Art-Wolf

Роман Волобуев

Сэм Белл (Сэм Рокуэлл), единственный живой сотрудник ­автоматической шахты по добыче сверхважного для земной энергетики гелия-3, дорабатывает последние две недели своего трехлетнего контракта на темной стороне Луны. Каждое утро — будильник, зарядка, пробежка на тренажере, чашка кофе, проверка систем, которые нормально работают и без проверок, практически семейные уже перебранки с патологически заботливым говорящим компьютером, иногда для разнообразия — коротенькая галлюцинация. Прямой связи с Землей нет — ­сломался спутник, но жена (с которой Сэм перед отлетом, судя по всему, чуть не развелся) и трехлетняя дочка (кажется, родившаяся уже после того, как он заступил на вахту) регулярно шлют трогательные видеописьма. Начальство довольно и обещает по возвращении бонусы. В общем, все идет слишком гладко, чтоб в последний момент не обнаружился какой-­нибудь страшный подвох.

Фильм про человека на Луне с единственным полноценным персонажем в титрах (играющий вторую по важности роль Кевин Спейси представлен заплеванным экраном с четырьмя сменными смайликами), снятый к тому же сыном автора «Space Oddity», — это немножко слишком хорошо, чтоб оказаться правдой. Но вот, тем не менее, они — сто почти безупречных минут одиночества, страхов и лунной пыли в белоснежном, слегка поцарапанном кубриковском корпусе. 38-летний дебютант Данкан Джонс (объяснимо постеснявшийся ­подписаться под дебютом как Зоуи Боуи) свободно и легко комбинирует образы фантастической классики разных лет: лунный инвентарь, понятно, взят из «Космической одиссеи», быт — из фильмов про звездных дальнобойщиков, какие ­лю­били снимать в 80-е, главный сюжетный козырь (режиссер порасчетливей мусолил бы его в рукаве до финала) небрежно выкладывается на стол в самом начале второго акта, как когда-то в «Солярисе». Но в отличие от Содерберга, в свое время обломавшего зубы на парафразах Тарковского, или Дэнни Бойла, притворявшегося Кубриком в недавнем «Пекле», Боуи-младший не ведется на главную космическую обманку и не пытается быть большим философом на фоне небесных тел. Его космонавт, запертый в жестяной скорлупе и принимающий сигналы извне через барахлящий спутник, — портрет одино­чества, каким его знает более-менее каждый. «Луна» не переворачивает жанр и не открывает новых горизонтов (к тому же их в космосе, кажется, нет), но берет странным перепадом температур между формой и тем, что внутри: как тот робот (судя по лампочке, двоюродный брат кубриковского ХЭЛа), который протягивает механическую клешню, чтоб утешить сходящего с ума астронавта — сентиментальный жест, сделанный с ­по­мощью неживой механики. Одиночество не в космосе, а в ­го­лове, связи с реальностью не так надежны, как хотелось бы, ­голос на том конце в любую минуту может оказаться автоответчиком, а проявления чувств — частью программы. На словах все это, наверное, выглядит страшной банальностью. Как и то, что космос большой, человек маленький, планета Земля голубая, и с этим, как пел папа режиссера в известной песне про майора Тома, ничего не поделаешь.