Где-то говорили, что ему таки дали какую-то премию, вроде как за повесть, вроде как «НОС» премия, а повесть вроде как
«Метель». Поспешил ознакомиться. Ознакомился и задумался. Вот чего он хочет, а? Я решительно никогда-никогда не понимал. Есть, говорят, такие представители, эдакие холодные эстеты, ратующие за «искусство для искусства». Как раз третьего дня читал статью Адамовича о Набокове в этой связи: богатство, говорит, талант, говорит, но люди у него — куклы, изящные механизмы, — и в том же духе всё... Как обычно это случается у Адамовича, прекрасная в целом статься хромала на одну ногу. Ну хорошо, Набоков. Владимир Владимирович, мы его знаем и любим, мы убеждены, что текст значит для него неизмеримо много, текст для него существует в виде вещества, в виде драгоценной секреции... Ну и что же? При всей его любви к изящным музыкально-алгебраическим построениям, у него есть постоянные и любимые темы и гулкие стилистические обертона. Тема дома, «тема Сирина» (чудесное определение Ходасевича), тема искусства, тема фрейдизма (побочная, конечно), тема таланта и т. д. Есть масса всего, что он хотел сказать и донести, как принято это говорить, до читателя... У Владимира Георгиевича Сорокина ничего этого нет. Это, пожалуй, единственный знаемый мною писатель, все творения которого живут исключительно для того, чтобы жить. Так было и в раннем его творчестве, так было и в промежутке, так есть и во всём, что написано после «Дня опричника». Можно, конечно, увидеть в его произведениях содержание, чему-то научиться, что-то ухватить, вычленить, прости господи, какую-то мораль, но как текст-в-себе они направленны только на получение эстетического удовольствия — со стороны читателя. А со стороны писателя — я не знаю на что.
И вот эта «Метель». Ну всё там есть: какое-то совсем уж классическое построение, занятная вселенная, чудный язык, — и нету там обычных сорокинских ужасов, нету «провалов» как законченного и системообразующего стилистического приёма, ибо все случающиеся «провалы» и «потоки сознания» оказываются структурно обоснованными. И при этом во всех этих умиляющих пушкинско-тургеневских вещах нету ни слова правды. Он крутит, вертит, пробует на зуб — ему просто интересно сделать вот разэтакую игрушку. Чёртов сатана... Пожалуй, беспокоило бы меня наличие души в искусстве, давно бы предал его анафеме.
Очень удачно началось давно мною откладываемое знакомство с творческим, я уверен, уже наследием Пратчетта. По порядку, по краешку, с
«Цвета волшебства». Меня, сразу скажу, просто сшибло обилие деталей. Вернее, плотность их подачи. Вернее, то и другое разом. Чего там только нет! Всё, являемое взору, столь ярко и узорно, что соберу-ка я это до верного количества плоскостей, — там есть: потрясающая вселенная, мастерский язык (особенно запомнились метафоры) и целая система авторского остроумия. В какой-то биографии Пратчетта сердобольно и совершенно обоснованно указывалось на тот факт, что критика была единодушно благосклонна к писателю с самого начала, что, мол, большая редкость. Журналисты, значит, одобрили. И это тот нечастый случай, когда я понимаю и одобряю журналистов. В общем, мой дегустационный поход — начало долгого и доброго знакомства.
Тяжело и неприятно встало
«Сказание о доме Тайра». Споткнулся я вот о что: была там история про наложницу или жену, которая была любима, а после впала в немилость и была зменяна кем-то помоложе; потом они долго рядились, она писала стихи и оказалась в монастыре. Её конкурентка навещает её, и они имеют задушевную беседу в качестве заключительного колокольного созвучия. Кончается каким-то разговором о чести и достоинстве... По траектории моих воспоминаний можно увидеть, что «Сказание» приостановилось довольно давно. Сама история излагается в очень знакомой системе акцентов — что-то там до боли православное, душеспасительное, наивное, романтичное, житийное. Знакомая история в экзотических декорациях. Тогда как я ждал от произведения — и поначалу получал — экзотические истории в экзотических же декорациях — если не рафинированно, то хотя бы до какого-то устойчивого процента. Собираюсь вернуться и попытать счастья вдругорядь.
«История Китая» Уинтел Джастин идёт стабильно, понемногу и хорошо. Скоро завершу эпоху Тан и перейду к решающему тысячелетию.