"Танец на лезвии"
Никаким образом не конфликтует с самим сериалом, а значит является следствием(serial).
Рейтинг: R
Сюжетных спойлеров нет. Действие происходит в Сообществе Душ, соответственно, использованы особенности мира. Так же есть сцена, полностью взятая из флешбека(прошлого, т.е. несюжетного события) одного из героев сериала.
Если вдруг кому понадобится ссылка на архив для распространения(
), пишите в Личку, создам.Фанфик написан в некоммерческих целях.
Стоит указать, хоть и понимаю, что тут же отсею большую часть читательниц, что в фанфике нет даже тончайшего намека на яой. Мне очень жаль.
Восьмидесятый.
Когда чужак вошел в торговые ряды, о нем уже знали. В Кусадзиси, семьдесят девятом районе Руконгая, дети либо воруют, либо работают на побегушках. Чаще – занимаются и тем и другим. Так что у каждого торговца в городе были те, кто рассказывал им последние новости. Здесь, если не знать, что происходит – быстро загнешься.
Жизнь шла своим чередом, ничто не выдавало беспокойства. Народ толпился, лишь немного сторонясь чужака. Но между прилавками уже ходили несколько головорезов, готовых в любой момент уладить конфликт, кто бы его не начал. Чужак подошел к торгашу.
– Воды. Два кувшина.
Он был спокоен и, казалось, ничем не угрожал, но даже по меркам Кусадзиси для бродяги выглядел отвратительно. Грязные, длинные волосы; слипшиеся – висели и частично закрывали лицо. Взгляд тяжелый и немного мутный. Чувствовалось, что незнакомец привык смотреть исподлобья, но в тоже время он был очень высоким и поэтому сутулился, слегка наклоняя голову вперед. Смотрел прямо в глаза и очень неприятно. Сам он был худой, с резкими чертами лица, и очень яркими скулами.
– Назови свое имя, – сказал торговец.
Чужак улыбнулся, будто не понимая, о чем его спросили, и вдруг запрокинул голову, расправив плечи и встав в полный рост, и болезненно засмеялся. Так же резко прекратил смеяться и посмотрел на торгаша уже сверху вниз, с чуть приподнятой головой, от чего взгляд этот выражал презрение и некоторое недоумение.
– Как тебя зовут? – Голос у него был сильный, но хриплый.
– Акио. И я продаю воду, а не раздаю, – сказал торговец. То, как на него сейчас смотрел чужак, ему совсем не нравилось.
– А, ты об этом, – бродяга больше не улыбался.
Одет он был в лохмотья. Большей частью рваные и, местами, в крови. Уже засохшей и почти неотличимой от грязи. Он был ранен, это не сразу бросалось в глаза, но вид его выдавал усталость, а движения левой руки – слишком осторожны. И быть ему простым оборванцем, бродягой, даже кровь которого не вызвала бы никаких опасений, если бы он не тащил с собою длинный, себе под стать, меч.
Чужак держал этот меч на виду, обнаженным, в правой руке и положив на плечо. Меч был древним, весь в зазубринах, и выглядел неправильным. Слишком длинный и тонкий и при этом прямой: казалось, раньше он должен был быть толще, но истончился в сражениях, и мог даже от слабого удара сломаться. Однако в руках чужака выглядел естественно.
Он заплатил, ровно столько, сколько надо, и сам взял два кувшина. Один тут же откупорил, но еще даже не подняв кувшин с прилавка, чтобы отпить, схватил пробегавшего совсем близко к нему ребенка лет восьми за ворот рубашки.
– Я детей не убиваю. Пока не лезут в карманы, – он потрепал ребенку волосы и оттолкнул.
Мелкий воришка смотрел зло – знал, что пришлый ничего не сделает. Людей с других районов здесь не любили, и головорезы, которые ошивались поблизости, ждали любого повода, чтобы убить незнакомца. Мальчишка скрылся в какой-то щели между домами, не сказав ни слова.
– Мне нужна одежда. Можешь достать?
– У меня только вода, ты разве не видишь? – сказал Акио. Ему все меньше нравилось общество незнакомца.
– Торгаши. Куда мне идти?
– А ты весьма самоуверен. Знаешь, будь твой меч получше, еще на входе убили бы. Тут убивают ради любой наживы.
Торговец затягивал разговор, но хотел его прекратить. Что-то было не так с этим бродягой.
– Да я не против. Так что все нормально. Да? – Он снова улыбался и Акио, наконец, понял, почему этот человек вызывал в нем животный, подсознательный страх. Никогда торговец не видел еще настолько ярко выраженных клыков. Зубы были будто звериные и все целы. И поэтому, когда чужак улыбался, казалось, что он демонстрирует клыки, как знак своей силы.
– Ты не шинигами? Здесь редко у кого есть оружие и уж точно, никто не носит его так открыто. Где ты взял свой меч? – спросил Акио.
– Просто нашел. Теперь он мой.
– Откуда ты?
– Зараки. Знаешь хоть где это? – чужак начал терять интерес к разговору. Торгаш цеплялся за слова как за последнюю свою надежду. Было не понятно, зачем ему это. Его настолько испугал меч?
– Так ты из восьмидесятого района!? – сказал Акио. – Там действительно самое сердце тьмы?
Кусадзиси – место наипаршивейшее, и трудно поверить, что есть еще хуже, однако торговец был уверен, что Зараки отличается от его родного города так же, как и Кусадзиси от первых районов.
Что-то брезгливое появилось во взгляде чужака. Уголки его губ опустились вниз, и сам он был явно разочарован словами Акио.
– Обычный город, – сказал чужак и, взяв с прилавка откупоренный кувшин, выпил из него всю воду. Другой взял с собой и пошел прочь, вновь чуть ссутулившись и будто теряя всю эту наглую самоуверенность.
– А что на счет одежды, восьмидесятый! Эй!
Отвечать не хотелось, но стоило все же ответить. Иначе станется с торгаша побежать следом, пробиваясь сквозь толпу, и кричать, дожидаясь ответа. Поэтому, хоть и раздраженный на эту обязанность, чужак сказал:
– Сам найду! – и пошел дальше.
Как только восьмидесятый отошел, Акио отпустило. Черт знает, что на него нашло, но он даже не замечал, как тяжко было рядом с этим незнакомцем. Сейчас, когда тот уже пропал из виду, даже дышать стало легче. У него вдруг закружилась голова. Ноги подкосились и он сел, глубоко вдыхая и пытаясь отдышаться. Услышать от такого урода, что Зараки – обычный город? Наверное, в этом есть немало иронии. Вот только смеяться у торговца желания не возникало, и он только еще раз поблагодарил судьбу за то, что родился именно в Кусадзиси.
Псы с городских окраин.
– Как он смотрит на нас! Маленький ублюдок, ты хоть понимаешь, что мы теперь с тобой сделаем? – сказал один из пятерых взрослых, которые приперли ребенка к стенке и теперь не давали ему убежать.
Ребенок сжимал в правой руке кинжал и хрипло рычал. Он знал, что людей, стоящих перед ним это не напугает, но просто давал понять угрозу, от него исходившую.
– Своровал кинжал, а сейчас им же угрожаешь? – сказал другой. Никто не задумывался, решится ли ребенок убить одного из них, потому что знали: убьет, даже понимая, что после этого ему не жить. Именно поэтому никто не подходил близко. Гораздо легче было ждать, пока у пацаненка не сдадут нервы.
– Ну же, отдай кинжал. Я тебе не буду обещать, что отпущу, ты знаешь – это было бы ложью. Но сохраню тебе жизнь. Будешь просто работать на нас несколько лет. Еще и денег заработаешь, – сказал человек, который держался на шаг позади остальных. Он все время потирал ладони и неприятно щурился.
Ребенок знал, что обещание отпустить его было бы ложью. Но знал он и то, что мужчина лгал даже сейчас. Поэтому сам не подходил ко взрослым, а стоял на месте. Он был напряжен и все искал малейшую возможность, чтобы убежать. Но шансов не было, и как же хотелось поверить в слова человека, у которого он своровал нож! Ведь наверняка могло бы быть и так, что тот вдруг решит сдержать слово. Очень маленький шанс, но, казалось, совершенно реальный. От безысходности парень мог и согласиться.
Но все вышло иначе.
Одному взрослому камень удачно попал прямо в бровь. Тот вскрикнул и схватился рукой за лицо. Другие уже были наготове и искали взглядом напавших. Дети, а это были именно дети, кидали камни довольно слабо и этим, конечно, серьезно ранить пятерых мужиков не могли.
– Свора мелких ублюдков! – крикнул взрослый, который все щурился. Остальные быстро вынули ножи и заточки – кто чем любил убивать, и приготовились к драке.
Долго так продолжаться не могло, и взрослые было дернулись замочить по быстрому воришку, но тут на крыше ближайшего здания появился в полный рост, не скрываясь, высокий парень лет одиннадцати. Он вытянул руку со скрюченными пальцами, сделал зверскую морду и выкрикнул несколько непонятных слов. С руки его сорвался сгусток энергии и ударил в ближайшего мужчину, сбив того с ног. Мужчина завизжал от боли, настолько она была сильной и тут же, мелко перебирая руками и ногами, пополз от места схватки. Потом неуклюже встал и побежал.
– Ты можешь использовать реяцу? – сказал взрослый, нервно потирая руки. – Хорошо, мы уходим. Пошли, – последнее он сказал своим спутникам и все вместе стали пятиться назад. Чуть отойдя и уже не опасаясь, что их будут преследовать, развернулись и пошли.
Лидер напавшей шайки еще несколько секунд провожал их взглядом. Присел на самом краю крыши, свесил ноги и спрыгнул. К спасенному им мальчишке не подходил. Тот смотрел настороженно и нож из рук не выпускал.
– Ты понимаешь, что мы тебя спасли? – сказал парень. Оборванный, грязный, в его движениях все же чувствовалась какая-то завершенность и даже манерность. Врятли он родился на улице. Мальчишка ничего не ответил, а только неотрывно смотрел на своего спасителя. – Ты разговаривать умеешь?
Это было обычно. Для того, чтобы выжить в Зараки, совсем необязательно уметь говорить. Часто слова даже лишние.
– Брось, Дзиро, он тупой, ты не видишь? – сказал кто-то из детей. Ни лидер, ни пацаненок не обратили на него внимания. Оба пристально смотрели друг другу в глаза.
– Плохо. Но я все понимаю.
– Тебе шесть? – спросил Дзиро. Тем временем, другие дети стали вылезать из мелких переулков. Некоторые – из окон заброшенных зданий.
Мальчишка снова промолчал.
– Ты не знаешь. Я думаю, что так. Как бы то ни было, нормально для твоего возраста. Нож в твоей руке. Он очень хороший, не зря взрослые так не хотели уходить. Вот что, если хочешь присоединиться к нам, отдай этот нож.
Мальчишка переложил нож в другую руку острием к себе и протянул вперед. Он расслабился. Опыт с воровством был паршивым и не только потому, что его чуть было не поймали. Красть оказалось скучно: много беготни, лишние движения, несколько дней пришлось ждать подходящего момента. И поэтому нож этот, украденный для себя, ребенок своим никак не чувствовал. Он был чужд ему и поэтому мальчишка отдавал нож безо всяких сожалений. Сложись все иначе, и он мог бы выкинуть оружие, как простой кусок метала.
Лидер подошел и взял нож. Вся его приветливость тут же пропала.
– Теперь можешь быть с нами. Меня зовут Дзиро. Запомни это, – сказал он. Имя новенького его не интересовало. В этом городе он был уверен в двух вещах: что дети дохнут как мухи и что сам он выживет, не смотря ни на что. Поэтому Дзиро никогда не запоминал чужие имена, но требовал, чтобы все знали его собственное.
«Дзиро», повторил про себя новенький. Своего имени, так же как и сколько ему лет, он не знал.
– Ей! Все за мной. Сколько вас? Пятнадцати вполне достаточно, так что пошли, – сказал Дзиро. Он был взволнован, а это значит, что дело важное. И все начали спешно собираться поближе к лидеру.
Шайка детей расположилась на самой окраине города, близ заброшенных складов. Именно сюда каждый из них возвращался, так что это место многие могли бы назвать своим домом. Некоторые находили здесь друзей, другие – врагов. Бывали, конечно, и драки, но никто не смел убить в этом месте другого члена шайки. Поэтому, придя сюда, ребенок чувствовал себя в безопасности.
– И ты тоже вставай! – Дзиро указал на парня двенадцати лет, который лежал на земле и пока не думал шевелиться.
– Что-то интересное?
– Да. Ты мне нужен, так что вставай.
Тот встал в полный рост и Дзиро вновь отметил про себя, насколько старше своего возраста выглядит когда-то спасенный им ребенок. Тот вырос высоким, худощавым и стал вторым по силе, после самого Дзиро. Хоть ни на что другое, кроме сражений парень не годился, уж в этом он был незаменим.
– Бери свой нож и иди за мной, – еще раз сказал лидер, обращаясь от части и к другим детям.
– Думаешь, пропущу поножевщину?
– Ну-ну, знаю я тебя, кинжальщик, – последнее слово Дзиро произнес с усмешкой.
На детей в городе внимания почти не обращали. Могли ударить, чем-нибудь кинуть, но все по пути и от нечего делать. Центром внимания можно было стать разве что, обворовав дом или прилавок. Не редко воришек ловили и тут же прилюдно убивали. Так что многие думали, что дети, в сравнении с другими опасностями, угрозы не представляют. Однако стоило человеку остаться одному, так, что поблизости никого другого взрослого нет, и каждый ребенок, даже самый маленький становился угрозой. Столкнешься с одним – двумя, считай, что повезло, но и тут надо хорошенько их шугнуть. Потому что если увяжется один, уже не отстанет. Обернешься – он остановится, а то и отскочит, но как только тронешься с места, побежит за тобой дальше. И тут квартал пройти не успеешь, как еще малец появится, а потом еще два. А чем их больше, тем они наглее становятся. Пятеро, к примеру, резких движений уже не пугаются. Оборачиваешься – а они просто стоят и смотрят, пристально так, изучающе. Стоят, будто каждый по отдельности, будто случайно здесь оказались, но у каждого одно только желание и это их и объединяет. Такое было обычно, немало людей уже так до смерти забивали, и все равно каждый раз все происходило совершенно неожиданно для жертвы.
Парень про себя выругался на то, что Дзиро опять его назвал кинжальщиком, хотя кинжала он в руках никогда не держал. Кинжал, оружие гораздо более серьезное, чем нож – это была его мечта.
Свой нож худощавый парень раздобыл уже через неделю после того, как отдал сворованный. Тогда как раз и был такой случай, когда взрослый вдруг решил пройтись недалеко от окраин города в одиночку. У него был в руках нож и подходить к нему не решались, когда вдруг новичок выпрыгнул вперед, увернулся от удара взрослого и вцепился зубами в вытянутую в ударе руку с ножом. Мужчина резко дернул руку назад, вырвал несколько зубов ребенку, но от боли, выпустил оружие. Новенький тут же подобрал нож с земли, плюнул кровью во взрослого и отбежал к зданиям. Он спрятался в какой-то щели, и уже не знал, что стало с тем человеком. С тех пор эта вещица и стала его оружием, к тому же нож был необычным, хоть и невзрачным, но прочным и с простой резьбой. И те немногие в шайке, кто интересовался хоть кем-то, кроме себя, знали парня именно по этому ножику.
Когда Дзиро привел всех на место, там еще никого не было. Обычная улица, пустая, дома заброшены. В некоторых кто-то и живет, но те забились внутрь и наружу не показывались.
Было до странного тихо, и никто не решался заговорить. Дзиро ждал, вглядываясь в один конец улицы, и был очень напряжен. Наконец, появились трое взрослых, которых он ждал. Он облегченно вздохнул и сказал:
– Их нужно убить, ясно вам?
И все ребятишки попрятались кто куда, чтобы потом вылезти из укрытия и попытаться убить взрослых еще до того, как те достанут оружие.
Застать врасплох не получилось. К тому же у одного из защищавшихся был меч. Первой упала девчонка с рассеченной грудью и это сразу охладило нападавших. Дзиро стоял в стороне. Он рассчитывал не только на детей из своей шайки, но больше на свои способности. Однако ему нужно было время и дети должны были отвлекать троих мужчин, пока он не сможет использовать реяцу.
До этого тоже оставаясь подальше от взрослых, чуть вперед вышел двенадцатилетний парень. Секунду назад другой ребенок подошел слишком близко и подставился под удар меча. И парень почувствовал момент, когда надо атаковать. Чувство упоения охватило его, он знал, как будет двигаться меч в руке противника и знал, что на это ответить. Он был на самой грани, и чувствовал, что малейшая ошибка может обернуться его смертью, но в тоже время верил, что собственное чутье и силы не дадут ему оступиться. Это был танец на лезвии, и парень обязан был узнать, получиться ли у него исполнить то, что задумал. Он подался вперед и шагнул в зону атаки меча. Как он и думал, противник сразу развернул лезвие к нему и ударил чуть снизу, в голову. Парень сделал еще один шаг и, падая и прокручиваясь на одной ноге, увернулся от меча, одновременно подобравшись и готовя собственный удар. Он схватился за рукав противника, подтянулся, восстанавливая равновесие, и оказался совсем вплотную к нему, вогнав нож под ребра, в сердце.
Мужчина повалился на ребенка и тот оказался придавленным, не в силах выбраться. К тому времени Дзиро как раз закончил свои приготовления, но этот парень не увидел, что за магию применил лидер. Ему было трудно дышать, но чувство, схожее с чувством полного удовлетворения овладело им.
Парень ненадолго отключился, а когда с него стащили труп, рядом сидел лидер шайки.
– Что, жив еще? – сказал он. – Не хочешь знать, что мне от них нужно?
Парень только потянулся, размяв мышцы, но не встал, а продолжил разговор лежа, закинув руки за голову.
– Хочешь что-то сказать? Не стоит. Мне достаточно своих причин. Ты этого не понял? – сказал он. И тут же продолжил. – Но почему ты говоришь это именно мне? Мы не часто сражаемся. И ты не ценишь меня как равного. Не говори. Я знаю, в чем дело. Только у меня есть причина сражаться. Но они полезли умирать и не сказали ни слова. И так всегда. Думаешь, не замечал? Что-то в тебе есть. Но мне плевать, что. Оставь это при себе.
Дзиро не был удивлен тем, что услышал, он давно уже готовился к этому разговору. Но все равно оказался не готов. Он еще довольно долго обдумывал ответ, пока дети обыскивали три трупа.
– А ты сегодня разговорчив.
– Сегодня отличный день. Ты не понимаешь.
– Хорошо, что бы я не искал, этот меч, – Дзиро поднял трофейный меч с земли. – Теперь твой по праву. Я хотел бы его взять себе…
– Бери себе! – так и не встав с земли, парень взглянул на меч. – Мне он не нужен.
– Что значит, не нужен? Да ты же повернут на этом, я разве не прав?
– Успокойся. Сражаться мечом… скучно. Когда у противника в руках палка, а у тебя меч – это сражением назвать нельзя.
Дзиро молчал. Он действительно не понимал этого ребенка. С его способностями меч гарантировал ему жизнь в сражении. Если уж он не сдох до сих пор.
– Я знаю, что ты думаешь! – Парень развеселился. Он действительно считал этот день хорошим. – На лице написано. Ты действительно не понимаешь? У тебя есть стремление. Я это понял давно. Здесь, в мире, где можно просто хлебать воду ради жизни, делать просто нечего! Пей воду из ближайшей канавы, а лучше ляг в нее лицом и научись через зад дышать. Даже шевелиться не надо. Тут кроме того, что убивать, больше нечем заняться, в этом дрянном городе! И мне это нравится! Это наша единственная игра. И хочется сделать ее интересней.
Сказано это все было с чувством и лидер понял, о чем говорил парень. Но совершенно не разделял его мнение.
– Ты и в правду псих. Как знаешь. Тогда я заберу этот меч.
Дзиро взглянул на детские трупы. Указал ногой на один из них, с самой уродливой раной во всю грудь, и спросил, девчонка это или мальчик. Не дождавшись ответа, пробормотал про то, что здесь все на одно лицо, и сказал своим возвращаться.
Парень, убивший мечника, после довольно длинного разговора задумался и, уходя, забыл вытащить нож из тела убитого. Пришлось вернуться.
Трупы валялись там же. Они будут так лежать, пока не сгниют. Место было безлюдное, никто не позаботится о его чистоте. Парень вытащил нож и обтер об одежду убитого. Делал он это нарочито медленно, прислушиваясь к своим ощущениям. Рядом кто-то был.
Он подошел к неширокой, в метр, щели между домами и встал в проходе. Это был лидер. Дзиро склонился над трупом, о котором до этого спрашивал. Он что-то жрал. Ковырялся в ране, вынимал оттуда кусочки плоти и поедал их. Когда он вырвал глаз и запрокинул голову, чтобы высосать, заметил рядом с собой того сумасшедшего ублюдка, который отказался от меча. Дзиро медленно развернулся лицом к парню и неприятно улыбнулся. Лицо его было в крови, руки тоже. Изо рта свисала склизкая дрянь. Парня замутило.
– В тебе тоже это есть. Духовная сила. Ты же ведь голоден, я прав? – сказал Дзиро. Он что-то не прожевал, и голос его звучал приглушенно, а в речи было много неприятных звуков. Не дождавшись ответа, он сглотнул, втянул склизкую дрянь и продолжил. – Я использовал слишком много духовной силы. Мне нужно было ее восстановить. И не думай, что я один такой. В этом городе любой взрослый, даже самый мелкий торгаш, пробовал падаль. У кого есть хоть капля духовной силы, не откажется от нее, потому что иначе выжить здесь нельзя. Ты разве не заметил? Из детей не осталось никого за эти шесть лет. Кто просто сдох, некоторые пропали. А я жив. И я не собираюсь гнить в этом городе или тем более сдохнуть здесь. Так что, не хочешь попробовать? – И Дзиро снова широко улыбнулся.
Парень пристально и долго смотрел на своего командира. Ни единой мысли, он просто смотрел. Потом отвернулся и сказал, перед тем, как уйти:
– Не люблю повторять. Мне не нужна сила. Ты не сильнее меня. И ты уже не ребенок. Не забывай. Ты среди детей. Скоро у меня будет отличный повод убить тебя.
«Чертов псих!», подумал Дзиро. «Маленький ублюдок, он что, не боиться смерти? Весь аппетит мне испортил»
Он устал. Слишком тяжелый был день. Привалился к стенке и уснул.
Потом, несколько дней спустя, к стану шайки пришел человек. Взрослый, но шел не скрываясь и уверенно. Неторопливо, не делая резких движений. Он шел с миром, но будто к себе домой, где именно он – полноправный хозяин. Это пугало. Никто не решился его остановить, все старались не привлекать к себе внимания.
Навстречу вышел Дзиро. Многие, когда первое впечатление от незнакомца прошло, почувствовали себя уверенней на своей территории, и начали постепенно стягиваться ко взрослому, лишь держась на расстоянии от него.
Мужчина предложил лидеру отдать то, что тому не принадлежало. Лидер отказался. Возможно, он рассчитывал, что незнакомец уйдет, позже придя с подмогой.
А незнакомец убил всех, кроме, разве что, самых расторопных и трусливых, кто успел убежать и забиться в какую-нибудь дыру. Произошло это как-то вдруг. Дети были абсолютно уверены в своей силе и не ожидали ничего подобного.
Вот ты стоишь и думаешь, как бы выждать, чтобы уже обессиленного противника, которого забили другие, пырнуть тем, что попало под руку. И вот уже даже крикнуть не можешь, захлебываясь кровью. Как во сне. Все было нереальным, звуки казались приглушенными. Дзиро даже боли не почувствовал. Когда понял, что произошло – уже лежал на земле и тянулся рукой вперед, будто пытаясь ползти. Он плохо соображал, все расплывалось, но до странного четко он видел парня, единственного, кто выжил за шесть лет рядом с ним. Дзиро хотел позвать этого парня на помощь, но не знал его имени, и только перед самой смертью пожалел, что никогда не спрашивал, как зовут тех, кто был с ним все это время рядом.
Чистое небо и теплый безветренный день располагали к тому, чтобы лечь где-нибудь в траве и предаться лени. Не то, чтобы было очень жарко, но из-за стоячего воздуха создавалось именно такое ощущение. Самый обычный день.
Очнувшись, парень застал себя как раз таки лежа, разве что не в траве, а на земле и в собственной крови. Рядом от жары уже начали разлагаться трупы, так что запах стоял отвратительный. Наверное, это тоже было обычно, по крайней мере, терпимо, потому что парень на вонь не обратил никакого внимания.
Он выжил и сейчас пытался осознать это. Было очень больно вспоминать то, что недавно произошло. Парень вновь прокручивал свой бой до самых мелких подробностей и старался вспомнить, где допустил ошибку. Но не было ни одной ошибки. Он проиграл, только начав сражение. Ни разу он не почувствовал момента, когда можно на самой грани, двигаясь на пределе своих возможностей, убить или хотя бы ранить противника. Парню не изменило его чутье, и он чувствовал каждый удар, но от этого было гораздо больнее, потому что он понял, что проиграл, еще до того, как противник нанес ему смертельную рану. Даже жертвуя своей жизнью, он не смог ничего сделать. И должен был умереть.
Не умер. И до чего же паршиво было чувствовать себя живым. Парень не искал смерти, паршивым был сам бой. Он не жалел, что выжил, но жалел, что не смог составить пару своему противнику. Сражение – игра для двоих. И именно сейчас парень понял, что для танца на самом лезвии нужны равные партнеры. То, что он чувствовал, было болью потери. Отказываясь от силы, он упустил шанс сразиться с пришедшим мужчиной, и теперь пройдет еще не мало лет, прежде чем такая возможность предстанет перед ним.
И все же, насколько было упоительно противостоять такой силе! Нечто вроде божественного трепета парень испытал, просто находясь рядом с этой мощью. Настолько великой, что невозможно было даже полностью охватить ее взглядом. Даже просто стать против нее было за гранью возможностей. Любое движение парня, казалось, превосходило его силы, и упоение оттого, что он во всем вышел за грань, было почти совершенным. Только то, что противник скучал, сражаясь, и досада от рутины, к которой обязывал этот бой, отражалась во всех его действиях, разочаровывала парня.
Он не знал, чего больше было в том бое: упоения или разочарования. И эта неопределенность сводила его с ума. Ему хотелось засмеяться. Но пока он валялся без сознания, губы слиплись, и не было сил и желания, чтобы их разлепить. Надо было выпить воды и парень начал понемногу ползти к месту, где хранил чистую воду.
И пока полз, он обещал взрослому, который чуть его не убил, что в следующий раз доставит ему много, очень много веселых мгновений.
Кусадзиси
Тело его было обмотано бинтами, но только до груди, и бинты эти не скрывали никаких ранений. Мышцы смотрелись совершенно сухими. Они туго обтягивали скелет, и казалось, что чужак все время напряжен.
Он сидел в доме портного, пока тот мастерил для него новую одежду. Старая была уже непригодна.
– Откуда взял меч, не расскажешь? – сказал портной.
– Нашел. Теперь он мой.
– А ты не разговорчив. Вообще, удивлен, что ты платишь. Такие как ты привыкли брать силой.
Портной был в некотором роде вежлив, хотя и только от любопытства. По крайней мере, он говорил, просто потому что хотел поговорить.
– Когда есть чем платить – плачу.
– Хорошо, хорошо, я понял, ты не любишь вопросов! Только не смотри на меня так! – сказал портной. Чужак на него даже не взглянул.
Прошло некоторое время, пока портной возился с тряпками. Вдруг он опять заговорил:
– А что ты чувствуешь, когда держишь меч? Ты не шинигами, а я вот хотел когда-то стать шинигами. И где они берут свои мечи?
Чужак усмехнулся. Он слишком долго жил в Зараки и его окрестностях и не привык к разговорам. С ним редко заговаривали, и он не часто вспоминал о том, что у него не было имени. Поэтому здесь, в Кусадзиси, чувствовал себя неуютно и сам себе казался одичавшим и чуждым этому месту.
– Что это у тебя? – портной разглядывал лицо чужака. Будто шрам, у того через глаз проходила вертикальная черта черного цвета, задевая уголок рта. – Это татуировка? Я сначала не отличил от твоих волос. Ну, они тоже черные и так прямо свисают. А как тебя зовут?
– Зовут? Когда как. Здесь – назвали восьмидесятым.
– Так ты из Зараки? – портной хотел продолжить, но чужак его перебил.
– Да.
– Правда, что там каждый день прямо на улицах города свою смерть находят сотни людей?
– Тогда там никого бы не осталось. Помолчи, я буду спать.
И чужак лег на скамью, собираясь вздремнуть. Портной что-то еще пробормотал, но уже слишком тихо, чтобы обращать внимание на это.
Засыпая, чужак вновь погрузился в воспоминания. Он не забудет то чувство, когда впервые коснулся своего меча…
Он тогда был голоден и искал в лесу, что можно съесть. Реки, чтобы поймать рыбы, по близости не было.
Он был очень высоким и непропорционально худым. Дикий, пробирался через какое-то болото и именно там впервые встретил пустого.
Подросток был безоружен, но очень силен, и душа его могла насытить пустого на долгое время вперед.
Пустой удивил подростка, что умеет разговаривать. Сказал, что собирается съесть его. Отвечать не хотелось, но весьма забавно было видеть зеркальное отражение собственного желания.
В битве нож почти сразу сломался о броню пустого. Голыми руками драться казалось бессмысленным. Пустой отбросил подростка, и тот упал на спину. Падая, он попытался упереться руками в землю, чтобы тут же подняться, но правая рука провалилась в жижу. Парень потерял равновесие и ушел в болото чуть дальше плеча. И именно в тот момент, в самой глубине его рука сомкнулась на рукояти меча. Он знал, что это меч, чувствовал его облик, поэтому потянул его из болота, через вязкую жидкость.
Насколько тяжело было поднимать меч с глубины, настолько же легко он рассек пустого первым ударом. Меч уже тогда выглядел древним, слишком длинным, был испещрен зазубринами.
Пустой исчез, но подростку все равно претила мысль сожрать того, кто способен с ним говорить. А меч остался, и, будто с ним так и пришел на это болото, парень положил оружие на плечо и пошел дальше.
На этот раз движения не были замедленными. Только немного искажались вблизи его противника. Но, даже заблокировав удар, восьмидесятый отлетел в стену. У него выбило дыхание и, стоя на четвереньках, он не мог подняться, а только смотрел, как то, против чего он сражался, приближается. Солнце светило в глаза и скрывало фигуру. Оно опаляло, вдавливало в пол и лишало последних сил.
Предопределенность. Безысходность. Чувство потери. Нечто необъятное даже не сжигало – поглощало его, но не допускало к себе, не позволяло стать единым; оставляя внутри себя, но инородным. Чаще все эти чувства приходили во сне. Кристально чистые и глубокие. Но иногда они приходили наяву. Каждый раз внезапно и неотвратимо, стоило едва за них зацепиться, как они затягивали в этот кошмар. И пытаясь остановить процесс, когда сознание бывало ему еще подвластно, он только растягивал боль и мучительно медленно тонул в этих чувствах, вместо того, чтобы провалиться в них.
Восьмидесятый не осознавал, что это сон, но помнил каждый свой приступ. С каких-то пор они прекратились. Уже только то, что сейчас его образ был совершенно отчетлив близ силы, которой он противостоял, говорило о том, что сам он стал безмерно сильнее. И все равно этого было мало. Все равно каждая встреча рождала в нем чувство бессилия. Впервые он смог оценить вес удара, который тут же, как и раньше, смел его. Что это значило? Он не знал.
Сон отпускал тяжело. Переход был плавным, восьмидесятый уже проснулся, но ощущения лишь угасали. И даже через время не угасли полностью – оставался неприятный осадок.
Портной отдал довольно ладно сделанную одежду. Напоследок сказал:
– Ну, прощай юный заракианец. Ты же ведь юный, так?
Было не понятно, шутит он или нет, хотя даже если шутил, то не со зла. Так что восьмидесятый просто ушел, ничего не ответив.
Снаружи его, конечно, ждали. Даже удивительно, почему они не вошли в дом, чтобы за одно разгромить и лавку портного. Впрочем, удивительного в этом как раз ничего не было.
– А чего меч такой тупой и зазубренный? Ты его хоть раз точить пробовал? – сказал один из головорезов. В руках у него тоже был меч, выглядевший гораздо лучше и красивее, но и менее внушительно.
– Точить меч? Похоже на онанизм. Ради слабаков не нужен острый меч.
– Ублюдок. Ты будешь легкой добычей! Бери оружие покрепче, да двумя руками и дрожи от страха! – все это головорез сопровождал размашистыми движениями и жутким выражением лица.
– Любишь говорить? Двумя руками пробовал, скучно. Давай так, я буду только колоть, – восьмидесятый задумался. – И только в конечности.
– Не смейся! Ты скорее будешь разрублен в мелкую крошку мной! – головорез вдруг замолчал. Восьмидесятый расправил плечи, встал в полный рост, глубоко вздохнул и улыбнулся.
Он напал первым, не дожидаясь собравшихся здесь придурков. Кому-то пронзил руку. На него попытались навалиться все вместе, но каждый выпад восьмидесятого насквозь пронзал одну из конечностей жертвы. Долго веселье продолжаться не могло. Очень быстро все поняли, что с ним не справиться. Кто мог еще ходить – бежали. Другие пытались ползти. Людей для атаки становилось все меньше. Только тот клоун, который говорил с восьмидесятым, все юлил и уходил от ударов. Вдруг в стремительном выпаде меч проткнул его грудь. Он упал на землю, восьмидесятый смотрел на него сверху.
– Ублюдок, ты же сказал, что будешь колоть только в конечности, – сказал головорез.
– Извини. Надоело.
– Прав был Акио, с тобой что-то не то. Ты… из Готея? – сказав это, он умер, не дожидаясь ответа.
Восьмидесятый только сейчас заметил, что ранен. Это его не сильно огорчило, ведь портной был рядом, а деньги у придурков, на него напавших явно были. Любопытно, что его опять приняли за шинигами…
Много позже, после того, как шайка Дзиро была уничтожена, в Зараки он, тогда еще пареньком, узнал, что к ним приходил шинигами. Бывший лейтенант одиннадцатого отряда. Восьмидесятый не знал, какой силой мог обладать лейтинант, но это не имело никакого значения. Он чувствовал, что скоро встретится с ним и сможет, наконец, закончить бой, которым жил все это время. Развязка близка и каждый раз, когда он думал об этом, его охватывало почти уже забытое возбуждение в предвкушении действительно сильного противника. За спиной которого могла притаиться смерть.
Ячиру
Его окружили. Здесь собрались подонки не только из Кусадзисиси. Восьмидесятый обнаружил шинигами в лесу с его учениками, и тот, наверное, счел, что он будет отличной тренировкой для них. Восьмидесятый смотрел пристально и только на их учителя.
– Мальчик, неужели ты хочешь сразиться именно со мною? – сказал шинигами. Все то же спокойствие. Учтивость. Обманчивая безобидность. Сомнений быть не могло – это именно тот, кого восьмидесятый искал. Бывший лейтинант выглядел слабаком, но так же ошибся когда-то в нем и Дзиро. – Что ж, я давно не вынимал свою катану из ножен. Думаю, я дам тебе этот бой.
На этот раз от него несло чванной самоуверенностью и это только раздражало восьмидесятого. Столько лет он ждал этого момента! На секунду им овладела слабость и, казалось, приступ бессилия вновь поглотил его, но тут же жажда боя вытеснила все другие чувства. Восьмидесятый слишком долго шел к этому, чтобы какой-то сон мог остановить его. Он должен сражаться на самом переделе своих сил, и все. Как раньше, танец на лезвии ножа, только во время которого можно познать свои силы, ощутить настоящее упоение битвой. Столько лет он жертвовал этим чувством. Становясь все сильнее и сильнее, он уже не мог найти противника, с которым можно было бы сразиться на равных. И только мысль об этом бое провоцировала его искать еще большую силу.
Он покажет шинигами все, чему научился и вложит в этот бой всю свою жажду битвы. Только так он сможет составить достойную пару в этом бою. Он хотел верить, что сможет.
Предел. Восьмидесятый высвободил свою силу. Деревья, камни, воздух – все, в чем была духовная энергия, исказившись, стало разрушаться. Несколько человек, рядом с ним умерли. Другие потеряли рассудок и лежали не в силах пошевелиться. Он вложил в удар столько силы, что пока бежал, за ним тянулась борозда вырванной клочьями земли. За мгновение до удара, восьмидесятый почувствовал неладное. У его противника подкосились ноги. Он успел сдержать удар, чтобы не разрубить шинигами пополам. Тот подставил катану, но она тут же сломалась, будто ее и не было.
Шинигами был еще жив и хрипло дышал. Все было просто и очевидно.
– Ненавижу!
– За что? Я же… проиграл…
Восьмидесятый, наверное, впервые за свою жизнь был в бешенстве. Какое разочарование ждало его в конце!
– Ты еще спрашиваешь? Где сила, которую ты показал мне шесть лет назад?! Где это чувство безысходности?! Я пришел ради того, чтобы сразиться с тем, кто сильнее меня! Я впервые сражался в полную силу, а с кем? – он надавил ступней на руку шинигами. – И как тебя после этого можно не ненавидеть? Может, ты думаешь, что я тебя не убью? – и восьмидесятый, наклонившись, в нетерпении взял шинигами за бок и вдавил пальцы в его тело так, что тот от боли завыл и забился о землю. – Ну, покажи! Покажи все, на что ты способен! Иначе ты умрешь! Высвободи свой меч, примени кидо, мне плевать!
В ярости восьмидесятый дважды пронзил ногу своей жертве. Он раздробил кость и пригвоздил шинигами к земле. Зазубренный меч буквально разрывал мышцы, причиняя сильнейшую боль. Ублюдок умер от болевого шока.
Отвратительный день. Нелепое убийство. Восьмидесятый сидел на камне. Меч, упершись острием в землю, лежал на его плече. Вокруг валялись тела… ностальгия. Он не знал, что делать дальше, поэтому просто сидел и размышлял. Сила, которую он развил ради этого дня, теперь ему только мешала. Когда последний раз у него был действительно интересный бой? Он не помнил. Это печалило.
Пока восьмидесятый смотрел в небо, на облака, к нему подполз ребенок. Девочка, совсем маленькая. Наверное, ее притащил сюда кто-то из учеников ублюдка. Она не замечала тяжелой реяцу восьмидесятого и счастливо улыбалась ему.
– Откуда ты, мелкая? Это меч. Ты не боишься? Им убивают людей.
Девочка дотронулась до меча. Не порезалась. Восьмидесятый нахмурился. Его реяцу протекала сквозь девочку и не ранила. Ее ручка теперь была в крови, но в своей детской невинности, она не боялась и только весело смеялась.
– Твое имя, мелкая? Нет? Как и у меня.
Нечто их связывало. Это было очевидно. Восьмидесятый не мог ее здесь оставить. Он забыл о своем разочаровании. Не зря он так стремился сюда и считал этот день переломным в своей жизни. Такие мысли были у него, и именно такие чувства он испытывал.
Восьмидесятый наслаждался мгновением. Было что-то прекрасное в этой встрече. Несколько минут спустя он взял меч и начертил три иероглифа на земле.
– Я назову тебя Ячиру. Та, чьего величия я желаю достичь. Это имя твое.
Девочка по слогам, будто пробуя на слух, произнесла:
– Я… чиру.
– Я – Кенпачи. Так называют сильнейших Шинигами каждого поколения. С сегодняшнего дня это будет моим именем.
