Хоть и заснул он сразу, но спал очень не спокойно: просыпался, ворочался, и опять засыпал. Ему все время снилась какая-то ерунда, вроде давно прошедших событий. Кэнъити бредил:
- Андре вышел на палубу, на палубу вышел Андре, Андре на палубу вышел, вышел Андре на палубу, на палубу Андре вышел…
А он никак не выходил… Промучившись так, на грани яви и сна, около полутора – двух часов, Кэнъити поднялся с постели, минут десять просто сидел на краю в позе роденовского «Мыслителя» и смотрел прямо перед собой. Голова раскалывалась, как арбуз, на дольки. Он думал, вспоминал…
«Жила-была маленькая ящерка. Веселая рыжая ящерка с зелеными глазами. Грелась она на солнышке, играла с друзьями и горя не знала. Жизни все время радовалась… Однажды из любопытства она заползла в неподходящее место. И за это веселой ящерке отдавили хвостик. Английским, сшитым на заказ ботинком. Погрустнела ящерка и запищала – «больно, больно, больно, больно!». Очень жалко было собственный хвостик, такой красивый и аккуратный. «Больно, больно, больно, больно!» Но никто не пожалел маленькую ящерицу, и уползла она под камни без хвостика. Банальная история. Тут бы сказке конец, а кто слушал - молодец. Но дальше происходили совершено фантастические события. Маленькая ящерка стала расти в собственных глазах. Росла-росла и превратилась в динозавра. А потом пошла и растоптала модельный ботинок вместе с хозяином. Вот такая история. Хотите – верьте, хотите- нет…»
Кэнъити громко рассмеялся, что было совершенно ему не свойственно. В пустой, темной квартире смех получился зловещим… А за окном накрапывал дождь. Как обычно осенью: мелкий, монотонный, но очень настойчивый. Он стучал по крышам уже около часа и налил приличные лужи. Завернувшись в одеяло, Кэнъити босиком прошлепал к окну. Благодаря свету ярких уличных фонарей через кленовую листву было хорошо видно, как какой-то парень возвращался домой с работы а может быть с гулянки, ловко перепрыгивая через лужи. Кэнъити подошел к окну, уперся разгоряченным лбом в стекло и проводил взглядом запоздалого студента. Мутная стеклянная перегородка между ним и остальным миром. Как только человек скрылся из виду, он посмотрел на свое отражение в окне и тихо побарабанил пальцами по окну:
- Дождик-дождик, перестань… Помнишь?
Но никто не ответил.
Тоска, какая необъяснимая тоска, от которой нет спасения. Время депрессии… Обычно Кэнъити пропадал недели на две. В октябре и в марте. Тогда, когда дождь моросил, сеял и лил как из ведра. В такие моменты до него нельзя было ни дозвониться, ни достучаться. Он безвылазно сидел у себя в квартире, и одному богу известно, чем он жил и как питался. Кэнъити прятался целыми днями в своей комнате и хотел никого видеть, даже себя. Очень редко он, как в тумане, выбегал из комнаты, хватал какой-нибудь кусок со сковородки, запивал водой и, как тень, ускользал обратно в комнату. Появлялся он так же внезапно, как и пропадал. Хохотал и балагурил с удвоенной силой, как будто хотел наверстать что-то упущенное.
Кэнъити очень не хотелось сейчас впадать в это страшное оцепенение. Болото. Ему вообще не хотелось ни во что впадать. А особенно в ощущение того, что еще чуть-чуть и его отвезут в психушку. Темное состояние души, как ночной кошмар, который подкрадывается к тебе сзади, без предупреждения. Совершенно неожиданно. Он пугался от этого еще больше, чем окружающие (те, которые его так видели), но ничего не мог поделать, и пропадал на две недели…
Из отражения на него смотрел бледный высокий рыжик и тоже грустно улыбался. Бледная поганка. Полнейшая апатия сковывала тело все крепче и крепче, внутри медленно растекалась болотная депрессия. Он решил это дело исправить. Чтобы всякие бледные поганки ему больше не улыбались…
Первым делом он залез под ледяной душ, терся мочалкой и рассказывал водопроводным краникам похабные анекдоты. Краники шипели и фыркали от удовольствия, но бурного веселья никак не получалось. Увидев себя в зеркале с черными кругами под глазами, веселье совсем увяло, как давно неполитый цветок. Тогда он выключил воду, умылся, причесался и, завернувшись в полотенце, подошел к зеркалу, погрозил отражению пальцем и сказал:
- Все. Надоело! Я буду бороться!
Он вышел из ванной, привел себя в порядок, оделся, накинул пальто, шарф, обулся в теплые туфли, повесил сумку через плечо, спустился вниз, вышел из лавки, закрыл замок и ушел.
Часы в это время показывали без пятнадцати двенадцать.
