Вы пришли, Алексиус. Как ваш визит к врачу? - Он обернулся и посмотрел в карие глаза лорда.
- Мой милый мальчик, - начал Алексиус отвернувшись в сторону. – Я болен. И я скоро покину тебя… - На глазах юноши появилась влага, но взгляда он не отвел. – У меня рак, и он неизлечим. Прости, что говорю тебе все это, но ты должен знать, что у нас осталось мало времени, и я хотел бы провести его с тобой.
По щекам Димитрия потекли горошины слез. Он опустил голову, чтобы лорд не видел, как он плачет, но его выдавали предательски подрагивающие плечи.
- Не плачь, мой милый друг. Мы поедем туда, куда ты только пожелаешь… мы исколесим всю Европу…
- Нет. – Димитрий поднял голову, вытирая ладонями щеки. – Я не хочу никуда ехать. Я хочу быть здесь, в этом доме. Здесь было столько счастливых мгновений, столько радости, что я не желаю другого места на земле, кроме этого. Я люблю его. И вы тоже его любите. Пусть будет этот дом.
- Хорошо, как пожелаешь. – Лорд обнял своего возлюбленного, и поцеловал в губы.
Дворецкий принес чай. Димитрий старался сохранять видимость спокойствия, но чашка дрожала в его руках, и он чуть не опрокинул ее содержимое на себя. Для него эта весть была страшнейшим ударом, повергнув в пучину страдания и скорби. Он ругал себя за то, что оплакивает еще живого возлюбленного, но реальность резала без ножа хрупкую психику молодого пианиста.
Лорд подобрал его два года назад. Талантливого мальчика, без гроша за душой. Он дал ему кров над головой и подарил свою любовь. Юноша платил ему теми же чувствами, отдавая всего себя без остатка. Он любил искренне, самозабвенно и страстно, теряя себя в пучинах всепоглощающего чувства которое называют - Любовью, с большой буквы. Он не интересовался материальными благами, что давал ему лорд, вся его привязанность была построена на единении душ. На единстве чувств и силе эмоций.
Они пили чай в молчании, единственным звуком в этой пустой тишине были завывания ветра за окном.
Вечером лорд попросил Димитрия почитать в слух стихи, и юноша зачитал отрывок из «Ромео и Джульетты». Его глаза были закрыты, а голос, бархатом ласкал слух усталого человека.
Димитрий наслаждался стихами великого писателя, сознательно выбирав отрывок, где Джульетта погибает. Легкая тень мазохизма и обреченности скользила в каждом слове. Он словно упивался своей болью и безысходностью.
Ни разу с того дня они не заговорили о болезни Алексиуса. Но по ночам, когда Димитрий думал, что лорд спит, он беззвучно плакал. Алексиус слышал эти тихие всхлипы, но не пытался успокоить возлюбленного, давая тому возможность выплеснуть, так тщательно скрытые от мира людей чувства.
Юноша не был способен выражать скорбь словами, он заменял их музыкой. Каждый день он играл все более и более грустные мелодии, выражая себя в минорных тонах очередного творения. Каждый день его музыка приобретала все более трагичный оттенок, а переход в мажорные аккорды становился все реже. Он играл для лорда, для своей измученной души, на миг, забывая про жестокость реальности. Музыка была его маленьким спасением, в волнах которой он мог немного отдохнуть от ночных кошмаров и ужасов дней.
Алексиус перенес свою студию в гостиную, где стояло фортепиано. Он писал свою последнюю картину, стараясь закончить ее до того, как станет беспомощным.
Он не показывал ее даже Димитрию, желая, что бы ее увидели в полной красе. Так проходили дни, сливаясь в недели, Алексиус сдавал позиции своей болезни. Его смуглая кожа, стала желтой и словно восковой, а под глазами залегли тени. Черные волосы припорошил иней седины, а могучие плечи ссутулились. Походка потеряла прежнюю легкость, уступив место старческому шарканью тапочек по полу. Все это время Димитрий ни на шаг не отходил от лорда. Они собирали последние крупицы жизни, наслаждаясь каждой минутой отведенной судьбой. Вскоре Алексиуса увезли в больницу. Его состояние резко ухудшилось, а боли можно было подавить только максимальной дозой морфия.
В ту роковую ночь Димитрий не мог заснуть. Его отправили домой из больницы, сказав, что он здесь ничего не может сделать. Он ворочался на огромной кровати, сминая простыни. Он плакал навзрыд, первый раз он мог, открыто рыдать. Никто не слышал воя и криков. Димитрий выпускал эмоции, накопившиеся за месяц переживаний и ежеминутного страха за близкого человека. Подушки были мокрыми от его слез. Дворецкий менял их каждое утро, но на следующее, они снова вымокали. Взгляд юноши потускнел, веки опухли, а глаза стали красными. Хрупкая фигура ссутулилась, потеряв часть врожденной грации. Время уходило слишком быстро, словно в песочных часов пересыпающийся песок, отсчитывал каждую крупицу жизни. Крупиц осталось очень мало, и Димитрий это видел. С каждым днем жизнь покидала лорда, а проклятая болезнь пожирала молодое тело.
Звонок из больницы стал ударом для юноши. Хоть он и знал, что Алексиус неизлечимо болен, к его смерти он не мог быть готов. Да и кто мог быть готов к смерти? Она приходит, когда ей вздумается, и даже если ты знаешь, что человек при смерти все равно к ней не приготовишься. Она, смерть, не слушает наших чувств, она рушит мир в один миг, оставляя за собой звенящую пустоту. Время ее главный союзник.
На похоронах Димитрий не плакал, верный дворецкий дал ему лошадиную дозу успокоительного. Но когда гроб стали опускать в яму, до юноши, наконец, дошло, что он больше никогда не увидит возлюбленного. Он сорвался с места и кинулся к яме. Его с большим трудом удержали двое мужчин.
По завещанию, Димитрий являлся единственным наследником состояния Алексиуса. Он подписал все документы и принял управление в свои руки. Через три дня после этого, он вызывал к себе адвоката.
Когда их совещание закончилось, адвокат покинул дом с озадаченным лицом и пасмурным настроением.
Утром дворецкий пришел будить Димитрия. Он несколько раз окликнул юношу, но ответа не последовало. Он подошел и взял его за плечо. Кожа обожгла холодом, Эндрю проверил пульс. Сердце не билось. Он в ужасе отшатнулся от тела, сознавая, что случилось. Под его ногой что-то хрустнуло. Это оказалась баночка из-под сильного снотворного. Пустая.
Димитрий предпочел смерть, жизни в одиночестве. Материальные блага не имели ценности для него, а существование потеряло смысл.
«Слабость» – скажете вы. Нет. Нарушение душевного равновесия хрупкой творческой натуры – Да.
«Глупость» - Согласна, он погубил свой талант. Но смог бы он им воспользоваться, смерти того, кто был для него жизнью? Не думаю. Он утратил смысл самого своего существования.
Через десять дней после похорон Димитрия, Эндрю откинул бархатное полотно, скрывающее холст лорда Мак Манестера. На нем был изображен молодой человек, играющий на фортепиано. В светлых волосах играли блики солнца, а лицо лучилось счастьем, которого на самом деле не было…. Алексиус изобразил его таким, каким он видел юношу – счастливым и беззаботным. И не имело значения, что тогда это было не так. Те, кто увидит это полотно, примут Димитрия за ангела сошедшего с небес, и навек запомнят прекрасное лицо человека, чья любовь к лорду, была самым драгоценным камнем в сокровищнице человеческих чувств.
Изменено пользователем Night Slayer (смотреть историю редактирования)
Cum tacent, clamant
[Истинный Hellsing team]
Люби не меньше чем любим,
Суди не больше чем не судишь.
Не смей быть больше чем одним,
Не смей любить когда не любишь